без всяких наших «липовых» приказов, был переведен в Тарутинский пехотный полк, что стоял в Москве. Два пехотных полка стали для Московской управы Северного общества той силой, что позволила им захватить власть в первопрестольной, пусть и на короткое время.
Дело в том, что главная масса русских войск была расположена на запад от Днепра. Кавалерийские дивизии, не вошедшие в состав пехотных корпусов, были сведены по две в резервные кавалерийские корпуса (I–V), располагались в центральных губерниях и в Малороссии. Вот эти-то кавалерийские части сейчас представляли собой быструю мобильную силу, начавшую внутри страны активно перемещаться, исходя, главным образом, из политических предпочтений командования кавалерийских дивизий и полков.
В Москву к Нарышкину уже заявился полковник Александр Захарович Муравьев со своим Александрийским полком «черных гусар» дислоцированных в Новомосковске. Там же, на подступах к Москве, Волконский застал на марше движущихся из Воронежской губернии два драгунских полка 1-й бригады 2-й драгунской дивизии – Казанский и Рижский, под командованием генерал-майора, Акинфова Федора Владимировича. Не знаю, что побудило выступить на нашей стороне героя Отечественной войны 1812 года, а по совместительству двоюродного брата Грибоедова А.С. Совершенно точно, что здесь были задействованы скрытые от меня механизмы, хотя возможно, все куда проще, внутренние побудительные мотивы сыграли свою роль, поскольку этот генерал являлся членом тайного «Военного общества», предшествовавшего «Союзу благоденствия». В общем, выводы делать пока рано, к Акинфову надо будет получше присмотреться. Мотивы полковника Рижского драг. полка, член Союза благоденствия, полковника Бакунина В.М. мне были более понятны - отец полковника Василия Михайловича, сенатор Михаил Михайлович Бакунин был в числе тех, кто 11.12.1825 г. проголосовал за Революционный Манифест.
Если напрямую временно неуправляемые Петербургской республикой некоторые повстанческие части, рвались к Москве, то тем войскам, которым мы могли отдавать приказы, в эти дни двигались в совершенно других направлениях – на юг и восток.
Так, передовые гвардейские части сейчас абсолютно мирно занимали охваченную мятежом военных поселенцев Новгородскую губернию. Здесь, сладкой парочкой «реформаторов» – Александром с Аракчеевым был посеян … эээ … точнее говоря поселен Гренадерский корпус, в который входила и 1-я гвардейская гренадерская дивизия. Последнего российского императора с его прихвостнем здесь ненавидели люто, а потому проблем с присягой Временному правительству даже близко не возникло.
Направленные в Финляндию эмиссары Временного правительства успешно провели переговоры с командованием 23-й пехотной дивизией – Отдельным Финляндским корпусом.
В декабре, одиннадцатого и двенадцатого числа, практически одновременно вспыхнули восстания в Польше и Финляндии. Польское восстание заставило Литовский корпус, ведомый Константином, начать покидать мятежные польские земли. Этот корпус вместе с силами 1-й армии сейчас разворачивался в Белоруссии с твердым намерением обезопасить свое подбрюшье, утопив в крови восставшее Южное общество и примкнувшие к этому Обществу войска, костяк которых составляла 2-ая армия.
Науськанные англо-шведами финны восстали практически одновременно с поляками. К действующим финским частям – Гельсингфорскому учебному батальону (сформированному в 1818 году из лучших офицеров и нижних чинов трёх финляндских егерских полков) – присоединились моментально образовавшиеся финские партизанские отряды, находящиеся под начальством бывших и действующих шведских и финских офицеров. Здесь следует понимать, что все финские поселяне являлись, прежде всего, отличными охотниками, в каждом доме были ружья и рогатины. Вот эти-то «лесные братья» и образовывали под предводительством офицеров, пасторов и ландманов сильные пешие и конные отряды. Сами финны, как народ со своей особой спецификой, также как и местность на которой они проживали, где безраздельно господствовала суровая северная природа с озерами, болотами и лесными дебрями – все вместе, эта смесь, идеально подходила именно для ведения партизанской войны. Но, по счастью, ее не случилось.
Независимость страны Суоми (в границах существовавших на 1808 год, что существенно отодвигало государственную границу от Санкт-Петербурга, заодно сохраняя за Россией довольно обширную Выборгскую губернию) петербургское правительство было вынуждено признать, и слава Богу, это признание стоило нам лишь словесных баталий, хотя и среди революционных офицеров противников подобного рода признания было не перечесть.
В этом непростом вопросе два фактора помогли нам избежать раскола и кровопролития. Во-первых, это наличие все возрастающей день ото дня царской армии в Центральной России, нависающей над молодой Петербургской республикой Дамокловым мечом. Ну и, не последнюю роль в этом вопросе, сыграла личность командира 23-й пехотной дивизии – так называемого Отдельного Финляндского корпуса – генерал-майора Теслева А.П. Александр Петрович, будучи прекрасным военным топографом, ветераном войн против Наполеона, в 1814 году был посвящен в масонство в военно-походной ложе «Александра к военной верности», а в 1816 году стал еще и членом-основателем масонской ложи в Митаве. Отсюда ясно, что найти с этим масонским генералом точки соприкосновения и достигнуть взаимопонимания для членов Временного правительства особого труда не составило.
Петербург, вместе с независимостью Финляндии, выполняя ранее достигнутые тайные договоренности, признал еще и Польскую республику в границах Царства Польского. По сравнению с финляндской независимостью тот же вопрос с поляками так остро на повестке дня не стоял – о польской «незалежности» судачили уже не первый год и большинство революционных офицеров если и не разделяло прямо этих взглядов, то морально смирились с этим как с неизбежным злом.
Сейчас расформированный Отдельный Финляндский корпус (23-я пехотная дивизия) существенно усилил революционные войска.
2-я бригада 23-й пехотной дивизии, в составе Петровского и Вильманстрандского пехотных полков, была направлена в Прибалтику, в помощь командиру 1-го морского полка полковнику Федору Васильевичу Вольскому – члену Северного общества с 1823 года.
3-ю бригаду 23-й пехотной дивизии в составе 45-го и 46-го егерских полков оставили в Выборге. Эти два егерских полка в числе первых мною планировалось перевооружить на новые капсюльные винтовки.
1-ю бригаду 23-й пехотной дивизии, в составе Выборгского и Нейшлотского пехотных полков планировали к переброске в Нижний Новгород, если только генерал Лопухин сможет успешно выполнить порученное ему задание.
Отдельная, но крайне ответственная миссия была возложена на командира 1-й бригады 1-й уланской дивизии, члена Союза спасения, Союза благоденствия и Северного общества, масона, участника наполеоновских войн, генерал-майора Лопухина Павла Петровича. Два уланских полка его бригады – Оренбургский и Сибирский уланские полки, расквартированные соответственно в Торжке и Вышнем Волочке, не теряя времени, должны были пройтись по руслу Волги – от Твери до Казани, устанавливая на местах новую революционную власть, а дальше, после Казани двинутся по льду Камы на восток, поднимая на бунт заводской Урал, помнящий еще времена Емельяна Пугачева.
Москву, честно говоря, надежд удержать было мало – громаднейшие массы войск – из Польши и западных губерний, под предводительством великого князя Константина, словно огромный маятник тронулись с места
