глаза. Приступы рвоты не прекращались на протяжении нескольких десятков минут, но с их окончанием, стало намного легче. Причем, я, наконец, понял, что вернулся окончательно. Осознал это и тут же покрылся липким, холодным потом. Пытки и боль это одно, но, когда тебя лишают самосознания, лишают собственного «я», превращая, по сути, в тупой кусок биомассы, это пугает до усрачки. Причем страх такой неприятный, липкий.
— Сука, — прохрипел я, стирая трясущейся ладонью пот с лица.
Никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, как в этом месте. Даже после постановки диагноза пытался хорохориться и идти против неизбежности. Здесь же всё иначе. Тебя, по сути, и не остается. Ты не приспособишься, не научишься жить иначе, ты просто вещь, которой уготована роль. Не более.
Признаться, на какой-то миг промелькнула трусливая мысль со всем этим закончить. Зачем пытаться, если выхода нет? Зачем все эти муки, когда всё уже предрешено? И вот здесь, впервые, пожалуй, за долгое уже время, поднял голову тот человек, который был еще до диагноза.
— Хрен вам всем на воротник, — пробормотал я, накручивая собственные страхи на кулак. — Я выберусь отсюда, чего бы мне это не стоило.
Встать! Команда-приказ сработала, как надо.
На ноги я поднимался, пусть и медленно, но уверенно. Трусливые мысли, что заполнили голову до этого, разбежались по углам, перестав раздражать своим существованием. Вдох, выдох и прикрыть на несколько секунд глаза. Сосредоточиться на дыхании, каждый раз всё больше растягивая момент наполнения легких кислородом. И когда разум замер на этой тонкой грани кристально-ясного сознания, открыть глаза и медленно выдохнуть.
Нет, мир вокруг не изменился, а я, вдруг, не приобрел небывалую силу. Просто стало чуточку легче. Появилась цель с несколькими пунктами, прямо-таки смысл жизни, ради которого местный убогий мирок, с ублюдскими садистами, я обязательно пересилю. В том числе пересилю и трусливую часть себя, от которой так просто не избавиться. Да, нужно трезво смотреть на вещи, но и идти на поводу у слабой части себя, которая есть в каждом человеке, тоже не стоит.
— Превозмогаем, — усмехнулся я, поведя плечами.
Слабость в теле не была какой-то невероятной, более того, ощущал себя приемлемо. Тело слушалось, пусть и сквозь призму слабости, перебарывая те табуны мурашек, которые появились, стоило мне только зашевелиться.
Наверное, есть в этом мире что-то в высших материях, иначе объяснить тот факт, что сразу после этого, ко мне зашел Баэль, я не могу. Хорохориться то я хорохорился, но вот появление этого длинноухого урода без предательского холодка по спине не прошло.
— Смотрю, очухался, — прошел по мне глазами эльф. — Признаться, в какой-то момент я начал сомневаться. Живучая же ты тварь! Ладно, пойдем, глянем на что ты годен в таком-то состоянии.
Только сейчас я, пожалуй, додумался осмотреть собственное тело. Опустил взгляд вниз, да так и застыл, смотря на небольшой животик. Метаморфозы не просто бросались в глаза, они пугали.
— Сколько прошло времени? — слегка охрипшим голосом спросил я.
— Чуть больше месяца, — донесся ответ Баэля. — А должны были уложиться в две недели. Так что смотрины ты пропустил, считай, повезло.
Во рту пересохло, а мысли слегка запутались. Это получается, меня, словно свинью на убой готовили, откармливая и пичкая этим сраным варевом? Действенно, сука, ничего не скажешь. Интересно, без прочистки мозгов, на сколько бы меня хватило? Черт, теперь надо весь окружающий мир пропускать через призму возможных деградаций на фоне воздействия из вне. Помнится, неконтролируемую ярость Мастер уже вызывал, теперь вот это. Раздражает. Как же, сука, раздражает быть беспомощным!
Пока все эти мысли кипели внутри черепной коробки, мы добрались до того самого помещения, где месяц назад бились те двое уродцев. Сейчас пустой зал отдавал каким-то холодом, что ли. Неприятное чувство. Будто здесь кто-то умер.
— У Мастера на тебя особые планы, — тон Баэля мне не понравился. Еле сдерживаемая злость сквозила в каждой букве. — Начнем, пожалуй.
Ничего нового этот день не принес. Очередной садист и снова уроки сквозь боль, да унижения.
Оставшаяся часть дня прошла под диктовку физической нагрузки, а под конец в бесплодных попытках достать ушастого урода. Отдых? Да не было его, лишь короткие перерывы на перекус, да снова всё по тому же кругу.
В таком темпе прошла неделя. Тело заметно изменилось, причем скорость этих изменений с нормальным порядком вещей ничего общего не имела. Жировая прослойка ушла полностью, а мышечный каркас стал более, чем заметен. Эльф не давал мне мастерства владения оружием: как этот длинноухий садист твердил, я и есть оружие. А значит, закалять нужно именно меня, причем не ограничиваясь одним только телом, но и делая упор на разуме. Боль? Её можно игнорировать. Ярость? Мешает. Злость? Пустая трата энергии. Важен лишь холодный рассудок и цель, к которой ты идешь. Будь то самосовершенствование, либо же убийство того, на кого укажут пальцем. И да, цель у меня уже была, и далеко не одна.
Сложно сказать, в какой момент мне всё это начало нравиться.
Те возможности, что даровала мне моя новая суть, они впечатляли. Разум человека устроен таким образом, что рано или поздно, но он привыкает к тем условиям, которые создает для него окружение. Вот и я, кажется, привык. Привык к боли, привык к садистским наклонностям местных уродов, и к этой питательной бурде, которой нас кормят. Более того, во мне проснулся интерес познать себя, как можно глубже. Понятное дело, что никто и не думал меня просвещать, а к Мастеру с таким вопросом не подойдешь. Именно поэтому самопознание ограничивалось лишь моей фантазией, а на неё я никогда не жаловался.
Эльфу всё это не нравилось. Срывался на мне он каждый день и не по одному разу. Только вот боль уже не несла в себе той силы, что была ранее. Приходилось, конечно, делать вид, что я всё еще ей подчиняюсь, но это больше игра на публику, нежели реальность. А когда Баэль оставлял меня в покое, мысли об его убийстве, такие желанные и яркие, помогали заснуть.
За весь этот месяц кроме самого эльфа я не видел никого. Ни других учеников, ни Мастера,
