И безопасность была у штатовского пистолета куда выше, чем у «тульского Токарева».
— День добрый, — поздоровался я с дедком, который стоял рядом с моим бойцом. — Не подскажете, что за деревня, и какие крупные города окрест имеются?
— Добрый, — ответил тот на чистом русском. — Барсуки енто. А с городами сложнее. Вам куда нужно? На восток, небось?
— Да нам всюду нужно, дедушка, — улыбнулся я.
Тот посмотрел на меня колючим взглядом, то ли в чём-то подозревая, то ли со скрытой нелюбовью.
— У меня карта есть, укажете? А мы вам подарков дадим. Как такой расклад? — сказал я.
— Шо за подарки? Винтарь али пистолетик? — прищурился тот. — Одёжку военную?
— А что хотите? — тут же ответил я вопросом на вопрос.
— Керосина да соли со спичками и табаком, — ещё сильнее прищурился тот, став лицом походить на китайского пчеловода. — Или нетучки?
— А вот и есть. Керосина не обещаю, не держим, а вот соль со спичками дадим. А табачок… хм… папиросы только, несколько пачек.
Глаза собеседника тут же мигом распахнулись. Я чуть ли не услышал щелчок при этом.
— Это… как так-то… это, — смешался он.
— Бойцы, побудьте здесь с товарищем, а я за вещами нашими и подарками для…
— Пантелей Митрофанович мы.
— … Пантелея Митрофановича. Только отойдите куда-нибудь на окраину, чтобы здесь не светиться перед глазами.
— Так давайте в дом пройдём, — засуетился дедок.
— Не стоит, — отрицательно мотнул я головой в ответ на такое предложение. — Мне бы хотелось при возвращении видеть своих бойцов, Пантелей Митрофанович. Ну, мало ли что случится. Немцы там нагрянут неожиданно или ещё что-то.
— Тогда вот туда пройдёмте, товарищ командир, — он кивнул в сторону околицы, откуда мы зашли в поселение. Там есть, где присесть.
Дед провёл нас к крайнему дому и завёл за него. Там на просторной лужайке высилась большая поленница, и лежали напиленные чурбаки и брёвна. Деревенская улочка худо-бедно просматривалась с этого места. Небольшой кусочек, но всё равно тяжело будет подкрасться незамеченными. А вот из недалёкого леса обзор был куда лучше.
— Вот здесь и ждите, я за час управлюсь, — пообещал я и быстрым шагом пошёл прочь.
В особой папке в мешке, который остался с основным снаряжением, у меня были отложены рисунки, так сказать, бытового направления: изображения консервов, хлеба с сухарями, крупы, соль, спички и так далее. Вот некоторыми из них я и воспользовался, реализовав несколько килограмм соли, несколько десятков пачек папирос, сахар и тушёнку. Решил, что часть передам по договору Пантелею, а остальное, в основном сладости, раздам детям. Попутно расспрошу про обстановку в деревне и окрестностях. Думаю, такая незамысловатая взятка расположит детвору ко мне и те сообщат то, о чём умолчат старшие.
Когда закинул два вещмешка с подарками, то невольно прокряхтел — тяжело. В каждом оказалось не меньше пятнадцати килограмм. Я хоть и окреп после инъекций, но сейчас нёс на себе пуда три снаряжения. И идти мне предстоит по траве, среди кустиков да по буеракам на поле — муравейникам да кротовьим норам.
— Уф, упарился, — произнёс я спустя двадцать минут, скидывая мешки с плеч. — Пантелей Митрофанович, решил я передать вам излишки наши, чтобы быстрее идти. Вот вам ваша соль да табачок.
Я выложил несколько холщовых мешочков с солью, добавил два десятка пачек с папиросами, потом столько же коробков спичек, следом положил небольшой мешочек с пятью крупными кусками сахара, примерно на килограмм общим весом.
— Годится? — я подмигнул ему, завязывая вещмешок. — Остальное вашим соседям передадим. Седов, Паршин, берите мешки и вон к тем детишкам шагом марш, угостите и разделите по справедливости.
— Есть!
Парни оставили меня и деда наедине. Надеюсь, они поймут, зачем их отослал от себя к детскому контингенту. Должны понять, неглупые вроде бы, других бы я не взял с собой.
— Показывай, товарищ командир, свою карту, — сказал Пантелей, когда бойцы ушли, получив ту в руки, он некоторое время водил по ней пальцем, сокрушаясь, что крупновата она масштабом, потом сказал. — Вот где-то туточки мы и сидим, значица. Ближе всего к нам Невель, часа за четыре доберётесь до него. Да только нельзя вам туда — немцы. Там наших тьма сколько побитых, слыхал, окружение там было, до сей поры вокруг солдатики наши бродят, дорогу ищут да поесть чего, а немчура их ловит или стреляет на месте.
Палец старика указал на точку немного юго-западнее от Невеля. Выше расположились Великие луки, про которые в этот момент в памяти кое-что вылезло. Да и немудрено — в моём времени этот населенный пункт сравнивали ни много ни мало со Сталинградом. И ещё он был одним из первых освобожденных городов. Так что, любой, кто даже мимоходом наталкивался на историю Великой Отечественной Войны, тот обязательно получал информацию и про Великие Луки. И что-то там ещё с концлагерями и партизанами было, но вспоминать лень и времени мало, лучше на вечернем биваке попробую сосредоточиться. Там сравнительно недалеко и Ржев расположен, земля вокруг которого должна стать болотом от рек крови, которая пролилась в неё. Про Ржев читал записки участника, и там было нечто в духе «я не был у Сталинграда, но у Ржева, где также как и в первом городе, немцы достигли Волги, сражения были такими же по своему накалу».
— Немцы были у вас?
— И были, и бывают иногда. Раз-два в неделю заезжают. Грозились, нам из Невеля прислать солдат на постой, да пока всё нет их. Вот всю скотину забрали, харчи вымели, что не спрятали. Да и председателя с семьёй повесили на дереве, как в деревню вошли. Сдали их свои же, Федька да поляк один али латыш тут жил уже два года. И вешать сами помогали, сучьи выкормоши, — со злостью произнёс дед. — А ведь председатель этого Ютаса накормил, избу выделил, работу дал. Тот же с голодухи мог сдохнуть две зимы назад.
— Понятно. А наши бывают?
— Уже давно не заходят, видать, кто смог уже вышел или побили их немчики, — развёл руками собеседник. — Да и бывали некоторые, что не лучше немца оказались. Сами же последнее из дома забирали — обувку, одёжку да харчи. Вы первые, кто поделились сами. Да и выглядите нечета предыдущим. Я ужо в первый момент подумал, что немцы это переодетые, окруженцев хитростью выманивают.
— Так хорошо выглядим? — хмыкнул я.
— А то ж.
— Стараемся просто держать себя согласно устава.
— А ещё и гору продуктов таскаете с собой, — усмехнулся Пантелей. — Что ж не позвал всех своих, али боишься?
«Дед совершил ту же ошибку, что все, кто со мной знакомился — решил, что со мной ещё десяток человек бродит», — догадался я о мыслях, что бродят в голове собеседника. — Значит, так нужно. Да и самые чистые мы, почти красноармейцы с плакатов. Не стоит сверх необходимого порочить образ Красной Армии.
— А что ж оружие у тебя не красноармейское, товарищ командир? — продолжал усмехаться в ответ на какие-то свои мысли дедок.
— А где бы я взял к нему патронов вдосталь?- удивился я. — Приходится трофеями пользоваться. Уж с ними перебоев не бывает. Да и продуктами немцы «делятся», — я подчеркнул тоном последнее слово. — Много они наших складов разграбили и по деревням наотбирали, а мы потом назад возвращаем свои же, считай, продукты.
После моей речи старик нахмурился и серьёзным тоном произнёс:
— Товарищ командир, тут этова… немцы недавно листовки приносили с законами и наказаниями, и переводчик ихний балакал, что за убитого солдата станут десять прочтых людей казнить, а за охфицера так и всю сотню. Вы уж не трогайте этих гадин рядом с нами, да и у прочих деревень русских, а? Ведь порешат всех, нехристи.
— Листовки сохранились?
— Нет, на самокрутки извели, товарищ командир, — развёл он руками. — Одна только висит у сельсовета на стенде приколоченная. Нельзя её снимать, накажут нас.
— Да и ладно, хрен с ней, — скривился я и махнул рукой. — И не бойтесь — не будем мы подводить вас с немцами.
— Я не то чтобы за них радею, — торопливо произнёс Пантелей, — пусть всем своим кагалом в геену огненную провалятся. Так ведь от злобы своей изведут и детишек малых, и девок, да матерей с крохами.
