— Герр Отто, а вы чего не едите! — вывела из созерцательного состояния Брехта дочь хозяина этого раритета. — Мы с мамой старались.
Это что было. Это она его на сеновал так позвала замысловато. Как бишь деваху звать? Малгожата. Брехт одну Малгожату знал. Да, весь СССР её знал. Это была та самая панёнка, что запомнилась всему советскому народу ролью сержанта Лидки Вишневской в телевизионном сериале «Четыре танкиста и собака». И звали её Малгожата Вишневская-Немирская. Только та была брюнетка вроде. Зато была в Польше одна блондинка, хоть и не Малгожата, прямо красивая блондинка. И многие прыщавые, да и не прыщавые юнцы её фотографии на стену вешали, если смогли достать. Звали диву Марыля Родович. Та самая, что песню «Ярморки» спивае. Так вот, эта Малгожата была блондинкой и очень походила на певицу. Прямо очень. И блондинка была на пятёрку, не тусклые пакли с головы свисали, а роскошные золотые волосы в две толстенные косы, заплетённые с задорной чёлкой.
Эх, был бы Брехт холостой, завёз бы девчонку.
— Добавьте мне, пани Малгожата, вон тех солёных рыжиков в сметане. Объедение.
Ох, мать её, как она над столом раритетным склонилась, вырез платья демонстрируя. Кроме четвёртого номера был в Малгожате ещё один плюс. И это не улыбка, хотя, тогда два плюса. Вторым плюсом был язык. Не её. Немецкий. Вполне нормально разговаривала. И в школе, как она сказала, училась на пятёрки и в университете продолжила изучать и даже на специальные курсы записалась. Есть теперь переводчик.
Глава 2
Событие четвёртое
Мужчина может бесконечно смотреть на две вещи: на сиськи. Их же две.
Столько всего про эти сеновалы рассказано в книгах и анекдотах, и фотографий с пейзанками в неглиже полно в интернете в стогу там или на этом самом сеновале, но только это всё картинка красивая, реальность (данная нам в ощущения) жизненная другая. Брехт проснулся бодрым и отдохнувшим, потянулся, костями похрустев, и выдохнул:
— Лепота. Лепота-то какая.
Хрена с два. Это в книгах и фильмах так бывает, на самом деле всё не так. Стоит начать с того, что пейзанка, она же Малгожата не пришла, да, наверное, и не думала приходить. Да и не ждал, если честно. Так, антураж навеял. Пришёл, и всю ночь вошкался, блох вычёсывая, почти под бок, здоровенный кобель лохматый по кличке Ruda (рыжий). Ещё пришли, совершенно не опасаясь Руды мыши. Они шуршали в сене, они попискивали, они устраивали свои мелкие мышиные свары, они, наверное, и сексом там занимались в соломе, прямо громко пища, в отличие от Брехта. А ещё после полуночи пришла свежесть, пришла, походила по сеновалу, залезла к Ивану Яковлевичу под одеяло лоскутное и ушла, так и не согревшись. Но сестру позвала, ту тоже незатейливо звали — Прохлада. Та вела себя не лучше, тоже норовила прижаться к телу полковника, как бы он в сено это колючее не зарывался. Всему конец бывает, ушла и прохлада. А вот вместо неё пришёл мороз. Март ещё, и ночью температура может и до нуля опуститься, а потом подумать и ещё опуститься. Подумала и опустилась.
Если бы не блохастый Руда, то и околел бы на том сеновале полковник, но блохастое создание тоже угрозу обморозиться почувствовало и привалилось боком к Брехту. Тот было хотел кудлатого, воняющего псиной и мочой, засранца шугануть, но тепло почувствовал, от Руды излучаемое, и передумал, лучше в смраде собачьем и блохах, чем в минусе.
И даже заснул под утро. Помним, же что деревня. Петухи заголосили. Эти польские петухи, как и все поляки русских не любили и кричали даже громче испанских, на своём языке советскую власть проклиная. Кудлатый убежал, посчитав свою миссию по спасению от вымерзания гостя выполненной, и пришлось вставать. Встал Иван Яковлевич, вышел на двор из пыльного сарая и словно в другой мир попал. Солнце! Оно огромным красно-бардовым шаром всходило над дубовой рощей, что начиналась прямо за оградой хутора. Красота. Как на картинах каких фантастических.
Умыться решил полковник, знал где, вчера ему Ласло показал большущую деревянную кадку, во дворе стоящую. Подошёл, сунул руки и в лёд упёрся. Пришлось ломать и этой водой с температурой ноль градусов умываться. Бодрит, так бодрит. Чтобы согреться, решил зарядку Иван Яковлевич сделать. Огляделся, странно, поляки забыли турник вкопать. Удивительные люди, как они живут без турника? Макивар тоже не было, ни одной. Ну, поляки, ну затейники, как же они удары отрабатывают? Самое смешное, что хозяева и мешок боксёрский тоже не повесили. Вот люди?! А потом удивляются, чего это они немцам проиграют войну за пару недель. Пришлось взять черенок, отломанный от лопаты, и с ним хоть позаниматься. Закончил каты и снова к бочке направился. И согрелся, и даже вспотел, нужно смыть трудовой пот. А на пороге дома стоит всё семейство Лабесов и на него квадратными глазами смотрит. Темнота, это они ещё шаолиньских монахов не видели, коллективно всё это исполняющих.
Смутились хозяева, взглядом с фон Штиглицем встретившись, и по своим утренним делам разбежались. Мать с дочерью — коров доить, сын, он же Ласло, карбюратор их «Мерседеса» починять, а старший Лабес — трубку выкуривать. Все при деле.
Брехт за парнем пошёл, надо же опыта набираться, вдруг на местном отвратительном бензине снова засорится девайс этот, не доживший до появления у Брехта автомобиля. Разобрали, продули, восхитились немецким качеством и снова собрали. Попили молочка парного, подоспевшего, только процеженного, и пошли на место девайс ставить. Поставили, повернул Иван Яковлевич ключ, и чудо произошло. Зафырчал «Мерседес», крякнул и загудел мощью своей на малых оборотах. Вот теперь — ЛЕПОТА.
Потом завтракали, чем бог послал. Послал брынзу, масло жёлтое, хлеб утром испечённый, ещё горячий и … И всё. Скромненько, но много, всего много. Жевал Брехт горбушку хрустящую и тут ему мысль в голову пришла. Только нужно чуть политикой разбавить перед мыслью. Поляки всё ещё не объявили войну Германии. У них Сейм заседает. Да и Германия Париж ещё не взяла. Еле пограничную стражу на пару километров отбросила. И попёрли немцы прямо на линию Мажино. Нет Манштейна с его планом прохода через Ардены. Удачи им. И немцам, и французам. Великобритания вот войну объявила, ну тут даже сомневаться не приходилось, и не стоит сомневаться, что и Польша объявит, во-первых, паны сами зарятся на кусок неметчины, а во-вторых, Англия им руки выкрутит. Под её же дудку танцуют несгинувшие паны. СССР молчит. Ждёт. Германия не друг, но и не враг пока.
Теперь и про мысль можно. У Брехта было два дела. Сам себе поручил. Поручил устранить в Польше две одиозные личности, кучу вреда потом СССР принёсшие. Пока почти неизвестные в СССР фигуры, даже не пешки. Пшик. Но это пока. Так, может, пусть пшиком и останутся. Брехт ещё давно, в той жизни, биографии обоих читал, не всё запомнил, потом и забылось многое, но одно точно в голове застряло. Сейчас оба этих «товарища» сидят в польских тюрьмах. Один в Варшаве, второй во Львове. Брехт решил посетить два этих города и попытаться устранить будущих врагов СССР. Был огромадный пробел в плане. Он не знал польского языка, от того самого слова «совсем». Нужен был переводчик, а ещё он не знал местных реалий, да и дорог, нужен был проводник и соратник.
И оба эти человека сейчас сидели перед ним за огромным дубовым столом. Эх, как бы такую неординарную вещь залучить в свой удел.
— Пан Лабес, у меня к вам есть очень выгодное предложение. Переведи, Малгожата, — улыбнулся он пейзанке.
Событие пятое
Штирлиц шёл в тумане и еле-еле разбирал дорогу.
- На утро Мюллеру доложили, что 6 км дороги разобрано.
— Обоих? — грузный мужчина встал из-за стола и прошёлся вдоль этого монстра. Почти десять шагов в одну сторону, да столько же в другую, потом перешёл на ту сторону, на которой Брехт сидел и, как бы со стороны, посмотрел на свою дочь, потом и на сына взгляд перевёл. Ну, с сыном-то, какой вопрос, вон даже в Германию ездит, а эта его идея с удобрениями резко подняла благосостояние Лабесов. Молодец, лабесовская порода. Плохо, что не он один такой умный, сразу полно нашлось подражателей, и в последнее время, несмотря на то, что посевная на носу, с продажей удобрения дела пошли так себе. Полно навезли селитры чилийской и цена, и спрос упали. Всё одно пока в прибыли, но вот за следующей партией ехать точно уже не стоит, эту бы продать. Так ведь, в крайнем случае, можно и на своё поле высыпать, в том году вон как после внесения селитры просо знатно уродилось. В этом годе можно кукурузу посеять. Мало кто её в их местах сеет. Пока диковина.
