Елена прислушалась внимательнее, кажется, разговор перешел непосредственно к Смешной армии.
— Они недостойны, — решительно приговорил паж, задрав нос, как гордый Буратино. — Лишь избранные званы для участия в церемонии встречи двух высокородных особ, Его Высочества и наследника рода…
Тут молодой павлин сообразил, что совершил ошибку, опасно подойдя к тому, чтобы тем или иным способом обозначить статус Артиго. Паж сделал вид, что закашлялся, прикрывая рот ладонью.
— В этом то и загвоздка, — тяжко вздохнул признанный знаток старинных обычаев и рыцарских добродетелей. — В иных обстоятельствах сие было бы разумно и правильно. Особам низкого происхождения в определенных обстоятельствах нет места среди людей благородных, чья кровь пропитана эссенцией прирожденной знатности.
Елена даже тяжело вздыхать не стала, лишь отметив про себя, что еще один вроде бы нормальный человек оказался козлом. До чего же это неприятная штука — сословное общество… В романтических книгах все выглядело куда приличнее.
— Однако упомянутые особы сопровождали наследника знатной фамилии в тяжких странствиях, — продолжил рассуждения вслух Алонсо. — Они честно, в меру возможностей исполняли долг вассалов и слуг, притом, не будучи связаны присягой, словом или хотя бы договором, исключительно в силу добрых намерений. Таковые действия в высшей степени похвальны и добродетельны. Не отметить их, не включить в свиту указанного наследника было бы… странно.
— Эти скромные заслуги не останутся без награды, — попробовал отбрехаться паж, чувствуя, что разговор уходит в опасном направлении. — Означенным… персонам уже определен постой в хорошем доме известной фамилии.
— И, тем не менее, — гнул свое пожилой рыцарь. — Их наградят как слуг низшего ранга, которым выносят миску похлебки с черного хода. Я нахожу это неправильным. Подлые люди должны знать свое место, но и добродетельные поступки следует вознаграждать надлежащим образом.
И вот так у них все, подумала Елена. Кто скажет, кем считать Алонсо после этого? Чванливым скотом или достойным человеком с принципами? Точнее: как распределить пропорции того и другого в одной душе?
— Так что я должен передать господину? — растерянно вопросил паж.
— Сообщи любезному графу, что я счел бы за великую честь сопроводить его в представлении молодого господина тетрарху, облегченному славой и достоинствами. Но… — кавалер задумался на мгновение. — Боюсь, старые раны и плохо сросшиеся кости не позволят мне поспешить, чтобы догнать графа и карету Артиго. Заставлять же себя ждать — противно моим правилам и было бы неуместно. Так что пусть все идет своим чередом.
— Мой господин будет… — паж опять скривился в гримасе. — Он не испытает по этому поводу радости… или признательности.
— Это право твоего господина, — с обманчивой вежливостью ответил рыцарь, в его тоне и на лице явственно читалось пояснение, куда Блохт может поместить свое отсутствие признательности.
— Я перескажу ваши слова в точности, — поклонился недовольный паж.
— Так и сделай, — милостиво одобрил Кехана.
* * *
Это случилось вчера, и Елена сочла, что так, пожалуй, будет лучше всего. Женщина не испытывала по большому счету никакого желания светиться в разборках аристократов и прочих играх королей. Ее вполне устраивала возможность приехать с хорошей компанией в большой город и посмотреть, какую пользу можно будет из этого всего извлечь. Было жаль Раньяна, однако… ничего более значимого, чем просто жалость Елена в душе не сыскала, хотя честно постаралась. Бретер помогал ей, она помогала бретеру, обе стороны извлекли пользу, сделка вышла справедливой. К тому же, судя по всему, Артиго на какое-то (вероятно долгое) время окажется в безопасности, под присмотром королевской братвы. Наверное, ура.
Женщина даже опасалась, не решит ли Пантин вмешаться в мирские дела, помогая ученику, пусть и бывшему. Тогда пришлось бы выбирать — спокойствие или наставник, и Елена категорически не была уверена в том, чью сторону возьмет. Но фехтмейстера, кажется, судьба Раньяна и его сына волновала еще меньше, чем рыжеволосую лекарку-писца. Или он последовательно реализовывал свою философию невмешательства.
В общем, если подытожить, Елена решила, что, кажется, мироздание, долго показывавшее женщине голый и неприглядный тыл, милостиво развернулось иной стороной. В сущности, из настоящих забот оставалась лишь красноглазая ведьма, но черная тварь явно была проблемой не сиюминутной, и вряд ли стоило ждать ее появления в ближайшем будущем.
Все это Елена разносторонне и тщательно обдумала минувшим днем, а сегодня путь в столицу — долгий и бестолковый — обещал закончиться.
Заметив несколько персон, похожих на студентов, как их рисовали в энциклопедиях средневековой жизни, Елена спросила у юриста: а есть ли в Пайт-Сокхайлхейе университет? Она точно помнила, что средневековье и Ренессанс были немыслимы без академического образования и бурной университетской жизни. Логично предположить, что и здесь имелся хотя бы аналог.
— Был университет, — исчерпывающе отозвался Ульпиан, вынырнув из летаргической отстраненности. — Но ушел.
Видя, что собеседница ничего не поняла, мэтр добавил:
— Студенты по осени устроили большой дебош на весь город, ну, как обычно, в день последнего колоса. Дело житейское, студиозы гуляют, бьют горожан, портят имущество и дев…
Глоссатор запнулся и продолжил после короткой смущенной паузы.
— Только в этот раз король самолично приказал удвоить традиционный штраф в пользу города, но внести его в королевскую казну. Да еще казнить пятерых главных зачинщиков через утопление или повешение. Но университет сослался на особую подсудность. Его адвокаты заявили, что взыскания за непотребное поведение, равно как и традиция самого поведения имеют столь давнюю историю, что сравнялись с обычаями. А, следовательно, менять их в данных обстоятельствах могут лишь император и архонт-полемарх, сиречь верховоды светский и духовный.
В голосе правоведа зазвучала искренняя гордость за коллег по профессии.
— Король же университету не указ, ведь со времен Старой Империи дело науки и знаний — дело императорское. Так слово за слово, обменялись грамотами, а когда тетрарх пригрозил устроить арестации, ученый люд со всеми студиозами за один день и одну ночь снялись да и ушли на север.
— Вот это дела! — поразилась Елена. — Это как же, одни сутки — и нет университета?
— Молодежь, — мэтр дернул плечами под широкой и плотной мантией. — Легка на подъем. Студенту собраться — подпоясаться да кинжал к поясу привесить.
— Но как же учебники? — Елена понимала, что, должно быть, ее вопросы звучат глупо и все-таки не могла удержаться от любопытства.
— Хороший студент продает учебники в первый месяц и спускает серебро, как мочу в горшок, на вино и девиц, — объяснил мэтр, причем без тени осуждения. — Затем пишет жалостливые письма родным и покровителям, рассказывая как все дорого и прося еще денег. Таков закон вещей и постижения наук.
— А плохой студент?
— В первую неделю.
— А… — Елена решила вернуться к прежней теме и замялась, подыскивая нужное слово. — Наставники, учителя? Они тоже легки на подъем были?
Глоссатор ощутимо помрачнел и ответил афоризмом, который примерно соответствовал русскому «...и не так раскорячишься!», затем показал всем своим видом, что продолжение разговора на эту тему неприятно и несвоевременно. Елена поняла намек и задумалась. Надо полагать, король достал университетское сообщество до печенок, так что преподавательский состав предпочел оперативное бегство. Жаль, не доведется посмотреть на ойкуменское высшее образование, было бы интересно. Услышанное легло еще одним кирпичиком в складывающееся представление о королевской столице и самом короле-губернаторе.
Пока женщина думала, в затихнувший, было, разговор вступил Барнак Гигехайм, который внезапно спросил: куда же, собственно, отправился университет?
