Я искренне удивился тому, как ловко Маргарита Лаврентьевна орудовала на кухне. Вслух. Коля Уваров после моих слов горделиво приосанился. А Марго ответила, что деревенская жизнь для неё не в новинку. Сказала, что родилась она не в городе, а в небольшой станице («до Краснодара чуть больше трёх часов верхом добирались»). Назвалась потомственной «кубанской казачкой». Сообщила, что любит готовить — эту любовь ещё в детстве ей привил отец, когда «партия назначила» его на должность заведующего столовой. Марго рассказала, что её отец (тогда ещё «рядовой коммунист») окончил торгово-кулинарное училище, чтобы «выполнить задание партии должным образом». Сказала, что часто бывала у отца «на работе» в те времена: ей нравились витавшие на кухне в столовой запахи.
Уваров распечатал бутылку водки, наполнил стоявшие перед ним рюмки. Одну рюмку он сдвинул ко мне. Вторую Николай вручил усевшейся рядом с ним Марго.
Мы чокнулись, выпили «в честь праздника». Маргарита Лаврентьевна наполнила наши тарелки густым борщом. Мне и Коле она положила по большому куску парящего мяса.
Николай пробежался взглядом по столу.
— Чего-то не хватает, — произнёс он.
Пристально посмотрел на Рамазанову.
Марго встрепенулась и сказала:
— Капусту забыла! Сейчас принесу.
Она резво вскочила со стула.
Николай протянул ей закупоренную бутылку «Столичной».
— А это убери, — сказал он. — Хватит нам на сегодня.
Маргарита Лаврентьевна кивнула. С бутылкой в руке она шустро юркнула за прикрывавшую дверной проём летней кухни белоснежную марлевую штору. Я проводил её взглядом.
Уваров откашлялся. Посмотрел мне в глаза.
— Ты напрасно приехал, студент, — сказал он. — Твои деньги нам не нужны.
Я кивнул.
— Это я уже понял.
— М-да.
Николай опустил взгляд в свою тарелку.
И тихим голосом заявил:
— А к мужу Маргариты я всё же наведаюсь.
— Она тебя об этом попросила? — спросил я.
Указал на дверь.
Коля дёрнул головой.
— Нет, — сказал он. — Она хочет, чтобы мы уехали… в этот твой Владивосток.
Уваров стрельнул в меня прятавшимися под большими надбровными дугами глазами.
— А куда я уеду… от них? — спросил он.
Коля кивнул на фотографию, с которой на нас смотрела его покойные жена.
Он сжал кулаки.
— М-да.
— Не нужно никуда ехать, — сказал я. — Ни во Владивосток, ни к мужу Маргариты Лаврентьевны. У меня есть идея получше.
Глава 16
Коля прижимал ладони к покрывавшей столешницу скатерти, смотрел на меня исподлобья. На лбу у него блестели похожие на росу капли пота. От стоявшей перед ним на столе тарелки с борщом поднимался к потолку пар.
— Ты не понимаешь, студент, — сказал Уваров. — Маргарита теперь моя женщина…
Уваров бросил мимолётный взгляд на фото, что висело на стене. Нахмурил брови. Я тоже посмотрел на изображение Колиной жены — не заметил в её взгляде ни печали, ни обиды.
— … И я несу за неё ответственность, — заявил Николай. — Я мужчина. Я должен!..
— Неси куда и что хочешь, друг Коля, — сказал я. — И накапливай долги. Вот только какой у этого смысл?
— Сергей, ты не понимаешь. Я теперь обязан!..
Я снова перебил его, спросил:
— Набьёшь Рамазанову морду? Свернёшь ему шею? Или пристыдишь его суровыми речами? Коля, я уверен, что ни одно из этих действий не принесёт ничего хорошего… тебе. Ты только напрасно потратишь время и жизнь.
Я покачал головой, сказал:
— Наиль Рамазанов для тебя сейчас всё равно что та ветряная мельница. Понимаешь? Даже если мельница и рухнет, то почти со стопроцентной вероятностью похоронит под собой и тебя. Чтобы ты знал: мужчина и идиот — это разные понятия.
Николай недовольно засопел.
Столешница под его руками скрипнула.
— Ты хороший человек, Коля, — сказал я. — Поэтому я тебе помогу. Именно тебе. Не Марго. К ней у меня иное отношение. Но это сейчас не имеет значения. Я тебе обещаю: осенью нынешний муж Маргариты Лаврентьевны согласится на развод.
Я улыбнулся.
— Тебе лишь придётся переждать лето. Хоть здесь, в деревне. Хоть в том же Владивостоке. Решай сам. Мой тебе совет: только не показывайся вместе с Марго в Новосоветске. Экология этого города сейчас вредна для вашего здоровья.
Коля приподнял голову, выпятил массивный подбородок. Он вскинул руку и пригладил волосы на своём затылке. Не спускал с меня глаз — Николай словно прикидывал, говорил я серьёзно, или пошутил.
— Почему осенью? — спросил Уваров. — Почему не летом? Почему не сейчас?
Я развёл руками, приподнял плечи.
— Потому что сейчас я, как и ты, могу лишь набить Рамазанову морду, да оторвать ему голову. А это, как я уже тебе сказал, в настоящий момент не лучшая затея. Хотя и приятная — с этим я не поспорю.
Уваров повёл бровью.
— Что изменится осенью? — спросил он.
Я взял в руки ложку, взмахнул ею, будто волшебной палочкой.
— Кое-что изменится, Коля. Для меня — многое. К осени я стану волшебником.
— Кем?
Николай чуть подался вперёд — стол устало скрипнул.
— Волшебником, — повторил я.
Дёрнул плечами.
— Что это значит? — спросил Уваров.
Он сощурился, словно взял меня на прицел.
Я отсалютовал Николаю ложкой.
— Это значит, друг Коля, что я стану почти таким же, как старик Хоттабыч. Слышал о таком? Не в том смысле, что я превращусь в старика с бородой. Я стану таким же могущественным чародеем, как он. В переносном смысле, конечно.
Я ухмыльнулся и сообщил:
— К осени директор Колхозного рынка Новосоветска уже не будет для меня ветряной мельницей. Почти не сомневаюсь в этом. А это значит, что он подпишет документы о разводе. Без мордобоя и без отрывания головы.
Я указал на Николая ложкой и добавил:
— Если тебе… именно тебе, Коля… этот развод к тому времени всё ещё будет нужен.
* * *
Марго с подсказки Уварова отказалась от привезённых мною денег. Сказала, что никуда не поедет («пока»). Коля заявил, что в деревне Рамазанову «никто не найдёт». Он сообщил: соседи приняли Маргариту Лаврентьевну за дальнюю родственницу его покойной жены, приехавшую «погостить на лето в деревню» (Колины бывшие тесть и тёща покоились на кладбище в Майском). А участковый (отец Ниночки) пообещал, что «прищемит все любопытные носы», если вдруг возникнет такая потребность.
В гостях у Коли я сегодня пробыл чуть больше часа. Но дольше задерживаться в деревне я не собирался, о чём и сообщил после обеда Уварову. Николай не взял с меня плату и за бензин для мотоцикла («Обижаешь, студент!»). Он признался, что позаботился о топливе для Чижика заранее: предчувствовал, что я снова приеду к нему без полной канистры. Коля выбрался из-за обеденного стола и отправился к мотоциклу. Пока Уваров заправлял Чижика, я остался в летней кухне наедине с Маргаритой Лаврентьевной.
Я наблюдал за тем, как Марго убирала со стола остатки обеда и посуду.
Снова подумал о том, что не узнал бы эту женщину, если бы встретил её в Новосоветске.
Марго будто услышала мои мысли. Она замерла. Посмотрела мне в глаза — едва ли не впервые за сегодняшний день.
— Я совсем не такая, какой ты меня описал Коле, — сказала она. — Да, Сергей, я обманула тебя тогда. Прости. Но ты мне понравился, Серёжа. Очень. А у меня до тебя почти два года не было мужчины. Мы с Наилем давно не спим вместе.
Она улыбнулась.
Сказала:
— Прости уж мою женскую слабость, Сергей Леонидович. Я не желала и не желаю тебе зла. Жаль, что ты оказался такой… наивный и глупый. Я долго вспоминала ту нашу ночь. Очень долго. Ведь у меня не было никого после тебя… до Коли.
— До Барсика? — спросил я.
Маргарита Лаврентьевна удивлённо приподняла брови.
— Кто такой Барсик? — спросила она.
— Коля Барсов. Студент, которого изувечил твой муж. Помнишь его?
— Я поняла, о ком ты говоришь.
Маргарита Лаврентьевна вздохнула.
