с утра и начнём. Глафира, видишь, нервничает? – лукаво подмигнул он. – Нянька из неё хорошая, но характер несносный. Да, Глаша? – обернулся Павел Эрастович к роботу.
Автомат-андроид что-то пробурчал в ответ женским сопрано, подкатил к Даше и сунулся измерить температуру, отчего девушка рассмеялась заливистым смехом. Волнение последних часов, казалось, покинули её навсегда с этим добрым и покладистым человеком. Покорно кивнув, она отложила шлем в сторону, обвела взглядом кабину, словно прощалась с ней навсегда, и панорама голограммы тут же исчезла. Кабина опустела.
- Как проснёшься, позавтракаем, и начнём искать твоих друзей уже в обозначенной нами римской эпохе, - успокоил он её. – За ночь с твоими коллегами ничего не приключится, к тому же вся ночная смена операторов так же будут искать их, разделившись на группы сообразно годам правления того или иного императора. Нам останется только прийти утром, сесть за мониторы и проверить те промежутки эпох, до которых ещё не успеют добраться наши сотрудники. А теперь, будь добра, ангел мой, следуй за Глафирой к лифту. Я вас догоню, отдав ещё кое-какие указания.
Верный андроид, по-прежнему вздыхая механическим голосом, увлёк девушку за собой, направляясь к висевшей в воздухе гравитационной платформе. Взмыв на лифте вверх, словно пробка из бутылки, Даша с Глафирой покинули подземный зал института.
Утро предстояло быть не менее насыщенным.
№ 20.
- Адриан, чтоб ты знал, Николай, возвёл в своё царствование обширный вал в Южной Британии, - вещал профессор Сазонов утром в беседке, когда вся группа, позавтракав, готовилась к дальнейшему продвижению сквозь пустой город. Это было как раз то утро, когда Даша с Павлом Эрастовичем добрались в своих поисках до нынешнего императора. Голос девушки в головах путешественников больше не повторялся, и все отнесли столь непонятный феномен к групповой галлюцинации, накатившей на них вчера, как бывает в горах, когда при нехватке кислорода мерещатся потусторонние видения. Проанализировав общее состояние после перебросок во времени, оба профессора пришли к выводу, что калмыку, Антону и самому Дмитрию Семёновичу голос девушки просто привиделся из-за постоянных мыслей о ней, поскольку Тимофей Ружин и Борис Александрович ровным счётом ничего не слышали. Лошадь они привязали в саду, возле которой сейчас находился Ружин. Требухов с Антоном рассматривали после завтрака древние свитки, захваченные Борисом Александровичем в одной из библиотек римского Сената, а Николаю-калмыку досталась роль слушателя, когда начальник похода по своему обыкновению принялся читать очередную лекцию по истории, убеждённый, что его слушает вся аудитория родного института. Утро выдалось чудесным, кругом не слышалось ни звука, даже ветер, казалось, притих в этом мрачном и пустом мегаполисе.
Старик задался целью посвятить своего недалёкого друга в хозяйственный быт той эпохи, в какую их забросило непонятным образом из собственного времени. Николай слушал, делая вид задумчивого человека и перебирая в сумке свои находки, поскольку ему не раз уже приходилось становиться объектом профессорских лекций. Сазонов, раскурив трубку, меж тем рассказывал:
- Император Адриан решил оградить Южную Британию от всего внешнего мира. Парадоксально, но при этом у императора совсем не было крупных военных походов, а войны, если и велись где-то на задворках империи, то заканчивались быстро и бесшумно. Он был очень любим солдатами за свою исключительную заботу, бывая настолько щедрым, что ему ещё при жизни слагались гимны. Армянам он позволил иметь своего царя, тогда как при Траяне у них был римский легат. От жителей Месопотамии он не требовал дани, которую наложили на неё прежние цезари. Он стал набирать в легионы не только римских граждан, но и жителей провинций, отчего к нему стекались люди со всех отдалённых земель. В сто восемнадцатом году Сенат и народ римский воздвиг ему на форуме грандиозную колонну, которую ты мог видеть, когда мы вошли в центр Рима. Помнишь, мы читали на ней надпись? «Цезарю Траяну Адриану Августу, сыну божественного Траяна Парфянского, внуку божественного Нервы, великому понтифику, дважды консулу, который первый и единственный из всех императоров , отменив долг в суме девятьсот миллионов сестерциев, превзошёл не только своих современников, но и их потомков, которые будут спокойно жить благодаря этой щедрости».
- А девятьсот миллионов сестерциев, - добавил Требухов, прислушиваясь к беседе (точнее, монологу Дмитрия Семёновича) – это вам, Николай, не понюшка табаку. Такой суммой империя могла бы жить безбедно пять, а то и десять лет.
- Да, - поддержал его Сазонов. – Возможно, его правление после Траяна считалось бы лучшим в истории, если бы не его преждевременная смерть…
Старик ещё хотел что-то добавить, продолжив лекцию, как вдруг внезапно умолк, выкатил изумлённо глаза и уставился на своих товарищей с растерянным видом. Рядом сидящий калмык схватился за амулет, висящий на груди, а Антон, всегда собранный и уверенный в себе, подобно профессору открыл рот и, прислушиваясь к чему-то, застыл на месте. Один Требухов ничего не понял, продолжая рассматривать скрученные в свитки папирусы.
- Потрясающе! – бормотал он себе под нос. – Мне попались в руки первые сборники «Географии», датируемые пятидесятым годом нашей эры! Великий Страбон из Амассии Понтийской создал семнадцать книг, включив в них атласы, и теперь одна из них у меня в руках…
- Что случилось? – поднял он голову, ощутив внезапную тишину. Ружин при этом не участвовал, находясь в сквере подле пасущейся на лужайке лошади.
Дмитрий Семёнович, озираясь и, будто выискивая кого-то, в предостережении поднял руку:
- Тихо!
Казалось, даже лошадь вдалеке навострила уши.
…И тут произошло нечто невероятное.
Воздух вокруг беседки сгустился, обрёл некую осязаемость и начал превращаться в едва заметное облако, клубясь и завязываясь в узел внутри себя. Послышались какие-то щелчки, похожие на статические помехи в радиоприёмнике, дунуло слабым ветерком, и облако сгустилось в парящий над землёй сфероид идеальных очертаний. Все уставились на этот непонятный объект, решительно не имея никакого понятия, что предпринять. Николай на всякий случай намотал амулет себе на палец, а Сазонов тем временем выкрикнул в пустоту, напугав и без того оторопелого Лёшку.
- Слышу тебя, девочка моя! Говори громче!
- Даша? – опешил Требухов, откидываясь спиной на мраморный бордюр беседки.
Ружин уже подошёл и, не совсем понимая, что произошло, уставился на парящий сфероид точно таким же изумлённым взглядом, как и все остальные. Лёшка забился под ноги Антону и счёл нужным до поры до времени не гавкать, пока, по его мнению, не выяснится этот непонятный феномен.
- Даша? – переспросил Борис Александрович.
Старик обескуражено кивнул головой, напряжённо прислушиваясь внутри себя, и хоть тишина
