Гостомысла. Тот тихонько покашлял, привлекая к себе внимание.
— На втором этаже, в спальне, вещи твоей мамы. Все в сохранности, и все так же, как при ее жизни. — Сотник подошел ближе и тронул Славу за руку. — Все лежит в сундуке, нетронутым. Думаю, они тебе подойдут, вы очень похожи с ней.
Девушка благодарно кивнула, посмотрев сотнику в глаза.
— Спасибо. Я поднимусь, посмотрю. — Она отстранилась от Богумира, и тот попытался последовать за ней, но Гостомысл взял его за плечо и остановил.
— Дай ей побыть одной, не мешай. В такие моменты даже близкие люди бывают лишними. Дай ей выплакаться, это надо сейчас.
Изгнанный бог послушал старого воина и остался, а Славуня поднялась по широкой лестнице, и скрипнув дверью спальни ушла встречаться со своим неизвестным прошлым.
Старый — новый дом, впереди новая жизнь.
Спальня родителей. Небольшое окно, пропускающее приглушенный мутной слюдой, свет. Мягкий, пушистый ковер под ногами. Столик с серебряным подсвечником и половинками трех не догоревших свечей, словно их только что погасили с приходом утра. Огромная кровать под розовым балдахином, как уютным домиком прикрывавшая супружеское ложе, а на ней сидит незнакомая, рыжеволосая девушка и пристально смотрит на вошедшую и замершую от неожиданности Славуню.
— Вот значит на кого променял меня, богиню солнечного луча, мой несостоявшийся женишок. — Нежданная гостья встала, подошла к застывшей от неожиданности невесте Богумира, и остановилась напротив, возвышаясь на полголовы, смотря сверху вниз. — И что в тебе такого необычного, что вскружило голову внуку самого Перуна? Обычная девка, да еще и уродина. — Она обошла по кругу, и вновь остановилась напротив, прожигая взглядом лицо. — А ты знаешь, что твой горб, это заслуга Богумира? Это мы с ним так развлеклись. — Она ухмыльнулась, и вдруг ее взгляд стал жестким и засветился ненавистью. — Почему ты не сдохла тогда, мразь? Как ты посмела выжить?!
— Наверно для того, чтобы любить. — Славуня вздрогнула, но собралась и твердо посмотрела в глаза богини. — Наверно для того, чтобы сделать его счастливым, и самой быть счастливой рядом с ним. Тебе этого не понять, ведь ты любишь только себя.
— Да что ты понимаешь в любви, человечишка? Я богиня! Мои чувства выше твоих, смердящих обыденностью! Только я могу сделать его счастливым... — Она не договорила, ее перебила внезапно засмеявшееся Слава:
— Обыденностью? А что может быть прекраснее обыденности? Обыденно трудится, и гордится, радуясь делам рук своих?.. Обыденно рожать детей от любимого, и улыбаться их первому шагу, первым словам?.. Обыденно защищать, и даже жертвовать жизнью ради их счастья. Даже обыденно умереть в окружении тех, кто тебя любит и ценит таким, каков ты есть, а не за какие-то заслуги? Не это ли счастье? — Она с сожалением посмотрела в глаза Инглии. — Ты любишь не Богумира, ты любишь свою любовь к нему. Это эгоизм. Ты несчастна, богиня... Мне жаль тебя.
— Ты сдохнешь, горбатая тварь. Я не отдам тебе своего жениха. — Налилась краской гнева уязвленная правдой Инглия. — Наш союз одобрен богами. Богумир будет только моим.
— Он может быть и одобрен богами, но он не одобрен самим Богумиром, и его истинной любовью. Ты плохо знаешь своего бывшего жениха, дочь Ярила. Он не отступится и не предаст того, кто ему доверился, кто ему поверил.
При последних словах Инглия вздрогнула, словно ее ударили кнутом, глаза налились ярким оранжевым светом, а спальню наполнил невыносимый жар, от которого даже волосы на голове Славуни начали потрескивать. Оранжевое солнце заполнило спальню, вот-вот готовое сжечь все вокруг в пламени гнева разъяренной богини. Но тут дверь распахнулась, и черный ворон упал на голову невесты Богумира, и мгновенно обернувшись черным покрывалом мрака, окутал ее в темный, полупрозрачный кокон, непроницаемый для смертоносных лучей и пылающей в пространстве плазмы закручивающихся протуберанцев.
Рядом с Инглией дрогнул раскаленный воздух, и хлопком разорвался черной кляксой провала, открыв портал между мирами Яви и Нави. Грозная богиня смерти, черная Морена, вошла в мир людей.
— Ты забываешься, дочь бога солнца. — Грозный голос погасил холодом наливающийся жар. — Как ты посмела явиться сюда?
— Не ты ли, Морена одобряла наш союз со своим сыном? — Инглия готова была идти до конца, и не скрывала этого? Разъяренная, униженная простой смертной богиня, шагнула на встречу гостьи. Что может быть страшнее ярости богов? В такие мгновения чувства затмевают разум, холодный рассудок сгорает в пламени гнева. Ей обещали, но не сдержали обещания. Она строила планы, но они рухнули, разбившись об горбатую уродину, посмевшую встать на пути самой небо жительницы.
— Опомнись... — Выставила вперед руки Морена, как щит от несправедливого обвинения. — Не было никаких обещаний. Мы с тобой лишь строили планы. Говорили, что было бы неплохо соединить ваши с Богумиром сердца, в браке, но ни я, ни Даждьбог, ни Перун не давали обещаний, ты их перепутала со своими, придуманными мечтами.
— Ты врешь! — Инглия еще сильнее налилась светом, но он уже не обжигал, приглушенный холодом богини смерти. — Ты сама хотела нашей свадьбы. Ты говорила об этом...
— И не скрываю. — Кивнула Морена. — Но обстоятельства изменились. Когда мы с тобой говорили о свадьбе, то даже не упоминали о ваших с Богумиром чувствах, потому что их не было. Вы были друзьями, и это правда, вы выросли вместе, и это то же правда, соединить вас в браке было выгодно всем, и это тоже является истиной, но любви в вас не было, а вот к этой девушке она есть, и такая, что он даже готов ради нее стать смертным. — Она шагнула к Инглии, и обняла ее, посмотрев в глаза. — Ты хочешь убить моего сына? Потеряв Славу, он умрет...
— Пусть. — Оттолкнула ее богиня солнечного луча. — Раз он не достанется мне, то пусть и не достанется никому. — Она стрельнула ненавистью в глазах по укрытой непроницаемым коконом Славуне. — Ты все равно сдохнешь тварь. Не всегда к тебе смогут прийти на помощь. Когда-нибудь ты останешься одна и без защиты. Я приду и убью, я не прощу своего унижения какому-то земному слизняку. Жди, и живи в страхе.
— Одумайся. — Воскликнула в ужасе Морена, но ее уже никто не
