В любом случае, сейчас всё станет ясно: кажется, пришли.
Ученик Мастера протянул руку к ручке двери, но вдруг застыл, сморщился, и резко развернувшись на месте, пошел обратно.
— Дальше сам, — бросил он, не оборачиваясь.
— Ладно, — выдохнул я, стараясь не думать.
Дверь поддалась легко и стоило ей распахнуться, как в нос ударил стойкий запах пота, а до слуха стали доноситься звуки ударов кулаками по оголенному торсу. Шаг вперед, мгновение на перестройку зрения, ибо внутри было темновато и перед глазами раскрывается картина целиком.
Небольшое помещение, если сравнивать с прошлой ареной у Хина, и три человека, точнее, наверно, разумных, в нем. Назвать присутствующих людьми язык не поворачивался. Двое парней на ринге, за чьей скоростью глаз поспевает с трудом. Один с черной, небольшой чешуёй вместо кожи и лицом, в котором человеческие черты угадывались с трудом: челюсть слегка выпирает, глаза под широкими надбровными дугами, а ноги имеют двойное суставчатое строение. Второй же прямая противоположность: вылитый человек, если бы не несколько дополнений. Красная, грубая кожа, казалась бархатом, две пары глаз, расходились под углом от носовых отверстий, а выходящие из височной области рога, ободом уходили к затылку.
— Стоп! — раздался голос третьего. Тихий, с хрипотцой, он заставлял прислушиваться. — Десять минут на отдых. Свободны.
Двое, хм, существ, никаких вопросов не задавали. Они даже взглядом меня не удостоили, сразу направляясь к одной из дверей.
— Ну, что ж, — сделал пару шагов на свет, третий присутствующий. — Вот ты каково — творение Коодона.
Признаться, нахождение в тени куцего освещения от местных факелов особой роли для меня не играло. Видел его так же четко, как и в ясный день. Заостренные уши, серебристые волосы, заплетённые тонкими косичками, что спускались за спину. Тонкая, не без изящества, фигура и, можно сказать, женственное лицо. Было бы, если бы не безобразный глубокий шрам, проходящий через всё лицо, с лева на право. Застарелый и уже грубый, он превращал некогда красивое лицо, в безобразную маску сейчас. Губы не до конца смыкались, из-за чего складывалось впечатление на оскал. Глаза, вот, чистые и голубые, смотрели с кристальной ясностью и сильно уж контрастировали с остальным.
Пока я осматривал эльфа, тот не брезговал тем же. Его глаза, цепкие и внимательные, казалось бы, прожигали насквозь. Из-за шрама точно понять выражение лица не представлялось возможным, но мне почему-то казалось, будто положительного там мало. Как, впрочем, и во всём здесь.
— Жалкое зрелище, — буквально выплюнул, наконец, эльф. — Неужели подобные тебе когда-то наводили страх даже на моих сородичей? Видимо, Микел всё же не так хорош, как хочет казаться.
Молниеносно проведенная атака ладонью ожгла острой болью в районе живота. Эльф оказался рядом, словно, мать его, телепортировался! Всё, что я успел, так это поднять ногу, чтобы сделать шаг назад, как боль вспыхнула еще в нескольких точках. Ну а после, её напор стал лавиной, что снесла разум за доли мгновений и мозг просто-напросто отключился.
Пришел в себя от ледяной воды, окружающей со всех сторон и невозможности вдохнуть. Адское ощущение заполненных легких, буквально разрывало. Темнота и холод, а еще неприятное давление со всех сторон. Понять, что я под толщей воды, получилось с задержкой. Паника овладела сознанием, но инстинкты и желание выжить, сработали сами. Мощные гребки вверх, когда тело практически не слушается, а мозг начинает тормозить. Дерганные движения, чистый лист в голове и крик, который так и не прозвучал. Появившийся внезапно, где-то впереди, тусклый источник света, сработал, как локомотив. Разумом я уже ничего не понимал, а вот тело сдаваться не спешило. Медленные и такие тяжелые движения руками, словно вокруг не вода, а густое масло. Зрение работает всё хуже, постепенно скатываясь во тьму. Онемение расходится по всему телу, полностью блокируя любые другие чувства.
Осознавать себя, лежащим на холодном бетоне, было странно. Чувства возвращались постепенно и урывками, чтобы после тут же пропадать. Дыхание, сквозь рвотные позывы, и нелепые попытки пошевелиться. Лежа на спине, выблевывая воду, которая лишь частью стекала по лицу, пытался вернуть контроль над телом. Картинка перед глазами больше походила на мозаику, а слух, осязание и обоняние, и вовсе периодически пропадали.
Я не знаю, сколько провел в таком состоянии, сложно сказать, когда разум больше походит на сыр: количество пробелов зашкаливало. Балом, как и до этого, правила боль. То очаги, вспыхивающие где-то, казалось бы, за границами тела, то волны, прокатывающиеся от макушки до пят. Тягучая, вязкая и неприятная тьма, что словно паутина, окутывала тебя со всех сторон. Восприятие реальности рушилось каждый раз, когда что-то вроде бы получилось. И так раз за разом, где от меня, на самом-то деле, ничего и не зависело.
— Как интересно, — внезапный голос откуда-то из вне, заставил вздрогнуть. — Не каждый одержимый выбрался бы.
Это было единственным, что отложилось в памяти. После, темнота вокруг и явные сбои восприятия мира. Медленно и нехотя мозг восстанавливался, возвращая мне привычные чувства. Полноценно первыми в сознание ворвались звуки, после — запахи. Зрение шло последним, наравне с чувствительностью нервных окончаний.
— Подъем! — пинок под ребра сдернул пелену мгновенно.
Вот еще вроде представляю из себя кусок плоти без особых чувств и эмоций, а вот, словно по щелчку тумблера, сознание схлопывается и я возвращаюсь в реальность. Тусклый свет от факелов, кажется чересчур ярким, тело ватное, а конечности слушаются еле-еле. Во рту всё пересохло, и звон в ушах, как вишенка на торте.
— Баэль ждет, — краснокожий, тот самый из двух учеников, стоял надо мной и пристально разглядывал своими четырьмя глазами. — Зря выплыл. Пустая трата времени.
И, собственно, ушел.
Было в его тембре речи, что-то нечеловеческое. Этакое неприятное эхо, что резонирует с чем-то внутри тебя, но резонирует в иной тональности, доставляя не то боль, не то раздражение.
— Как же вы меня все, сука, бесите, — прохрипел я, с трудом шевеля губами. — Гребаный мир, гребаные малолетние выродки, гребаные учителя! Да чтоб вам всем сгореть, к чертям собачьим!
Выплеснув, таким образом, эмоции, вроде бы, стало немногим легче. По крайней мере, получилось застыть в шатком равновесии. Подняться? Смешно, право
