Тома одарила меня таким взглядом, будто я во всей этой истории и есть главный зачинщик. Про мое самочувствие она даже не спросила, видно, успела разузнать через Аллу.
Роман Альбертович молча последовал к столу, но занимать стул не стал, по-пижонски уселся на столешнице, скрестив руки на груди.
— Явились, не запылились, — парировал, наконец, Роман и улыбнулся Томе.
На стене слева висело старенькое лопнувшое зеркало, в нем я увидел собственное отражение. В ноздре ватный тампон, губа вымазюкана зеленкой, на подбородке и лбу ссадины, начавшие запекаться. Хе, герой.
— Полюбуйтесь на него, — Тома всплеснула руками. — Вот к чему приводит разгильдяйство! И это в нашем замечательном лагере, в котором зарождаются свои традиции и чтут пионерские правила и принципы…
Он замолчала, поежилась и добавила уже чуть ли не шепотом и будто не нам, а некоторым избранным присутствующим:
— Такими темпами дети друг друга скоро вообще поубивают…
Директор, сидящий по центру стола, густо закашлялся. У Савелия Иннокентьевича была привычно красная рожа, на лбу блестели бисеринки пота. Занят он был тем, что нервно растирал колени, покачиваясь взад-вперед.
— Ну вы тоже, такое скажете, явно преувеличиваете и приукрашиваете…
Он захотел промочить горло и потянулся к стакану с чаем, что стоял на столе. Стакан был воткнут в металлический подстаканник, такой, как выдавали в поездах.
— Так, ну, раз мы, наконец, в полном сборе, — Тома обвела присутствующих взглядом, удовлетворенно кивнула. — Начнем!
Я заметил, что старшая пионервожатая то и дело чешет локти, где от переживаний, видимо, у нее уже появилась сыпь — красненькие точки и островки. Ну неудивительно, с такими-то детками, никаких нервов не хватит. Все тренера сидели с невеселыми лицами и не спешили ничего начинать, потому Тома взяла инициативу в свои руки. Вышла на середину «штаба» и по-деловому уперла руки в боки.
— Савелий Иннокентьевич, вам слово. Я смотрю, у нас здесь нет полного понимания, насколько серьезна ситуация!
— Может быть, вы начнёте, Тамара Ипполитна? — директор отставил чай, рука ег при этом дрожала. — У вас так хорошо получается… сделайте одолжение, голубушка? А мы с удовольствием послушаем.
— Обязательно расскажу!
Тома обошла стол, встала у стены, прямо под портретом Владимира Ильича, и скрестила руки на груди.
— Напомню, товарищи, у нас не простой пионерский лагерь, — заговорила она. — Мы удостоились великой чести и доверия собрать лучших юных спортсменов в наших стенах. Возможно, что кто-то из них удостоится еще большей чести в восьмидесятом году, и будет защищать цвет родного Советского флага…
Все присутствующие в «штабе» сидели с унылыми рожами и откровенно скучали, нетерпеливо ерзая на стульях. Роман вовсе демонстративно зевал. С ним-то понятно, у мужика были совсем другие планы на вечер.
— Коз-зел…
Я не сразу понял, что шипение, в котором я едва разобрал слова, донеслось со стороны Левы.
Я украдкой переглянулся с ним, пацан не поднял глаз, но мой взгляд на себе почувствовал. Напрягся, украдкой поднял голову, и вся его обреченность мигом растворилась. Глаза совсем не по-доброму блеснули. Ну, всё ясно.
Кто бы сомневался, что гримаса осознания и раскаяния — напускная. Будь его воля, и он бы закончил начатое здесь и сейчас. Но поздно пить Боржоми… Шанс у него имелся, и он его благополучно профукал.
— Заткнись, — буркнул я в ответ, тоже едва слышно.
— Кхм-кхе, — Григорий Семенович заметил наши переглядывания и прокашлялся в кулак.
Дал понять, что внимательно за нами наблюдает — но не привлёк к делу Тому. Я тотчас отвернулся от Льва, и тот снова нацепил на себя маску агнеца.
Роман воспринял кашель Григория Семеновича по-своему, со вздохом оторвал зад от столешницы и потер ладони.
— Тамара, душенька…
— Тамара Ипполитовна, попрошу! — автоматически поправила старшая пионервожатая, несколько смутившись от того, что Роман сбил ее с витиеватой мысли.
Но вот Рому было не сбить.
— Да-да, так вот, Том, можно как-то ближе к делу? Сами говорите, что у нас лагерь спортивный, а это значит, что не только у ребят должен быть режим, но, в идеале, и у их тренеров. Напомню, нам завтра вставать в шесть утра. Не выспимся — и проведем тренировки из рук вон плохо. Мы ведь этого не хотим?
— Роман Альбертович, вообще-то я не просто так рассказываю, а про основы основ патриотического воспитания! — искренне возмутилась Тома.
Удивительная девушка. Я задумался, надолго ли хватит её пыла и веры? Наверное, ещё надолго.
— Да-да, прошу прощения, — Роман пожал плечами и со вздохом присел обратно на столешницу. — Продолжайте, прошу простить за нетерпение.
Тренер по легкой атлетике снова демонстративно зевнул. Ну не удивительно, будь я на его месте, то вовсе не реагировал бы так спокойно. Учитывая, что в медпункте Рому ждет Аллочка в интересном таком платьишке.
— Я… э… закончила уже, — фыркнула старшая пионервожатая, окончательно сбившись с мысли.
— В таком случае перейдем к непосредственной повестке нашего собрания, — пришел на выручку директор. — Предлагаю не откладывать и принять ответственное решение.
— Обязательно! — выдохнула Тамара и уставилась на тренера по боксу Воробьева. — Вы, Григорий Семенович, учите детей такому замечательному виду спорта, как бокс! Вот скажите, в боксе, насколько мне известно, существуют весовые категории?
Она сделала паузу, видимо, давая тренеру возможность ответить, но тот благоразумно промолчал. Смекнул, куда Тома клонит.
— Тогда скажите, наши пионеры разве находятся в одной весовой категории? Как вы не уследили, что такой большой спортсмен лупит маленького! Какой пример ваши боксеры подают остальным? Почему у борцов Дзерона Карапетовича железная дисциплина?
Насчет железной — поспорю. Марат, активный участник гоп-компании, как раз был борцом. Но Тома заводилась с пол-оборота, выпучивала глаза и перла, как танк. По-хорошему такие разборы, на которые она, кстати, имела полное право, должны были проводиться с глазу на глаз. Либо, по крайней мере, без сопливых свидетелей в нашем с Левой лице.
Вот и сейчас на лице последнего потихоньку расцветала ухмылка.
Директор, понимая, что Тома перегибает палку, вытащил носовой платок и принялся промакивать испарину со лба:
— Тамара Ипполитовна, давайте мы это потом обсудим, очень вас прошу. Георгий Семенович переживает не меньше вашего, как и мы…
— Савелий Иннокентьевич, — перебил директора старый тренер. — Товарищ старшая пионервожатая права. Каждый должен начать с себя. Когда все как один, тогда и дисциплина железная.
— Вообще-то неплохо будет понять, как вместо дискотеки дети очутились за столовой… — ввернул Роман.
Тома стала пунцовой, укол прочувствовала и сунула руку в карман. Оттуда появился сложенный вчетверо листок. Поняв, что Воробьева нахрапом не взять, старшая пионервожатая нашла себе новую жертву.
— Значит, так, товарищи, я все записала! — голос её зазвенел по-новому. — Завтра же позвоню родителям нашего хулигана по месту работы и расскажу, как они воспитали свое чадо. И не посмотрю на то, что мальчик перворазрядник. А еще я позвоню в инспекцию по делам несовершеннолетних, чтобы с хулиганом провели воспитательную беседу и, возможно, рассмотрели вопрос постановки на учет в детскую комнату милиции. Лев Игоревич, вы хоть понимаете, что своими действиями вы могли покалечить Михаила?
— Простите, пожалуйста, я больше так не буду, — проныл Лева, шмыгая носом.
Обращаться к ребенку по имени и отчеству было педагогическим приемом из «тяжелой артиллерии». Тома была не проста — явно имела какое-то образование, связанное с педагогикой.
— Может, сначала молодые люди сами расскажут, что произошло? — опять встрял Роман.
Лева затряс головой, облизал губы и забубнил себе под нос:
— Тамара Ипполитовна, я так больше не буду.
— Конечно, вы не будете, Лев Игоревич! — взвизгнула она. — В вас веса вдвое больше и сил…
