— А если это сорок седьмой год двадцать первого века? — неожиданно произнёс Судоплатов. — Или двадцать второго?
— Я сомневаюсь, что через сто лет наши люди будут пользоваться такой системой оружия, — заметил нарком. — А через двести лет — уж точно нет.
— Тогда вам предстоит найти конструктора оружия по фамилии Калашников, — Сталин вынул трубку и мундштуком указал на Берию.
— Найдём, Иосиф Виссарионович. Жаль, фамилия слишком простая, будут сложности, особенно, если его талант ещё не раскрыт. Но мы справимся.
— Я надеюсь на вас. А вот вам, Павел Анатольевич, придётся отыскать этого человека и поговорить, в идеале доставить в Москву. Но аккуратно, чтобы он не увидел в нас своих врагов. А то в его записях проскакивают моменты, которые показывают товарища Сталина как, м-м, живодёра какого-то. Например, он написал, чтобы не расстреливали бойцов и командиров из той группы, что доставила секретную технику, и просил не судить их строго.
— Там больше половины освобождённых из немецкого плена. Здоровые, крепкие мужчины, которые могли сражаться врукопашную или подорвать себя и врагов гранатой, но не опозорить красноармейца! — произнёс Берия.
— И всё-таки, прошу принять во внимание просьбу возможного товарища из будущего, — вздохнул Сталин. — Если верить его записям, то нам предстоит долгая и кровопролитная война с десятками миллионами погибших граждан.
— У меня уже готовы десять групп для заброски за линию фронта в Белоруссию. Задача известна только командиру группы во избежание утечки информации, — следом за наркомом сказал Судоплатов.
— А вы сейчас чем в основном заняты? — задал вопрос главному осназовцу страны Сталин.
— Подготавливаю командиров ячеек сопротивления на случай захвата противником… — тут он запнулся на миг, — крупных городов и Москвы.
— С Москвой не торопитесь, если верить записям, то её мы отстоим. Как и Ленинград, хотя там всё совсем не просто будет.
— Если им верить, — сказал Микоян. — И если этот Макаров не ошибается.
— Поживём — увидим, — спокойно сказал генсек и занялся трубкой.
Фрагмент 4
Глава 11
Наша троица отмахала десятки километров в обратную сторону, углубляясь в дремучие леса. Пока группа под командованием особиста брала с боем мост через реку, а команда партизан уходила в глухую чащу, я с Седовым и Паршиным старательно удалялся от обжитых мест, главных дорог, населенных пунктов. И самое главное — от линии фронта, не только той, что сейчас проходит, но и будущей на ближайший год.
Я был уверен, что советское командование не сглупит и воспользуется хотя бы малой частью документов немецкого генштаба. А это — снижение собственных потерь, увеличение вражеских, перехватывание инициативы на важных направлениях. Наконец, просто увеличение морального духа, что проиграть войну предстоит Германии, но не СССР. А то встречал я заметки в интернете не раз, будто Сталин впал в жуткую депрессию после сообщения о начавшейся войне. Потому и выступал в двенадцать часов дня не он с обращением к гражданам, а Молотов. Бесшабашно в это не верю и скорее дело не в депрессии, а в занятости или — чем чёрт не шутит — Сталин впервые повысил голос на свой генштаб и сорвал его. А что, вполне нормальная версия среди множества тех бредовых, которыми заполонён интернет. Ну, вот не верю я, что такой человек, как Иосиф Виссарионович способен забиться в тёмный уголок со словами «ах, оставьте меня!».
В общем, фронт не должен был дойти до Москвы, как в моём времени. И с Ленинградом должны теперь что-то решить: укрепить оборону, не допустить блокаду или сдать его. Правда, в последнем сомневаюсь что-то, уж очень сильно подобное ударит по духу армии и населения — как-никак город носит имя создателя Революции!
— Деревня впереди, тащлетнант, — чуть запыханно произнёс Седов, отвлекая меня от мыслей о своём будущем, СССР, начавшейся войне. — Домов три десятка, колхозные коровники. Народу мало, деды да бабы в основном, ну и ребетня, всякая мелочь пузатая.
— Немцы?
— Немцев нет, товарищ лейтенант, — отрицательно мотнул он головой.
— Давай сходим к ним, посмотрим, что да как. Узнаем слухи попутно, — сказал я. — Может, они знают больше, что в мире творится, чем мы. Да и местность меня интересует ближайшая.
Сначала к деревенским вышел Седов. Неторопливо, с СВТ на плече он дошёл до окраины, там постоял пару минут и медленно пошёл по улочке. Первый местный житель, вышедший к нему из огорода и завязавший разговор, появился только после пятого дома, мимо который шёл боец. Беседа была недолгой, буквально парой фраз перекинулись оба, и после этого Седов включил американскую радиостанцию и вызвал меня.
— Первый — Яузе!
— Первый на связи — ответил я.
— В деревне чисто, немцев и пособников нет.
— Понял тебя, Яуза. Оставайся на месте.
Снаряжение из будущего я оставил под кустиком, замаскировав то и поставив две гранаты без чеки и со спиленным замедлителем в капсюль-детонаторе. Стоит «эфке» стронуться с места, как почти в ту же секунду прогремит взрыв.
На мне была форма простого пехотного лейтенанта, хотя оба бойца старались убедить меня, что нужно носить капитанские знаки различия, как соответствующие моему гэбэшному званию. Пришлось указать им на факт обращения ко мне, то есть, то, что называли они меня лейтенантом. Я только-только смог добиться, чтобы прекратили вставлять «государственной безопасности». И что — опять переучивать? Малейшая же оговорка могла постороннего навести на не нужные мысли. Так что, к чёрту.
Да и молодо я выглядел для капитана. А уж ошибок делал столько, что и не сосчитать. Самая главная была в том, что моя «гэбэшная» форма, в которой предстал перед партизанами, могла запросто подвести под монастырь окажись там кадровый военный, а не члены партии с «гражданки». Был приказ, по которому все сотрудники НКВД носили обычную форму. Когда позже был поднят этот вопрос Морозовым, всё пытавшимся во мне что-то увидеть, унюхать и раскрыть, я отговорился той причиной, что никакой другой формы в момент эвакуации у меня не было. Старая истрепалась, пришлось воспользоваться запасным комплектом, оказавшимся формой сотрудника ГБ.
С пулемётом и вовсе история ещё нелепее вышла. Мой восторг «пилой Гитлера» оказался восторгом «диванного» воина. Да, темп у пулемёта был очень высок, своими очередями МГ-34 буквально мог выпилить просеку в подлеске. Но имелась огромная ложка дёгтя в этом мёде, а именно — быстро перегревался ствол. Чтобы в бою подобного не произошло (а замена ствола в момент, когда на тебя прёт волна атакующих и счёт идёт на секунды, может стать катастрофой), пулемётчику приходилось поддерживать умеренный темп. Да, МГ выигрывает у ДП на стационарной отлично подготовленной позиции, когда можно подставить короб с лентой на пару сотен патронов и смена ствола проходит в спокойной ситуации. Но во время обычного боя, в наступлении или обороне на неподготовленной позиции, преследовании и так далее оба пулемёта оказывались в равном положении. Разве что, смена ствола у «немца» чуть-чуть проще, чем на ДП. Оказалось, что такая же функция была и у пехотного «дегтяря» и Седов с Паршиным справлялись с ней буквально за полминуты. Плюс, ДП легче на пару килограмм, значит, можно взять лишний запас патронов, которые тот же МГ проворно сжирает, несмотря на весь опыт пулемётчика.
Мою ошибку в выборе оружия окружающие списали на знания «кабинетного» работника. Ну, откуда знать гэбисту-куратору, занимающемуся секретными проектами нюансы между вражеским и отечественным пулемётом? Правда, Мареичев пару раз обмолвился, что Морозов попытался подкопаться с этой стороны, мол, с чего бы это особист и комиссар (каким я считался в отряде) партизанской группы ратует за немецкое оружие, неужели советское хуже?
В общем, сейчас на плече Паршина лежал снаряжённый и готовый к бою пехотный ДП, два диска с патронами в вещмешке. Ещё два диска нёс Седов, и три я.
Дополнительно каждый из нас был вооружён пистолетами. За основную модель короткоствола в своём «войске» я взял американский кольт 1911. Тут были две причины — боеприпас и безопасность. Мощный патрон должен был неплохо «играть» в лесах, не так реагируя на ветви, как тэтэтшная лёгкая пуля, которая, правда, переплёвывала кольт по настильности и пробиваемости. С другой стороны, стрелять предстояло метров на тридцать, а то и меньше и тут оба пистолета не очень отличались друг от друга. Вес… так не автоматы или винтовки же, разница не критична. Зато не нужно было носить несколько номенклатур боеприпасов — к пулемёту, автомату, пистолету. А ведь я всё ещё рассекал со своим «томи-ганом», правда, стопатронный «бубен» выбросил — неудобно. Вместо него были коробчатые по тридцать патронов.
