И ушла.
— Что ж ты не предупредил, молодой, что в обморок будешь падать? Мы б тебя хоть к кровати привалили, чтобы не так больно падать было, — произнес Михаил Андреевич.
Молодой…
Я вспомнил увиденное в зеркале, и сердце мое забилось сильней. Показалось? Или сошел с ума?
Нужно понять.
— Просто… не отошел еще с докторских пилюль, — соврал я.
— Это да, — кивнул Пашка. — Мне когда штифт ставили такой укол сделали, что я потом толком не понимал, где нахожусь!
— Ребята, — хрипло произнес я, садясь на кровать и потирая ушибленный локоть. — А ни у кого зеркала нет?
— Тебе зачнем? Бриться собрался? — усмехнулся Кайрат Айдынович. — Вон, на стене висит.
— Хорош издеваться, — буркнул Михаил Андреевич. — Не видишь, что ли, что парень на ногах не стоит? Хочешь, чтобы он еще раз упал?
Старик осторожно перевернулся на бок, достал с тумбочки маленькое зеркальце.
— На вот, только не вырони. Это с бритвенного набора! Бабка подарила. Узнает, что разбили — с обоих шкуру живьем снимет. Так держи крепче.
Трясущимися руками я взял зеркальце. Не сразу насмелился посмотреть в него. Но все же глянул.
Думал, закричу. Не закричал. Напротив, спокойно воспринял чужой свой облик. Молодой парнишка, черноволосый, худой, серые чуть с голубизной глаза. Симпатичный. Молодой.
Я подмигнул ему. И он тут же подмигнул в ответ. Я улыбнулся. И он обнажил ряд ровных белых зубов.
Вот ведь черт! Действительно в зеркале я. Но только не я. Что же произошло?
Я отложил зеркало. Задумчиво посмотрел вокруг. Советские плакаты, деревянные окна с замазкой, странное поведение доктора, не знающего слова «сотовый телефон»…
Меня словно ударило молнией. Я попал в прошлое! — обожгла догадка. Назад в СССР! В тело…
Невольная улыбка озарила мое лицо. Наверное, со стороны это выглядело глупо.
А ситуация была следующей. Я попал в тело молодого парнишки. Никаких тебе болячек, ноющей на погоду спины, прострелов в суставы и тягостного ожидания скорой смерти.
Я молод! Снова молод!
Меня объяло странное чувство — вроде и весело, и страшно, и тревожно одновременно. Словно сдал уже экзамен, и вроде бы хорошо, но оценку не сказали, и еще точно не знаешь, чего ждать.
— Ну что, налюбовался собой? — прокряхтел старик. — Вертай зеркало назад. Вон руки трясутся у тебя, выронишь вещь!
Я вернул зеркало. Задумался.
Как же так получилось? Что за мистика? Последнее, что помню — машина, которая наехала на меня. До сих пор «мурашки» по коже от одного только воспоминания. Я умер. А потом… Эта больница.
Постой. А кто тот парнишка, в тело которого я попал? Он получается, тоже умер?
Я осторожно ощупал перебинтованную голову, осмотрел руки. Они были все в синяках и ссадинах. Тот милиционер говорил, что парень упал с третьего этажа. Значит тоже, того… Умер. А моя душа вселилась в его тело.
Во дела!
Сердце мое билось тревожно и быстро. В голове творилась чехарда. Неужели такое возможно? Неужели возможно попадание в прошлое? Да еще таким необычным способом. Впрочем, есть в этом деле вообще обычный способ?
Я вновь огляделся. Больничная тумбочка, граненный стакан, самодельный кипятильник из двух лезвий, стыдливо прикрытый газеткой от посторонних глаз, квадратная пачка чая «Грузинский». Если это не прошлое, то что?
Взгляд упал на газету старика.
— Можно почитать? — попросил я.
— Андреич, да тебе надо уже плату брать за услуги, — Кайрат Айдынович хищно ухмыльнулся. — То зеркало новичку, то газету. Может, чаю еще молодому заваришь?
— Ну чего ты? — буркнул старик, с упреком глядя на соседа по койке. — Видишь, малый не в себе? Надо понимать.
И протянул мне газету.
— Держи, милок, почитай. Слово лечит. Только не мни.
Я взял газету. Начал читать. И с каждой строчкой глаза мои становились все больше и больше.
«Неделя», № 77 (11945), четверг, 2 апреля 1970
Я уставился на год. 1970! Это ж получается… Мне в то время двенадцать было. Прыжок на пятьдесят четыре года назад.
Судорожно сглотнув, я продолжил чтение.
Отъезд советской партийно-правительственной делегации в Будапешт
Из Москвы в Будапешт 1 апреля на празднование 25-летия освобождения Венгрии по приглашению ЦК Венгерской социалистической рабочей партии Президиума Венгерской Народной Республики и Венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства выехала советская партийно-правительственная делегация. Ее возглавляет Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев.
Сухой язык вызвал зевоту. Дочитав до конца абзаца, я уже забыл, о чем было в начале. Принялся читать только заголовки, не вникая в текст самих статей.
За единство действий и пролетарский интернационализм
В поселке Красное, на Волге, живет легенда
11 апреля — все на коммунистический субботник!
Закрыв газету на последней странице, понял — все происходит на самом деле, и я действительно попал в 1970 год. Сейчас таких заголовков нигде не увидишь.
Я вернул газету Михаилу Андреевичу и некоторое время смотрел в потолок, не представляя, что делать дальше. От былой весёлости не осталось и следа. Я вдруг начал припоминать, что произошло потом — Афган, Чернобыль, распад СССР, дикие 90-е, — и понял, что переживать все это вновь мне не хотелось. Захотелось домой, в свою хоть и маленькую, но вполне себе уютную квартирку.
От надвигающейся хандры спасла Тома. Грузно ввалившись в палату, она прокуренным голосом сообщила:
— Ужин!
Обитатели палаты сразу же засуетились.
Мы вышли в коридор и застучали костылями в сторону комнаты приема пищи. Странно было, что еду не разнесли по палатам.
— Доктор говорит, что так лучше для пациентов, — сказал Михаил Андреевич на мой вопрос. — Гимнастика полезна для выздоровления. Тем более для нас.
Старик хохотнул, кивнул на свою ногу в гипсе.
«Доктор садист просто», — хмуро подумал я.
На ужин подавали слипшиеся макароны с подливом, в котором, как я ни старался, но мяса так и не нашел. С макаронами давали серый хлеб и чай. Хлеб был вкусный, а вот чай отдавал половой тряпкой. Но в еде я был не привередлив, поэтому все съел. К тому же сказывался голод и молодой организм — есть хотелось неимоверно.
После ужина все разбрелись кто куда. Молодой Пашка пошел с другими мужиками в туалет курить. Михаил Андреевич сел в коридоре на лавочку и начал партию в шахматы с другим стариком.
Я же принялся бесцельно бродить по коридору, вглядываясь в лица, окна, обстановку. Все было знакомым, но словно давно забытым. И вид из окон другой. И обстановка не такая. И лица иные.
Особенно лица. Не сразу я понял, в чем дело. И только когда обратил внимание на глаза очередного проходящего мимо человека, вдруг осознал. Ни у кого в руках не было сотового телефона. Никто не пялился в него, оградившись от большого мира в своем маленьком электронном мирке из соцсетей и мессенджеров. Они все смотрят по сторонам. Это непривычное, давно забытое чувство и вызвало во мне приятную волну ностальгии.
— Эй, новенький! — мужеподобный прокуренный голос Томы прокатился по коридору.
Я обернулся.
— Поел?
Я кивнул.
— А ну вприпрыжку сюда!
С юмором женщина. Я поковылял к ней. Спросил по пути:
— Что случилось?
— Что случилось, — передразнивая меня, произнесла та. — Врун ты, каких еще поискать надо!
— Чего это? — насторожено спросил я.
— Ты, как сказал, тебя зовут?
— Сергей.
— Не Сергей ты, — подбоченившись, ответила та, таким тоном, будто отчитывала нашкодившего котенка. — А Андрей!
— Почему?
— Потому что мать твоя пришла к тебе. И все про тебя рассказала.
