ПРОЩАНИЕ С ФЕМИНИЗМОМ,
или
LA COMMEDIA DI SITUAZIONE
Нет, сударыни и судари, не правы вы, если ожидаете продолжения действа в духе «Декамерона» или «Ямы». Ни Боккаччо, ни Куприн не смогли бы вообразить ситуацию подобную нашей.
В отличие от Ксении, втайне боготворившей меня, Лена, вырванная из своего мира розового вельвета в Ирии, ненавидела не только Мутанта и меня, но и всех мужиков. Воодушевлённая, как она полагала, нежданным подарком судьбы для своих забав, она произносила зажигательные речи в пассажирском отсеке флайера, убеждая мужиков в необходимости свобод для женщин. Она с удовольствием бы встала, чтобы доминировать над всеми мужчинами, но — увы! — ей, пристёгнутой крест-накрест ремнями безопасности, оставалось лишь жестикулировать руками. Дирижируя указательным пальчиком своим словам, изрекаемых с забавной картавостью, она вещала: «Я не кланяюсь Князю, когда он проходит мимо. Я против купли-продажи женщин. Все наши революции не для того свершались, чтобы нас трахали на сеновалах и унижали в офисах. Каждая женщина должна быть свободна в своём выборе, и мы должны не только приютить освобождённых селянок, но и предоставить им равные с нами условия, дать им свободу слова, собраний и выбора — с кем и где жить. Богини сотворили этот мир, и мы, женщины вправе наследовать им…»
О чём размышлял пилот флайера, слушавший речи этой фемины? Думал, что ей не возбраняется искать счастья. Речь феминистки скрывала тайны молчания лесбиянки. Да ради бога! Пусть найдёт себе служанку для своих прихотей. Всё ради победы! Несмотря на тривиальное заявление Елены о том, что язык математики простой, сложилось впечатление, что она, как и вся группа математиков, топчется на одном месте. Зело крепки орешки, доставшиеся в наследство от странниц! Нет, не всё ради победы. Вначале они должны расколоть орешки. Задача сродни подвигу. Ну, а награда, сударыня, тебя не обойдёт.
Пилот усмехнулся, вспомнив высказывание Анюты. Любила жена пилота изрекать парадоксы. На днях она, держа руку на округлившемся животике, сказала: «В детстве, читая книжки о рыцарях, воображала себя принцессой и хозяйкой замка. Сбылась мечта идиотки. Наследница космических странниц и хозяйка замка теперь мечтает вырваться из этого средневековья, чтобы снова стать учительницей и иногда гулять по Невскому».
У пилота же вполне земные мечты. Об Анюте, о сыне… Или дочери?
В полёте не помечтаешь! Постоянно мешают сообщения бортовых систем; в автоматическом режиме на языке странниц в уши пилота льются доклады: о высоте, скорости, температуре… Но, всё же, кое-что надо определить. Клиника в Ирийграде оснащена лучше. Большое и практически пустующее крыло замка отведено под клинику. И думал пилот, что лучше бы Анюту отвезти в Ирийград, если бы не ряд обстоятельств…
Куда легче определить судьбу славянок, ожидавших возвращения князя-избавителя. Но, прежде всего, им надо получить некоторое образование. Без языка и без навыков они будут среди нас как чужие, и наши будут их чураться. Почему бы не потеснить, как минимум, на год, Мастера, его Академию изящных искусств и труппу актёров и музыкантов, которым был отдан почти весь замок в Ирийграде. Пожалуй, это единственное здание, где достаточно места для проживания и учёбы славянок. Есть и кандидатура на должность цербера, пардон, начальника училища.
Увы, не обрёл цельности после вокняжения, по-прежнему в моей душе два голоса ведут внутренний диалог. Один голос утверждает, а другой противоречит: «Есть также иной вариант. Как только его бабам втолковать? Нет, не согласятся они делить мужей со славянками. Давным-давно определена запретная черта. Она в наших душах. Отнюдь не христианство определило её, а нечто иное. Любовь её определяет. Живет человек с любовью в сердце — и не переступает ту запретную черту. А без любви…» — «Тупица ты, Окаянный! Этак-то не выполнить программу резкого прироста населения!»
* * *
Переход из средневековья в мир, рвущийся к космическим технологиям, ощутим лишь на подлёте к Уралграду. Как и ожидал, на площадку аэропорта высыпали встречающие. Сателлит Живы надёжно функционировал, обеспечивая мгновенные коммуникации и надёжную связь. Помимо всего прочего, сателлит обеспечивал меня информацией, «кто чем дышит». Несмотря на заверения Мутанта и моё желание остаться в ряду людей, не отмеченных талантами или паранормальными способностями, его подруга Анастасия «вколола» мне имплантат, превративший меня самого в мутанта. Было время, когда она меня держала, так сказать, на коротком поводке, активировав весь набор функциональных возможностей имплантата. Благодарен Мутанту: по прибытии в новый мир он ввёл тонкие настройки в мой имплантат — и я оказался единственным, на кого не действовали чары ненасытной и похотливой Анастасии.
Эта бестия, по сути, воровка. Со смекалкой. Этого-то не отнять. Но умной она была лишь для себя. Для таких англичане придумали короткое определение: a smart girl. Эх, дружище мой Мутант! Она ещё раз доказала тривиальную истину: любовь слепа.
Не надо думать, что я стал суперменом. Нет у меня и способности к гипнозу, как у Буйновича. Мой имплантат всего лишь некое подобие Wi-Fi. Ныне имею всё для того, чтобы слышать и знать, а при желании — видеть, чем заняты мои подданные. В обычных виртуальных технологиях странниц нет, конечно, никакой магии, а я как пользователь из клана гуманитариев даже не пытаюсь глубоко вникать в те технологии.
Если думаете, что в нашем раю нет места коварству и алчности, то ошибаетесь. Но я, например, не алчный. Какого лешего мне желать больше, если под моей дланью две горы золота?! А что до коварства, так под этим термином, смело утверждаю, скрыт набор характеристик, необходимых для выживания в этом мире. Каким бы коварным я не был, без людей, технологий и вооружения ни мне, ни моим подданным не выжить, а потому свою одержимость «идеей фикс» стараюсь довести до каждого. В отличие от волхвов, словен иль русов, мы не поклоняемся богам. Любое поклонение любому божеству есть умаление гордого имени человека. Полугодие пребывания в рабстве — срок (между прочим, превышающий аналогичный срок в Ирии в пересчёте на часы, коих в здешних сутках тридцать шесть), в любом случае, достаточный, чтобы понять ценности свободы. Были, конечно, примеры проявления подлости. От человека до быдла, как оказалось, зачастую всего лишь шаг. Человек в ярме рабства склонен к самым низким деяниям. Мутант предупреждал меня, сказывал о разных гадостях, что имели место. Но не хочется о них вспоминать. Вопреки его Анастасии, он приказал выполнять его рекомендации, возложил на мои плечи учёт и перевоспитание быдла, то есть, тех, кого обыдлило рабство. В советские времена с этой задачей не справились по простой причине: в послесталинском руководстве, в ведомствах рулило быдло.
У меня, вроде бы, получилось. Но это отдельная песня.
Жаль мне вас, судари и сударыни, если вы рабы божьи и пребываете — по своей воле — в рабстве всю жизнь.
* * *
Встреча первого лица как лакмусовая проба для проверки любого общества. Думаете, вождя встречают? Вождизмом не страдаю. И не вижу заискивающего выражения на лицах. У нас нечто вроде артели, в которой нет чинопочитания, но все спаяны разными задачами и одной целью. Единственный минус — их негативное отношение к Мутанту. Он подобрал людей и, пожертвовав собой, запустил свой план в действие. Не до всех ещё это дошло.
Среди встречающих увидел Анюту. Княгиня, как и все, выслушала мою краткую речь о неласковом приёме со стороны волхвов, нашествии немцев, освобождении славянок из полона и решении поселить их в Ирийграде.
Чмокнув меня в щёчку, Анюта, в своей непредсказуемой манере, высказала пожелание лететь дальше со мной и остаться в Ирийграде. Вот ведь не матриархат у нас, а женщины, как привыкли рулить в Ирии, так и здесь продолжают. Нет, чтобы мудрость проявить и дать мужчине шанс предложить варианты на усмотрение Её Величества, а также для окончательного принятия решения! Княгиня свой каприз задумала сочетать с подзабытым делом: решила учительствовать!
— Совмещу приятное с полезным.
А мои слова — как горох об стенку! Всё, видите ли, есть у княгини в нашем деревянном домике, да и покойнее ей там будет: надоел ей холодный камень замка. Как всегда, преувеличивает! В наших «апартаментах» замка камень почти живой, а полы с подогревом. И ни слова про Ксению! Ниже это её достоинства!
С гордо поднятой головой она прошествовала в кабину пилота, а я, обречённо проводив Анюту взглядом, опомнился и, подбежав, помог ей взойти в кабину и усесться в кресло второго пилота. Политес политесом, но дела забывать не стоит, а потому сказал Анюте:
— Должен переговорить с Филиппком. Вызвал его для доклада.
Филиппок — прозвище Филиппа Алексеевича. Росточком он пониже Великанова, но с большой, а главное, светлой головушкой. Пока мы азы грамоты странниц осваивали, он успел глубоко копнуть и постичь премудрости их языка. Сбросил он краткую инфу мне о маленьком открытии. У него всё — «маленькое»!
