бровь, вернул охранную грамоту и, сделав знак своим ехать дальше, напоследок бросил:
— Доброго пути.
— Спаси Бог!
Кнехты развернулись, и вскоре на вымолах вновь закипела работа.
— Кто это был? — дернул Илюха кормщика.
— Отец инквизитор.
— Ереси выискивает, — добавил Бежих, не дышавший с самого появления монаха.
Сын боярский встал размять затекшие от сидения члены, походил по горнице, покрутил руками и шеей, потянулся и снова взялся за писанину.
До самой Риги доправились без приключений, если не считать качки на Соленом море, да пару раз кораблик, не терявший берег из виду, прятался в бухточках при тяжелых тучах и крепком ветре. Серебро, правда, отдали за перевоз все до последней денежки, но ганзейцы сказывали, что в Риге, за стенами, уже стоит торговый двор, где ведут дела купцы из русских княжеств, на то и понадеялись.
Немцы торговые не обманули — недалече от высоченной Песчаной башни, в старом Русском подворье желтели свежие стены Московского торгового двора. Для его строительства пришлось потесниться и постоянно торговавшим через Ригу купцам из Полоцка и Пскова, и обжившимся в немецком городе русским ремесленникам. Ну да чего не сделаешь ради выгоды!
Новый товар с печатью Святого Георгия Победоносца заполнял немалые амбары подворья, внутрь коих Илюху с Бежихом допустили по просьбе Авраамия.
— Что смотришь, земеля? — поддел суздальца один из купеческих прикащиков.
— Дивлюсь, два года тому мы из Пскова ехали, двора сего не видели.
— Построен иждивением князей Дмитрия да Василия да гостей сурожской сотни, — важно объяснил «рижанин».
Амбар со свечами — маленькими, побольше, средними, большими и набольшими в два локтя, вязками по семь. И на каждой свече — московская печать. Амбар с мотками веревок и скрутками пахшей смолою бечевы, от тоненькой как дратва до толстой как рука. Амбар с льняными тканями. Амбар с бочками поташа. Амбар с ящиками разноцветного мыла — земляничного, мятного, с шиповником и дегтярного. Дегтем пахли и ряды бочек в соседнем амбаре. И на каждом ящике, на каждой бочке или мешке — печать с ездецом или бирка с оным.
— Как князь-Василий да князь-Дмитрий с Орденом урядились, так у нас торговля куда бойчее пошла!
И в самом деле, во двор потоком шли немецкие купцы, заезжали и выезжали повозки, забирая московский товар в обмен на ганзейский. Оттого и купцы из русских земель не пожалели обилия, скинулись да приодели поизносившихся путешественников сообразно их сану, а потом и отправили вверх по Двине с очередной вереницей лодей.
Речная дорога хороша вниз, когда можно сидя или лежа смотреть, как мимо проплывают берега. Но за эту расслабленность идучи вверх приходится платить, упираясь веслами в супротивную воду или тягая встречь течению бечевой. Илюха с Бежихом, да и Симеон тож садились с гребцами и за неделю пути набили на руках изрядные мозоли.
— Сейчас городовой мытарь подъедет, смотреть, что и куда везем, — спрыгнул на вымол купец Леонтий Клыпа.
— А княжеский?
— А нету княжеского, — весело ухмыльнулся Клыпа, — город уже год как по Устюжской уставной грамоте живет.
Полоцку, Витебску и еще десятку городов, где когда-то сидели витовтовы наместники или свои удельные владетели, великие князья даровали право самим выбирать набольших, как в Устюге-Железном. Избранные набольшие целовали крест городу и князю, за что их прозывали целовальниками, а потом ставили городского голову и тысяцкого. И все городские дела, кроме суда, вели сами. Судью же присылали от великих князей, и дела он разбирал по общему для всех таких городов Судебнику. Великие князья отдали городам и мыт, и тамгу и прочее, взамен же брали невеликий налог в казну, требовали содержать городовые полки и по первому слову выступать в поход.
Пока новый порядок только улаживали, власти избранные притирались к нанятым воям, но некоторые мелкие князья уже поступили в службу тысяцкими и занимались очисткой округи от татей.
В Полоцке отче Авраамий явился на архиепископский двор к владыке Фотию и провел там без малого неделю, приходя в себя от тягот странствия. Так что до Витебска они добрались того дни, когда Борис Мстиславич, князь Спажский, устраивал городовой полк. Как раз пришло от князей Василия и Дмитрия белое оружие устюжской выделки да пушечный наряд. Все это полагалось каждому городу, смотря по его величине, но городов-то много, а пушек пока не густо. Зато уж пушки чудо как хороши — встреченный в Витебске Илюхин знакомец из сынов боярских перешел на службу в пушкари и не мог нахвалиться. Новые орудия и легкие. И бьют сильно и далеко. И заряжаются быстро. И в том же Устюге к ним льют ядра из свиного железа или выделывают из него дроб большой и малый. И будто такими их измыслил сам князь-Дмитрий.
Илюха снисходительно слушал безобидное хвастовство знакомца, служившего ныне напрямую великим князьям, как и все пушкари. Особенно величался приятель, что поставлен старшим над гуфницей с восемью людишками, среди коих еще три сына боярских.
Головня поднял перо к свечке, посмотрел — да, пора очинять. Прогрел над свечкой, вынул ножик, срезал на горячую наискось два раза, расщепил конец и подравнял края. Попробовал на клочке бумаги — пошло ровно, не цепляясь.
Осталось самое неприятное. Илюха приладился написать все в трех коротких строчках и сделал это, сжав зубы и старательно нажимая на перо.
Из Витебска тронулись сушей на Смоленск, тоже с купцами. Архиепископ Полоцкий выдал им грамотку, по которой в Витебске для кир Авраамия сладили повозку, а Головне с Бежихом выдали по коню. Не остались в стороне и городские — наслушавшись рассказов о путешествии в латинские земли, снабдили четверку и припасом, и рухлядью, чтоб не стыдно показаться в Москве.
Но все пошло прахом на втором переходе от Витебска.
Едва уловив блеск в густых придорожных кустах и услыхав звон тетивы, Илюха мгновенно приник к шее коня, что и сберегло ему жизнь. Несколько арбалетных болтов сбили с седел купеческую охрану, и на возы из леса налетело десятка три хорошо оборуженных воев.
Молнией соскочив с бесполезного в теснине коня и выдернув саблю, Илюха рванул за рукав ближайшего из ворогов, заслонился им от второго, полоснул третьего… Кругом звенела сталь, рычали и хекали нападавшие и защитники. Снова скорее почуяв, чем заметив опасность, Илюха подсел — и острое железо сшибло с головы суконную шапку, взбив волосы. Краем глаза он увидел, как высекает искры меч, столкнувшись с саблей, отскочил, пырнул, повернулся, рубанул, поставил подножку и успел полоснуть упавшего по открывшейся шее.
На него набежали двое, он снова ловко уклонился и ухитрился толкнуть нападавшего на
