движение, вспышку света, и исчезнувший в мгновение ока силуэт калмыка.
Сидеть далее, сложа руки, и слушать перепалку обоих коллег не имело смысла.
Что там произошло в сквере? Откуда вспышка и где делись остальные? Почему не гавкает Лёшка?
Оставив своих старших товарищей, он поспешил к лошади, где и замер на месте, решительно не зная, что предпринять.
…Поляна сквера была пуста.
№22.
Прежде всего, бывший старатель осмотрелся по сторонам. Он уже начинал привыкать к броскам времени из местности в местность, из эпохи в эпоху, и первое, что он тотчас предпринял, это ощупал себя с головы до ног, убеждаясь, что обморок прошёл без последствий, оставив организм работать в привычном ему режиме. Как и в прошлые разы, он совершенно не испытал никакого дискомфорта кроме головной боли и едва заметной тошноты, зато сразу отметил про себя изменение климата и местности, куда его в очередной раз забросил мост Эйнштейна – Розена. Вместо кипарисов, оливковых и лавровых деревьев, перед ним вновь во всю ширь развернулась могучая тайга с её кедровыми и сосновыми массивами. Рядом скулил от страха озабоченный Лёшка, но, ни колонн, ни Колизея, ни лошади Ружин не увидел, однако сразу почувствовал морские испарения Охотского моря и знакомый рокот порогов реки Учур, который он бы не спутал ни с какими иными звуками природы. Кругом высились пихты, сосны, под ногами стлался мох и лишайник, в небе кружили морские чайки, гнездившиеся неподалёку, а в стороне от него, буквально в нескольких шагах зияла чёрная дыра провала в подземелье, в которое они спускались с Дашей, прежде чем разделились, попав в совершенно разные эпохи.
Итак, он снова дома.
Вот только год…
Действительно ли он снова вернулся в 1976 год? Действительно ли сейчас 16 августа? Тот день, когда, собственно, всё и началось? В день рождения Антона?
Спускаться в подземелье он больше не намеревался, тем более в одиночку, без страховки и поддержки. Там лежат мертвецы, эпохи их жизней перемешались между собой, и он не хочет пополнить их «весёлую» компанию. Сама судьба перенесла его сейчас сюда, чтобы он смог вернуться в лагерь, забрать рюкзак с золотом и покинуть эти чёртовы места навсегда, оставив остальных искать друг друга в порталах кротовых нор. Хватит. Набегался. С таким количеством самородков его ждёт новая безбедная жизнь, и не в каком-то пустом мёртвом городе, а в настоящем раю, который он себе представлял накануне. Да и собака рядом – чего ещё надо?
С этими словами Ружин ободряюще потрепал Лёшку по загривку, бросил последний взгляд в чёрный зев провала, и только тут заметил, что рисунки на камнях… исчезли. Их не было. Изображения римских легионеров, которые Антон обнаружил с фонарём в первое их посещение, теперь отсутствовали напрочь.
Странно как-то…
Впрочем, оно ему надо? Пусть этими феноменами занимаются Старик с Требуховым, на то они и профессора. Махнув рукой, будто отгоняя навязчивое видение, он свистнул Лёшку и, более не задерживаясь ни минуты, поспешил в оставленные палатки, где в одной из них его дожидался рюкзак с золотом. К чёрту эти бессмысленные догадки! Он теперь богат! Оставалось только пройти через тайгу, выйти к Становому хребту, нанять рыбацкую лодку и… ищи ветра в поле.
В лагере всё оставалось по-прежнему, будто они его и не покидали вовсе. Всё находилось на своих местах, на столе были расставлены миски, единственное, что сбивало с толку, это копчёный хариус, висевший у потухшего костра, когда Антон коптил его на дыму. Теперь тушки рыбы представляли собой сморщенные, высохшие и покрытые плесенью ломтики бесформенных жгутов, похожие на свисающие серёжки, иные из которых уже давно были объедены насекомыми. Сразу напрашивался единственно правильный вывод, что останки протухшей рыбы провисели на солнце не один день, а, следовательно, неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем он вернулся назад.
Неделя? Пять дней? Четыре?
Не задерживаясь у давно потухшего костра, он мимоходом заглянул в штаб-палатку, отметил про себя, что все приборы отключены, заметил даже чайник, оставленный ими впопыхах, вышел и поспешил в свою палатку. Звери сюда не забредали. Всё находилось на своих местах.
Всё, за исключением одного.
Не было рюкзака.
…Золото исчезло.
№ 23.
- Я слышу его! – воскликнула Даша, едва не сорвав от радости шлем. Глафира тут же подкатила измерить пульс, но Павел Эрастович отослал усердного не в меру андроида назад, отлично понимая состояние Даши.
- Умница! – откинулся он на спинку кресла. Помехи, бешеной пляской бушующие между двумя инородными пространствами, мешали им, как следует настроиться на нужную волну, но от этого, восхитительная грандиозность происходящего не становилась менее ощутимой. Это было чудо! Она нашла! Нашла своих друзей, заброшенных непонятным Генератором в одну из сотен тысяч эпох, да ещё и без вживлённых чипов слежения!
Павел Эрастович с улыбкой наблюдал за очаровательной девушкой и делал про себя поразительные выводы. То, что не удалось его квалифицированным сотрудникам, имеющим колоссальный опыт по части «переговоров» с прежде жившими на планете людьми, удалось простой девушке, едва понимавшей весь сложнейший процесс происходящего.
- Я тоже слышу твоего профессора, - подбодрил он её. – Но я также слышу и голоса иных людей.
- Каких?
- Кроме Николая, Антона и твоего дяди Дмитрия Семёновича, я слышу ещё голос вашего Тимофея Ружина с собакой, которая отчего-то тревожно гавкает.
- Ружина? – изумлённо протянула Даша.
- Именно. Очевидно, его забросило в ту же эпоху, что и твоих друзей, а следом за ним последовал и пёс. Сейчас голограмма перенесёт изображение в те века, и мы смело сможем их увидеть, - улыбнулся он. – Разумеется, со стороны.
Он внезапно поднял ладонь, прислушиваясь к чему-то в шлеме.
- Вот… - сделал он паузу. – Снова.
- Что?
Павел Эрастович хлопнул ладонью по креслу. Глафира с измерителем температуры тотчас оказалась рядом и услужливо поинтересовалась, отчего у хозяина такая чрезмерная возбуждённость.
- Точно! – воскликнул он, отмахиваясь от надоедливой машины. – Я слышу…
- И я… - спохватилась девушка.
- Тоже слышишь?
- Да.
Она замялась неуверенно. Шлем накрывал ей верхнюю половину лица и, вертя головой в разные стороны, Даша пыталась навести ракурс изображения, отчего размывчатые картины мелькали в помещении, словно мельтешили перед глазами нескончаемым потоком визуального контакта.
-Это… - повторила она, едва не вскочив и не захлопав в ладоши от радости. – Это профессор Требухов! Я узнала его голос! Но… - изумление девушки было настолько очевидным, что главврач института едва не рассмеялся, - каким образом?
