певица с низким, почти мужским голосом — да те же песни Любы Успенской петь. Ну, и других хватает — «Tombe la neige», к примеру, для гастролей вещь необходимая. Желательно найти девушку с контральто. На худой конец, низкое меццо.
Когда она озвучила свою идею Петру Мироновичу, он заржал.
— Извини, Вика, представил картину. Сидишь ты как Пуговкин, закинув ногу на ногу, тростью помахиваешь и прослушиваешь девиц из консерватории и филармонии.
— И в чём юмор? — обиделась Вика.
— Тебе десять лет. Ладно, девушки будут петь, а вот как на эту сцену будут смотреть преподаватели и разные другие руководители?
— Нам нужна девушка с низким голосом. Ваши предложения? — Вика рассердилась. Это тело доставляло на каждом шагу кучу неудобств. Плюсы? Ну, если считать плюсом прыщики и сопли, то плюсы были. А так — одни минусы. В Краснотурьинске почти привыкли к причудам соплячки, тем более что практически всегда она оказывалась права. Даже побаивались. Ну, и стоящий за спиной Первый секретарь горкома партии. А в Свердловске? А в Москве??? И так ещё лет десять. Ужас!
Отдушиной были репетиции — там забывала о возрасте. Постепенно и окружающие стали забывать. Один Богатиков из хохляцкой вредности всегда начинал со споров. Один раз даже замахнулся на девочку, и это случилось при Петре Оберине — телохранителе и шофёре «папы» Пети, как иногда в шутку называла его Вика. Что уж там сделал здоровущий «Майор» (так его все знакомые называли) и как объяснил зазвездившемуся певцу политику партии — неизвестно, но с тех пор Богатиков ведёт себя как шёлковый, лишь иногда позволяет себе посылать убийственные взгляды.
Ещё бесятся изредка диссидентки, особенно Наталья Евгеньевна Горбаневская. Поэт непризнанный! Нет, признанный — на Западе! О, этот манящий Запад. Там свобода. Там дышать можно полной грудью. И бесполезно что-то говорить, как со стеной. «Tаити, Tаити… Не были мы ни на каком Таити! Нас и здесь неплохо кормят». Ну а Вика была. И на Таити тоже. Особенно потряс Лиссабон. Идёшь себе за гидом по туристическим местам и вдыхаешь запах океана и вечности, запах истории. А сверни в проулок, отклонись от маршрута. Помойка! И, как на всякой помойке, там знатно воняет, особенно в маленьких тесных переулках. Пахнет тухлой едой, мочой, под ногами валяется мусор и бегают крысы. Везде стоят битые, разгромленные машины. Всё в граффити, часто с изображением половых органов. В переходы просто страшно спускаться — это общественный туалет. Даже всякие Гарлемы отдыхают. Проститутки, наркокурьеры — всё на виду. Показать бы этот Запад диссиденткам! И ведь даже не расскажешь. Не поверят и подозрительно спросят — а информация-то откуда? «От верблюда»! Нужно свою страну делать прекрасной, а не захлёбываться слюной от зависти.
— И что же делать, Пётр Миронович?
— Попробую договориться.
Интересно, а есть вещи, о которых не смог бы договориться Тишков? Прямо чудеса. Словно кто подыгрывает. Договорился и тут. С помпой всё пройдёт. В малом зале филармонии, нет, в Камерном зале, состоится прослушивание всех певиц Свердловска с низкими голосами. И ведь всего один звонок секретарю Свердловского облисполкома. Глинских Василий Иванович лично сопроводил девочек и Марка Яновича Макаревича к роялю — в смысле, зашёл с ними на сцену и поприветствовал собравшихся. Но рояль! «Rönisch», Санкт-Петербург, 1909 год. Сказка.
— Это председатель колхоза «Крылья Родины». Все ведь слышали песни к 8 марта и Дню Космонавтики? Это их рук дело. В ансамбль «Крылья Родины» для записи нескольких песен нужна певица с низким голосом. Победительница этого конкурса через месяц будет одной из самых знаменитых певиц страны. Постарайтесь, — и под шёпот тёток и девиц гордо удалился.
Руководитель! Умеет народ на подвиг воодушевить. Вот только насчёт «рук»… Хотя Сенчину с Толкуновой уже и руками двигать научили, не только челюстью. Что можно сказать о самом прослушивании? Долго, нудно, нервно. Сначала пришлось распрощаться с пожилыми толстыми тётками, хотя у одной вполне себе голос — намного выше среднего. Точнее, намного ниже, и с замечательной такой хрипотцой. Заметочку с данными певицы Вика оставила в блокноте. Показывать нельзя, а вот запись на пластинку?
Ещё двоих отсеяла из-за внешности — тоже толстые, и голоса слишком оперные, уже не переучить. Осталось четыре — одно контральто и три низких меццо. Хотелось бы контральто. Оказалось, что не получится — а ведь голос у женщины круче, чем у Шер. Валентина Николаевна Левко пришла из любопытства. Она солистка труппы Большого театра.
— Похвастаться пришли? — насупилась Вика.
— Интересная ты девочка. Ходят по Москве слухи, что все эти замечательные новые песни ты придумала, — погладила по голове, как упирающегося котёнка.
— Только музыку.
— Ну да, ну да. И «Танцы на Марсе»? Туда нужен голос?
— И туда не помешает.
— Жаль, что вы не в Москве. Я бы пару песен с вами записала, — а на вполне симпатичном личике нет сожаления. Как же, оперная ДИВА!
— Жаль, что вы не сможете переехать в Краснотурьинск.
— Где это?
— Там, где будут мечтать побывать всякие Паваротти. Хочется «Грэмми»? А победить в Сопоте? Дать концерт на Уэмбли? Вы будете петь для нескольких сотен избранных — а та певица, которую я сегодня отберу, будет петь в той же Венской опере, в лондонском «Ковент-Гардене», в «Ла Скала» для королев и министров, за гонорары соизмеримые с ценой этого здания.
— Да ты Наполеон в юбке, — снова погладила по головке.
— Валентина Николаевна, мне ещё вон тех трёх будущих звёзд слушать.
— Будешь в Москве, звони, — и протягивает визитку. Хайтек. Точно ДИВА!
Прошла на троечку последняя девушка, аспирантка кафедры сольного пения Уральской консерватории имени М.П. Мусоргского.
— Гибалин Борис Дмитриевич, ректор консерватории, — дядечка, всё это время сидевший в последних рядах Камерного зала, подошёл к Марку Яновичу.
— Рад знакомству. Марк Янович Макаревич.
— А можно и мне вашу девочку послушать? — опа, неожиданный поворот.
— А цель какая? — устала Вика.
— Необычная девочка — и, судя по песням, даже не талант, а просто гений. Я со многими композиторами знаком — всегда есть узнавание. Не скажу, что произведения похожи, но есть общие моменты. А тут ни одна песня не похожа на предыдущую, словно их десятки композиторов писали. И ведёт себя Маша как взрослая.
Ну вот. Что там Штирлиц говорил про провал?
— Тут, наверное, Борис Дмитриевич, дело в том, что я песни как таковые не пишу. Пётр Миронович Тишков их сочиняет и мне напевает, а я просто превращаю его хрипы и стоны в музыку. Аранжировку помогает делать Гофман, это руководитель Краснотурьинского Академического симфонического оркестра, — попыталась выкрутиться Вика-Маша.
— Вот! Час от
