Света следила за тем, как я надевал брюки. И будто соображала: пошутил я или сказал правду.
Она стрельнула взглядом за окно.
— Но… ещё ночь, — сказала Ельцова. — Завтра… сегодня же воскресенье!
— Уже начнётся рассвет, когда приеду в общагу, — сказал я. — Самое время для пробежки на свежем воздухе.
Ельцова покачала головой.
— Пробежка? — произнесла Света. — Ты сумасшедший.
Я пожал плечами, провёл рукой по кубикам пресса на своём животе — стряхнул с них женский взгляд (тот переместился на мою грудь, погладил мои плечи). Подумал о том, что с такой жадностью и восхищением на моё тело не смотрели ни Варвара Сергеевна, ни Марго. Светочка моих прошлых любовниц в этом плане превзошла. «Как и размером груди», — промелькнула в голове мысль.
Ельцова её словно услышала. Она отбросила одеяло, села. Выпрямила спину, но чуть отклонилась назад (удерживала равновесие). Я разглядывал её тело — невольно сравнивал фигуру Светы с фигурами Вари и Марго. Пришёл к выводу, что в конкурсе сравнений, без сомнения, победила Маргарита Лаврентьевна. Но Светочка и Варвара Сергеевна делили почётное второе место.
— Серёжа, ты… придёшь ещё? — спросила Ельцова.
Я надел рубашку, поочерёдно застегнул пуговицы на рукавах.
Спросил:
— Помнишь, о чём мы говорили?
Ельцова кивнула.
— Помню, — сказала она. — Ты на мне не женишься.
Светочка дёрнула плечами — я полюбовался последствиями этого движения.
— Я уже была замужем, Серёжа, — сказала Ельцова. — И больше туда не стремлюсь.
Она усмехнулась и сообщила:
— Там плохо кормят.
Стряхнула прилипшее к её плечу крохотное пёрышко. Снова подняла на меня глаза.
— Тогда увидимся в субботу, — сказал я. — Встречу тебя после работы.
Ельцова печально вздохнула.
— Как долго… — сказала она. — Я буду ждать, Серёжа.
Я улыбнулся, заправил рубашку в брюки. Надел пиджак. Не отказал себе в удовольствии: напоследок снова полюбовался шикарной грудью Светочки.
Взглянул и на украшенный тонкими складками кожи живот Ельцовой: туда, где в моей прошлой жизни появилась «дырень» «больше пяти сантиметров в диаметре».
* * *
Небо посветлело. А местами и окрасилось в яркие цвета зари. Красная полоса рассвета отражалась в окнах домов. Фонари ещё работали. Но их свет уже выглядел бледным. Всё больше пробудившихся птиц вплетали свои голоса в какофонию уличных звуков. На прятавшейся за пятиэтажками проезжей части громыхали трамваи и автомобили. Гулко звучали мои шаги (других пешеходов по пути от трамвайной остановки до общаги я не встретил). Шелестела листва: под утро усилился ветер. Я то и дело зевал, прикрывал рот рукой. Подходил к входу в общежитие: размышлял, не смотрел по сторонам.
— Сергей!
Я повернул голову — увидел, что ко мне спешила хрупкая девичья фигура. Невольно моргнул, но девчонка не исчезла. Она вышла из-под крон каштанов. Блеснули… каштанового цвета волосы. Котова. Лена шагала бесшумно — мягкие подошвы её кед почти не издавали при ходьбе звуки. Я с удивлением заметил, что девица наряжена не в платье, а в трикотажные штаны с уже слегка растянутыми коленками и в белую футболку, под которой угадывался громоздкий бюстгальтер. Котова куталась в синюю спортивную кофту (в ней она приходила на занятия физкультурой в институте). Выглядела сонной, но улыбалась.
— Привет, — сказал я. — Что ты тут делаешь?
Котова махнула ресницами.
Я уловил запах её духов. Зевнул.
— Жду тебя, — сказала Лена. — И Кирилла. Побегу вместе с вами.
«Как интересно», — подумал я.
Котова остановилась.
Я опустил взгляд — посмотрела на её штаны, на кеды. Снова взглянул в большущие тёмные глаза.
— Серьёзно? Что это на тебя нашло?
Котова пожала плечами.
— Ничего, — сказала она. — Займусь физкультурой. Вместе с вами.
Лена шагнула ко мне — я невольно напрягся (похожим образом со мной сблизилась час назад Светочка: поцеловала меня, прощаясь до субботы). Котова подняла руку, ногтем поскребла воротник моей рубашки.
Я отстранил от себя её руку и спросил:
— Ты серьёзно? Побежишь?
Лена кивнула. Она смотрела мне в глаза, улыбалась.
На лицо девчонки будто бы легла тень: мне почудилось, что улыбка Котовой приобрела грустный оттенок.
Я пожал плечами, сказал:
— Ладно. Жди. Скоро вернусь.
* * *
Проходил мимо вахты — меня окликнула баба Люба.
— Погоди, Чернов, — сказала она.
Я замер напротив окошка, за которым блеснули стёкла очков.
Поздоровался:
— Здравствуйте, Любовь Фёдоровна.
— Погоди, Чернов, — повторила вахтёрша.
Она торопливо вышла из своей комнатушки: маленькая, щуплая, в очках с громоздкой пятнистой оправой. Привычным движением поправила тёплый платок на плечах. Запрокинула голову, нахмурила брови.
— Опять по бабам шлялся? — сказала баба Люба.
Я улыбнулся, развёл руками, спросил:
— Откуда такие подозрения?
Любовь Фёдоровна фыркнула.
— Молодо-зелено, — сказала она. — Воротник у тебя в помаде, вот откуда!
Покачала головой и добавила:
— Балбес.
Я скосил взгляд — рассмотрел красноватое пятно в том самом месте, которое минуту назад скребла ногтем Котова. Не нашёл в памяти тот момент, когда Светочка пометила мою рубашку.
— Девица к тебе недавно приходила, — сказала вахтёрша. — Эта… глазастенькая. Лена Котова, кажется.
Любовь Фёдоровна посмотрела мне в глаза. Я увидел её зрачки — словно заглянул в дуло винтовки. Кашлянул.
— Знаю. Только что её встретил. На улице.
Вахтёрша сняла очки, но не отвела взгляда от моего лица.
— Хорошая девка, — сказала она. — Вежливая. Красивая. Приятная.
Любовь Фёдоровна сощурилась — будто прицелилась. «Снайпершей на войне была, — подумал я. — Стопудово!»
— Смотри, Чёрный: узнаю, что обидел её!.. — сказала баба Люба.
Мне почудилось, что в её голосе лязгнул металл. Женщина показала мне кулак, потрясла им около моего носа.
— Да ладно вам, баба Люба, — сказал я. — Как вам такое на ум пришло?
Пожал плечами.
Улыбнулся.
И всё же отступил на шаг: разорвал дистанцию, словно в бою на ринге. Сообразил: на пару секунд я позабыл о том, что мне не двадцать, а семьдесят лет. Шутливо поднял руки — будто защищался.
— Малолеток не трогаю. Честное комсомольское, Любовь Фёдоровна. Я же не злодей!
Пару секунд вахтёрша смотрела мне в глаза. Всё это время я чувствовал себя так, будто находился под прицелом (подобные ощущения у меня часто бывали в пока ещё не наступивших девяностых годах).
— Ну, ну, — сказала баба Люба. — Ладно…
Она покачала головой.
И добавила уже без угрозы:
— Бабник.
* * *
Кириллу о появлении Котовой я не сказал.
Мы вышли из общежития — и сразу же увидели Лену.
Мой младший брат и Котова замерли лицом к лицу. Оба стояли, приосанившись и горделиво приподняв подбородки. Молчали: не поздоровались. Я смотрел на их профили и видел, как напряглись жилки на их шеях. Кир закусил губу, сжимал в руке ручки сумки с боксёрскими перчатками. Лена вцепилась в край своей кофты. Оба выглядели серьёзными.
Я сообразил, что Кир и Лена с понедельника почти не смотрели друг другу в глаза. Котова на этой неделе часто заглядывала к нам в комнату, но при появлении Кирилла она тут же уходила: будто чего-то стыдилась. Похожим образом вёл себя в её присутствии и мой младший брат: Кирилл стыдливо прятал от Котовой взгляд… до этой минуты.
Я кашлянул — напомнил о себе.
Котова тряхнула кудрями.
Кир нахмурился.
— Дружба? — спросила Лена.
Она протянула моему брату руку.
Тот посмотрел на девичьи пальцы.
Пожал их: неуверенно и не сразу.
— Ладно, — ответил Кирилл.
Котова улыбнулась, взглянула на меня.
— Куда побежим? — спросила она.
— До пятнадцатой школы…
…После бессонной ночи я добрался до спортплощадки, истекая потом.
