города показалось знакомым, но вспомнил он связанные с ним подробности несколько позже, а вспомнив, тут же бросился изучать карты и энциклопедии. Суть дела сводилась к тому, что незадолго до эмиграции, когда его старший сын все еще учился в советской школе, Игорь Викентиевич взялся помогать ему писать эссе по географии на тему «Нефтяные богатства родины». Сам он ничего путного по этому вопросу не знал, а потому пошел в районную библиотеку и совершенно случайно наткнулся там на книгу, рассказывающую об открытии Ромашкинского нефтяного месторождения. Он тогда много чего прочитал в этой книге, и, хотя за давностью лет уже напрочь забыл большую часть вычитанных в ней фактов, отчетливо помнил карту, на которой было обозначено это месторождение, находившееся как раз в двадцати километрах от Бугульмы. Какого же было его удивление, когда обнаружилось, что в этом мире богульминскую нефть все еще не открыли и, если верить словам Федора, пока даже не ищут. Дальше — больше. Карты частных владений отнюдь не являются военной тайной, и Бармин довольно быстро выяснил, что, как минимум, часть Ромашкинского месторождения приходится на землю Федора, а другая находится на территориях, принадлежащих нескольким русским помещикам и татарским бекам. Остальное понятно. Бармин, плывший до тех пор исключительно по течению, приноравливаясь к новым обстоятельствам, но не пытаясь эти обстоятельства создавать, понял, какая ему привалила удача. И вот теперь, проделав всю предварительную работу, и зная, что и как им предстоит сделать, и какие средства понадобятся, чтобы поднять такое грандиозное предприятие, в компанию к себе и Федору Бармин позвал еще одного своего нового родственника — будущего мужа Варвары Петра Глинского-Севрюка.
Предварительные беседы, — без географической привязки к местности, — состоялись еще раньше, и вот теперь накануне свадьбы, а вернее, за полчаса до полуночи, мужчины снова, уже в третий раз за день, встретились в кабинете Ингвара, просмотрели заранее подготовленные их адвокатами и финансовыми консультантами проекты соглашения, оперативно составили свой собственный итоговый документ, — прелиминарное соглашение о создании товарищества с ограниченной ответственностью [64] «Трио», — подписали его, скрепили своими печатями, выпили за успех их неожиданного, но сулящего большие прибыли предприятия и разошлись как раз с боем часов. Начинался новый день — двадцать второе сентября 1983 года.
Впрочем, проводив компаньонов, Ингвар еще на некоторое время задержался в кабинете. Перед сном ему предстояло просмотреть еще один любопытный документ. Причем интерес Бармина распространялся не только на его содержание, но и на того, кто этот документ составил. Так уж вышло, что, после встречи на рассвете, Бармину в тот день больше не удалось поговорить с Ульрикой. С ней, правда, по очереди то прогуливались в парке, то обменивались мнениями за чашечкой кофе с пирожными и горьким шоколадом его женщины. Причем, не только «взрослые тетеньки», то есть, Варвара, Елена и Ольга, но и «почти девочка, которая уже не девочка» — Маша Полоцкая. Она, к слову, оказалась замечательным переговорщиком и отличным шпионом, невзначай выспросив равную ей по знатности гостью о ее вкусах и пристрастиях, о материнских заботах, то есть, в первую очередь о дочери, которая была ненамного младше самой Марии, о службе на флоте и предпочтениях в постели. «Дико смущаясь, краснея и бегая глазками», княгиня как бы советовалась со старшей подругой о том, как ей поступать в том или ином случае, то есть, просила поделиться с ней опытом и многовековой женской мудростью, которую сама она по малолетству превзойти еще не успела. В общем, Мария оказалась хитрой бестией и беспрецедентной интриганкой, о чем прежде никто даже не догадывался. Но, возможно, все дело было в том, что эти свои способности она не применяла, — во всяком случае, не применяла в полную силу, ни к Бармину, ни к его домочадцам. А вот кронпринцесса, была для нее «мало что старуха», так еще и конкурентка, а потому «никто и звать ее никак», и делать с ней поэтому можно все, что в голову взбредет.
В результате, проводив своих компаньонов по «Трио», Ингвар имел удовольствие ознакомиться с аналитической запиской, составленной княгиней Полоцкой на основе отчетов о встречах с кронпринцессой, полученных от других его невест, а также на ее, Марии, личных впечатлениях. Две страницы плотного, — в один интервал, — машинописного текста, составленного грамотно во всех смыслах этого слова. И вот, что удивительно, эта юная проныра увидела, похоже, то, на что другие более опытные наблюдатели не обратили внимания:
«В герцогине Сконе — писала Мария Полоцкая в заключительной части своей записки, — есть сильное желание быть „слабой“ женщиной, но жизненный опыт сделал ее, прежде всего, мужчиной. Сейчас эти два начала находятся в шатком равновесии, но, по моему мнению, конфликт между ними неизбежен, а возможно, уже происходит в настоящее время. И я не берусь предположить, каким будет исход этой коллизии [65]».
«Славная девушка, — решил Бармин, прочтя завершающий абзац. — Прирожденный психолог при всех своих прибабахах. Надо будет проследить, чтобы поступила в университет… Хотя это теперь вряд ли возможно. Придется нанять ей профессоров частным образом. И с этим не стоит затягивать. Пусть лучше учится, чем дурью мается!»
Мысль о профессорах оказалась, однако, весьма плодотворной, поскольку Бармин вдруг сообразил, что никто не мешает ему нанять себе тоже двух-трех учителей, чтобы наконец разобраться в хитросплетениях политической жизни в империи и вне ее пределов, в истории и географии его новой/старой родины, а также в вопросах экономики и финансов, с которыми он сталкивается теперь буквально каждый день.
«Стоящая идея, — решил Ингвар, наскоро обдумав возможные варианты. — И чего это я до сих пор тупил? Я же парень молодой: только-только исполнилось девятнадцать лет. К тому же по легенде совершенно необразованный. Никто даже не удивится, если найму себе частных учителей! Экономика и финансы, политическая история, геополитика и… — задумался на мгновение. — И, пожалуй, что-нибудь вроде введения в искусство войны».
Чем должно было быть это последнее, Бармин пока не знал, поскольку никогда не служил в армии и очень приблизительно представлял себе характер обучения в профильных учебных заведениях. Однако, почерпнув кое-какие подробности из кинофильмов и книг, он кое-что о военной науке все-таки знал. Поэтому, прежде всего, подумал о каком-нибудь военном пенсионере в звании полковника или даже генерала, преподававшем до отставки в одном из столичных, — имея в виду Новгород, Ниен и, возможно, Псков, — военных училищ или бери выше в одной из новгородских военных академий: «Генерального Штаба», «Тыла и Транспорта» или «Командного
