— Да вы что, дядя Жора, — прохрипел я спросонья. Голос совсем осипший. После вчерашних криков во время пожара. — Я же вчера ходил на тренировку опять. Какие там девушки. Первым делом самолеты, а девушки потом.
Дядя Жора продолжал неодобрительно смотреть на меня. Вот въедливый старик.
Совсем как дядя Федор. Они словно братья. Слеплены из одного теста. Это что, все их поколение такое? Или это просто с возрастом люди становятся ворчливые и надоедливые. Как тысяча разъяренных опоссумов.
— Дурак ты, Витька, — сказал он. — Я тоже думал в твои годы, что девок на потом можно оставить. Ходил, выбирал. А сейчас жалею об этом. Надо было с каждой гулять, которая на меня смотрела.
Ну как, это спорное суждение. Больше, наверное, для женщин актуально. Возможно, это им следует жалеть о том, что мало гуляли в молодости. Я уже свое отгулял.
Но вслух я сказал другое.
— Надо уметь держать золотую середину, дядя Жора, — ответил я и рывком поднялся с кровати. В пожилом возрасте такой трюк не прокатил бы. А сейчас ничего страшного. Просто хрустнул суставами. Потянулся и почувствовал, что вполне проснулся. — Везде успевать. Наш пострел везде поспел.
И побежал умываться. Чтобы проснуться окончательно, сделал небольшую зарядку. Быстрая тренировка, разминка, прыжки и растягивания.
Более интенсивная предстояла сегодня утром, я как раз хотел забежать на стадион. Мне надо поговорить со Степанычем.
Узнать, что там да как. Не поставил ли он теперь на мне крест из-за проигрыша Харе. Что он вообще думает об этой ситуации и как теперь нам быть.
Когда я вернулся, на плите закипал чайник. Дядя Жора предпочитал крепкий чай, совсем как вчерашний гипнотизер. Хотя сторож пил гораздо крепче, только без молока и с сахаром-рафинадом. Еще он предпочитал грызть баранки.
Я помылся и осмотрел лицо в запыленном овальном зеркале, висящем на углу. Удивительно, но кожа почти не пострадала в пожаре, хотя волосы местами обгорели. Правда, вот, на запястьях и плечах есть небольшие ожоги, я и сам не заметил, как они появились.
Мы быстро позавтракали. Я сварганил яичницу-глазунью. В холодильнике как раз нашлась колбаса и пара помидоров, а дядя Жора порезал краюху черного хлеба. В общем, позавтракали на славу.
После этого я быстро собрался и отправился на стадион, а мой коллега на обход. Собаки приветствовали нас, усиленно махая хвостами.
В десять часов занималась одна из детских групп, так что Степаныч точно должен быть на месте. Я пришел в зал и сразу увидел его, по привычке кричащего на крепыша Ваньку, непослушного хулигана.
Между прочим, надо отдать должное, с детьми Степаныч общался гораздо мягче, чем с нами, взрослыми. Почти не ругал, хвалил чаще и одобрительно ворчал, когда у них получался бросок или болевой.
Но вот Ванька тот еще сорванец. Почти как Суслик, готов в любой миг устроить шалость или подставу, частенько обижает новичков, обожает устраивать им проверки и взбучки в раздевалке.
Кажется, не гнушается забирать у них мелочь или новые пояса или шорты, был такой слушок. Если Степаныч застукает его за таким занятием, то сразу прогонит, тут уже ничего не поможет. Наши тренеры против криминала в любой форме.
Вот и сейчас Степаныч, видимо, поймал Ваньку за чем-то запрещенным. Поэтому не вытерпел, тут же поставил перед строем, громко выговаривал, наклонившись над пацаном, а потом заставил его сделать двести отжиманий. Увидел меня, стоя рядом и сложив руки на груди.
Нахмурился, потом кивнул и подошел ближе. К краю ковра. Я тоже подошел к тренеру. Я еще не переоделся, хотя и взял с собой форму.
— Это про тебя в газетах писали? — все так же хмуро спросил тренер. Разглядывал меня, как некую диковинку. — Я увидел твою фамилию и имя, а еще институт и сразу подумал про тебя. Кто бы еще мог отличиться, кроме нашего Волкова?
Вот зараза. Эдак я мигом превращусь в звезду. Хотя, может, это и к лучшему?
— Да, это про меня, — я не стал отрицать очевидные факты. — Называется, зашел в библиотеку сдать книги. Но давайте не будем об этом. Я не хотел рассказывать, просто так получилось. Там приехал корреспондент газеты, успел меня сфотографировать, еще и имя откуда-то узнал.
Степаныч потер подбородок. Он у него всегда чисто выбритый.
Тренер у нас любит опрятность и чистоту, всегда ходит в свежей и выглаженной футболке и чистых штанах. Хотя, наверное, такие требования выдвигаются федерацией ко всем тренерам.
— Молодец, Волков, — сказал он и снова сложил руки на груди. Настороженные глаза опять обшарили меня. — Теперь насчет твоего выступления. Ты чего так расстроился после поражения? Харитонов тот еще жук. Крепкий орешек. Как ты собирался с ним справиться? Он будущий чемпион. Ты тоже стартанул, как ракета, но ваш поединок доказал, что к чему.
Он опять режет правду-матку в лицо. Я почувствовал, как в груди разгорается ярость. Если я проиграл Харе, это не значит, что теперь буду проигрывать всегда. Всякие обстоятельства бывают.
— Но! — тренер поднял указательный палец вверх. — Я считаю, что ты сможешь его победить. Так же и Федор Михайлович считает. Мы думаем, что тебе надо изменить режим тренировок. Готовиться к городским соревнованиям. Тобой после вчерашнего происшествия наверняка заинтересуются в «Динамо». А им нужны только победы и хорошие показатели.
Это само собой. Но теперь, услышав тренера, я мог вздохнуть свободно.
Наконец-то, он признал мои заслуги. Думает, что теперь я могу участвовать в городских соревнованиях. Интересно, насколько большую в этом сыграло роль мое вчерашнее поведение во время пожара? Спасение женщин и Полины.
— Вот спасибо, — ответил я. — Это я и хотел обсудить с вами. Значит, я могу теперь готовиться к городскому турниру? А что значит изменить режим тренировок? Мне надо заниматься меньше? Больше щадить себя?
Тренер покачал головой. Дети продолжали отрабатывать зацеп за ногу, а Ванька отжимался, как автомат. Тоже надо отдать должное, он крепкий и сильный, один из лучших в младшей группе.
— Что значит, меньше? Мы уже изучили тебя. Ты упрямый, как осел. Не Волков, а Ишаков. Ты все равно занимаешься без передыха, не жалеешь себя. Поэтому, мы решили пойти тебе навстречу. Пусть так и будет. Если ты хочешь вкалывать, как сумасшедший, хорошо. Все равно, чтобы победить других, ты должен быть лучше их. А этого можно достичь только непрерывными тренировками.
Я стоял на месте, а тренер прошелся туда-сюда по матам. Потом взял меня за локоть и приблизил морщинистое лицо.
— Я в своей жизни знал одного парня, который тоже себя не щадил. Он занимался даже больше, чем ты. Вот прям днями и ночами, без перерыва. Семь дней в неделю, по пять часов минимум. Утром приходил на тренировку, уходил только вечером. Он прогрессировал прямо на глазах. Мог отрабатывать движение для броска по тысячу раз. Пока не доводил до автоматизма. До совершенства. Он играючи выигрывал соревнования, одно за другим.
Интересная история. Я слушал, навострив уши. Только когда это Степаныч мог познакомиться с таким фанатиком?
Самбо только лет пять-семь назад начало массово шагать по стране. В молодости Степаныча им занимались одиночки. Может, он имеет ввиду борца?
— И что же потом? — спросил я, потому что тренер замолчал. — Он стал чемпионом?
Степаныч покачал головой.
— Он умер от сердечного приступа. Как раз должен был участвовать в республиканском чемпионате. Сгорел, как свечка.
Хм, теперь понятно. Трагичный финал. Я выжидающе смотрел на Степаныча. Это к чему он рассказал? Предостерегает от поспешных решений?
— Вы думаете, что со мной может случиться нечто подобное? — спросил я.
Степаныч опять покачал головой.
— А вот посмотрим. Я этого никогда не допущу, но тут многое зависит от тебя. Ты должен прислушиваться к себе. К своему организму. Для того, чтобы стать чемпионом, придется пришпорить его. Ну, как извозчики хлестали грузовых лошадей, до революции. Знаешь ведь. Но надо чувствовать, до какой степени ты можешь натянуть эту струну. Чтобы не порвать, понимаешь? Я этого не могу знать. Только ты должен чувствовать. Сам.
