«ЗИЛ» быстро проскочил деревню. На окраине стояла большая совхозная ферма. Над длинным зданием коровника трепетал на ветру красный кумачовый плакат:
«Перевыполним план по надоям к 30-тилетию Победы!»
Этот плакат растянули совсем недавно. Кумач ещё не успел поблёкнуть и выцвести.
Но кто будет развешивать на виду у всех неактуальный лозунг? А значит...
Сорок пять плюс тридцать — получается семьдесят пять.
Сейчас семьдесят пятый год, а не девяностый.
И я не в своём теле.
А настоящему мне сейчас четырнадцать лет. И живу я с мамой, папой и младшей сестрой совсем недалеко отсюда.
Потому и газета не выглядит очень старой.
Меня замутило. Я откинулся на жёсткую спинку автомобильного сиденья. Потом высунул голову в окошко и жадно задышал, глядя на бесконечные картофельные поля, окаймлённые далёкой полоской леса.
— Ничего! — крикнул Володя. — Сейчас приедем!
Поля закончились. Лес резко приблизился вплотную к дороге, затем перешёл в сорный ольшаник. Справа потянулись кирпичные здания совхозных мастерских. Широкий двор был заставлен тракторами и другой сельскохозяйственной техникой.
«ЗИЛ» въехал в деревню. Возле магазина повернул направо, прокатился метров пятьсот по узкой улочке между бесконечными некрашеными заборами и остановился у небольшого здания, обложенного кирпичом. Над дверью висела синяя выцветшая табличка с красным крестом и короткой надписью: «Медпункт».
Глава 2
Из кабины я не выскочил, а вылез. В затылке ещё гудело, но на ногах я уже держался твёрдо. Немного постоял, вдыхая непередаваемый запах деревни — свежескошенная трава, навоз, печной дым и бензин.
Спасибо Володе — ловко запрыгнув в кузов, он подал мне сначала чемодан, а потом рюкзак.
Чемодан я поставил прямо на землю. Ничего ему не сделается! А рюкзак закинул за спину.
— Тозовка? — уважительно спросил Володя, держа в руках чехол с ружьём.
— Нет, — с машинальной гордостью улыбнулся я. — ИЖ двадцать семь!
— Двустволка?
— А как же!
— Осенью на охоту пойдём — дашь пальнуть, — как о решённом сказал Володя.
— Обязательно, — пообещал я.
Володя выпрыгнул из кузова.
— Ну, идём! Отведу тебя к нашей врачихе!
Он почему-то покрутил головой.
Э, нет, так не пойдёт! Врачи, как и милиционеры, отличаются излишним любопытством. Начнёт доктор на меня карточку заводить, спросит фамилию. И что я ей отвечу? Забыл? Погодите — сейчас документы поищу?
А есть у меня эти самые документы? Должны быть, если я надолго приехал. Вот только где они?
Я был одет в выцветшую штормовку с капюшоном и такие же брюки. В нагрудном кармане штормовки лежало что-то прямоугольное. Я уже потянулся было рукой, но вовремя опомнился.
— Ты поезжай, Володя! У тебя, наверное, работы полно?
Тут я попал в точку. Чтобы у совхозного водителя среди белого дня не было работы? Так не бывает!
— Точно сам справишься? — спросил Володя. — Тогда, и вправду, поеду. Мне ещё за фосфатами в район катиться.
— Справлюсь. Спасибо тебе!
— Да не за что! — улыбнулся Володя. — Теперь односельчане — так сочтёмся! Бывай, Андрюха!
Он запрыгнул в кабину, оглушительно хлопнул дверцей. Двигатель взревел, и «ЗИЛ» с грохотом укатил куда-то в сторону мастерских.
Я присел на скамеечку, которая заботливо стояла возле крыльца медпункта.
Мне надо было хоть немного подумать.
Тёплый ветер шевелил изрядно подросшую траву за медпунктом. Пора окашивать.
Итак, я умер.
Мысль показалась дикой, она совершенно не укладывалась в голове.
Но последнее, что я помнил — конец апреля, канун майских праздников. Запах молодой листвы, которая ещё не успела покрыться городской пылью. Ремонтный цех троллейбусного парка, тяжёлое колесо, и колющую боль в груди.
А сейчас начало лета, деревня. И год другой. И я тоже другой. Страна — и то другая.
Левой рукой я расстегнул клапан нагрудного кармана и достал документы.
Паспорт гражданина СССР. Непривычная тёмно-зелёная обложка. Внутри — фотография Андрея. Моя фотография.
Синицын Андрей Иванович, одна тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Место рождения — город Волхов Ленинградской области.
Синицын?
Это же моя фамилия. И отчество моё. Только имя чужое.
Я пролистал паспорт, но сведений о родителях в нём не было. Отложил его в сторону и взялся за другие документы.
Охотничий билет Ленинградского Областного Общества Охотников и Рыболовов. Внутри — другая фотография, помоложе. Отметка о сдаче охотминимума. Марки об уплате членских взносов.
Студенческий билет Ленинградской Лесотехнической Академии. Студент третьего курса.
Получается — меня на практику направили?
Ага! Вот и направление на летнюю практику в ЛОООиР. «Просим... предоставить...».
Наискось, небрежным почерком, виза. «Принять на должность временно исполняющего обязанности егеря». Размашистая, но неразборчивая подпись. То ли Тимофеев, то ли Прокопович.
Снова странность. Студента — егерем? Почему не помощником? Что, у ЛОООиР штатного егеря здесь нет?
Снова открыл паспорт — посмотреть прописку. И вдруг услышал над собой звонкий девчоночий голос:
— Товарищ! Вы почему тут сидите и не заходите?
Руки воровато дёрнулись — спрятать документы. Но я сдержал себя, сделал вид, что вздрогнул от неожиданности.
Надо же — товарищ!
Я поднял глаза. На крыльце медпункта стояла очаровательная юная блондинка в белом халате. Лет двадцати, не больше. Халатик был длиной чуть выше колен, и застёгнут на все пуговицы.
Светлые волосы она стянула в короткий хвост. Наверное, чтобы не мешали работать.
Блондинка с тревогой смотрела на меня.
— Вам плохо, товарищ?
Мне? Нет, мне хорошо. Вот сейчас, наконец, хорошо! Так хорошо, как не было за последние тридцать лет.
На душе внезапно потеплело. Тревожные мысли не исчезли, но отошли куда-то на задний план.
Блондинка озабоченно нахмурилась.
— Вы сможете идти, или вам помочь?
— Смогу, — ответил я, по-дурацки улыбаясь.
Спрятал в карман документы и поднялся со скамейки.
Убедившись, что я твёрдо стою на ногах, блондинка деловито развернулась и ушла в медпункт. Я подхватил вещи и пошёл за ней, в прохладный сумрак длинного коридора. Растерянно замер у порога.
Из открытой двери слева снова донёсся её голос:
— Разуйтесь при входе, пожалуйста! И проходите сюда.
Я опустил вещи прямо на чисто вымытый дощатый пол. Упираясь носком в задник, стащил с ног сапоги. И обнаружил под ними плотно намотанные суконные портянки.
Портянки начали разматываться, и я похолодел от ужаса. Неужели придётся идти к очаровательной медсестре босиком?
На моё счастье под портянками оказались тонкие хлопчатобумажные носки. И даже без дырочек.
Шлёпая по крашеному полу, я прошёл в светлую комнату. Два окна и только белая мебель. Белая кушетка, белый шкаф с фанерными дверцами. Белый держатель для капельниц. Два белых деревянных табурета. В углу — пузатый белый холодильник «Юрюзань».
Высокая квадратная печь, оштукатуренная глиной, тоже была аккуратно побелена извёсткой.
Единственным исключением был светлый полированный стол, на котором лежал ручной тонометр, и стояли настольные часы.
— Ну, что же вы? — спросила блондинка. — Садитесь!
Движением подбородка она показала на кушетку.
— Вам точно не плохо? Где вы так ударились?
Я заметил, что она чуть-чуть картавит. Совсем немножко, еле заметно.
— В машине. Водитель резко затормозил, и я влетел лбом в стекло.
— Голова не кружится? Не тошнит?
— Нет, — улыбнулся я.
— Посмотрите на палец!
Она наклонилась ко мне и незаметно принюхалась. То есть, она думала, что незаметно.
— Теперь смотрите сюда! Хорошо! Возможно, у вас лёгкое сотрясение. Реакции слегка запаздывают. Сейчас я обработаю рану и сделаю перевязку. А потом вам надо полежать два-три дня. Вы откуда?
