и если бы у Вильгельма были силы, он бы даже ухмыльнулся. Разумеется дело в деньгах. Больших деньгах, обещанных за поимку твари живой. Ни о каком азарте Охотника не может идти и речи.
Мужчина не ответил, продолжая тянуть медальон.
— Держи, — бросил незнакомец к его ногам непонятный флакон с бордовой жидкостью внутри. — Отдашь медальон сам, если выживешь.
Если бы Кровавый Герцог узнал, что Райнер так бездарно потратил одно из двух зелий Кровавых Слёз, что остались с Сибирского Эпицентра и хранились в ключе, то удавился бы от внутренней жабы.
Поведя головой, словно принюхиваясь, юноша добавил:
— Пей и уходи быстрее. Я уведу стаю.
О какой стае шла речь Вильгельм не знал, да и не хотел. Даже осознавая, что в флаконе может быть отрава, он выпил содержимое. Его организм и так подвергся яду, так смысл в сомнениях?
С удивлением он смотрел на то, как нога и раны заживают, а тело стремительно приходит в норму.
Юноша кивнул и хотел было уже уйти, как мужчина спросил:
— Зачем?
Вопрос не подразумевал конкретики, но в ней не было нужды.
— Потому что тебе есть к кому возвращаться, и ты не готов отдать всё ради Охоты. Твоя суть свернула с этого пути, — кивнул незнакомец на медальон в руке Вильгельма. — А для меня, — затих голос юноши, чтобы в следующий миг прозвучать раскатом грома, отдавшимся эхом в душе мужчины: — Жизнь — это вечная Охота.
Незнакомец исчез, будто растворился в ветре, не оставив даже следов. Лишь пустой сосуд из-под зелья, что был в руке Вильгельма, подтверждал — всё произошедшее не сон.
— Жизнь — это вечная Охота… — слово в слово повторил он, облегченно улыбнулся и побежал в направлении границы.
Кто бы ни был тот юноша, он только что дал ему второй шанс. И когда Вильгельм вернётся, то расскажет своим дочерям историю, как их отца спас незнакомец, что был похож на зверя с человеческой душой.
Треск брёвен в костре слабым эхом звучал в небольшой пещере, смешиваясь с шкворчащим соком готовящегося мяса, запах которого приятно щекотал моё обоняние.
Я сидел на входе в пещеру в позе медитации, соскребая с себя куски грязь, листву и засохшую кровь.
Охота выдалась на славу. Стоило мне немного углубиться в Эпицентр, как стали попадаться достойные битвы экземпляры. Их смерть не принесла мне силы, но желеек много не бывает. В Разломы только не попал, решив для начала полностью погрузиться в себя и Охоту. Пусть мои инстинкты — притуплённые из-за сидения на заднице в городах — пробудились, но это всё не то. В Джунглях Карнака я сам стал зверем, рвущимся до добычи и чудовищ, от которых у обычных людей кровь стыла в жилах. Чтобы выжать максимум из своей прокачки в этом Эпицентре — перед встречей с Гордыней и Маркусом — мне нужно вернуть себя прежнего. Сбросить кокон подобно гусенице.
Встреча с неизвестным мне Охотником — австрийцем, судя по имени и фамилии — только подтвердила это. Саламандра, которая его чуть не прикончила, оказалась интересным для меня соперником. Да, победа далась просто, но я всё чаще замечал во время боя, что слишком торможу. Тело не поспевает за разумом, а тот за душой. Я мог быть быстрее. Мог быть точнее. Мог быть смертоноснее.
Вильгельму Райху, как он назвался, повезло. По его душу шла не только саламандра, но и стая тех тварей, которых я повстречал с командой Тихомирова. Он бы подох в любом случае, но я помог ему. Зачем? Трудно сказать. Это не было порывом альтруизма, а скорее моей собственной прихотью. Охотник, вышедший на охоту, должен понимать, что в любой момент сам может стать добычей. Я изменил порядок вещей, вмешавшись в охоту. Правильно ли это? Возможно — нет, но мне плевать. Я хотел сражения. Хотел боя. И рана Вильгельма предоставила мне это, хоть мужчина и не подозревал. Теперь мы квиты.
Привести себя в порядок без воды та ещё проблема, но мне это не нужно. Не для этого я избавился от Гибкого Барьера, чтобы полностью погрузиться в Охоту, ощущая грань между жизнью и смертью. С Барьером придёт чувство безопасности, и тогда моё сознание не сможет обострить все свои «коготки».
Поднявшись с камня, бросил взгляд на высыхающую шкуру Смиладона. Саблезубой кошки, весящей сотни килограмм, обладающей прочной шкурой и острыми, как бритва, клыками. Достойная добыча — достойная Охота. У меня под рукой не было специальных растворов, чтобы обработать трофей как нужно, но я не переживал по поводу живности в окрестностях. Смилодоны территориальные хищники и всех своих соперников эта тварь уже пожрала. Значит, в ближайшее время сюда никто не сунется, либо же это сделает кто-то в разы сильнее, но так даже лучше. В первую очередь для меня.
Взявшись за палку с нанизанным на неё куском мяса, бережно срезанного с позвоночной части хищника, впился зубами. Приготовиться полностью оно не успело и кровь из прожилок потекла по моим губам на шею, капая на пол пещеры.
Соли не хватает, да и специй бы добавить, но и так сойдёт. В Джунглях Карнака я жрал и не такое, вырывая каждый кусочек пищи, сначала как падальщик, а затем — как один из хищников.
Привыкший к обилию еды в поместье, вкусной готовке и изыскам, мой желудок ответил на подобную пищу утробным рычанием. Когда я в последний раз ел? Кажется, вчера вечером?
Печать Регенерации латала все раны, что я получил за этот день. А таковых было немало из-за ошибок тела, не поспевающего за разумом. Мышцы сводила слабая судорога и им требовался отдых, но сон — прихоть сильных хищников. Слабый должен развиваться, стать сильнее. Или умереть, став пищей. Таков закон джунглей.
Переедать нельзя. Тяжесть в желудке не то, что мне сейчас нужно. Поэтому, как только с куском мяса было покончено, остальное я сложил в сухом и прохладном месте небольшой пещеры, не став уходить вглубь. Ранее она принадлежала смилодону, и в глубине находилось его место ночлежки. Пусть так, но я отдам дань уважения погибшему хищнику, давшему мне достойную охоту.
Забросив несколько бревен в костёр, уселся рядом с ним. Развязал тесёмки небольшого мешочка желеек, добытых мою за этот день, и взял несколько из них в руки, закрыв глаза.
Печать Водоворота слабо вспыхнула, стоило сконцентрироваться на ней. Контуры насыщались, а энергия потекла по ним,
