Вот представьте только с картинками:
Яркая зелень травы, красные крапины земляники, дети, барашки — разместить картину на полотенце с традиционной ручной вышивкой (я знаю, у Ани есть, она с этим рушником иногда свадьбы ведёт) и можно ещё ягодки сверху красиво разложить; рядом — ряд карандашных моментов. До кучи — берестяной туесок с земляникой сфотать. Ваще красота!
Потом мы все участвовали в закладке стен острога — ну невозможно пропустить такой момент, хотя бы по одному саженцу каждый из нас должен был собственноручно посадить! — а Лика их подталкивала расти. А я ходила за ней и не давала ей откинуть кони от усердия. В общем, все были молодцы.
Вечером Вова взялся учить детей играть в шахматы. Потому что ну нельзя же быть такими дремучими! А я с ним играть не стала, чтобы не ронять его авторитет в глазах общественности. Шучу, шучу…
Пошла карябать последние новости в своём талмуде.
А ещё, кстати, сегодня я волевым решением распределила пляжи для мытья: тот, что от брода направо, если на остров смотреть — мужской, тот, что налево — женский. Потому как жить без гигиены, пока баня отсутствует — ну решительно невозможно!
ПРОДОЛЖАЕМ ОБЖИВАТЬСЯ
Новая Земля, остров становится острогом, 09–13 число второго месяца 0001 года // а на Старой Земле всего-то вечер четверга и пятница прошли, вот что удивительно!..
Размеченный под острог прямоугольник (приблизительно сто восемьдесят на двести метров) на нашей рабочей карте острова казался крошечным, но я утешала себя тем, что по размеру наш острог вполне сопоставим с большим Илимским. Южная стена, за исключением планируемых башен, была закончена и мы уже перешли на восточную. Само собой разумеется, закончены были посадки. Последние из пересаженных лиственничек были ещё тоненькими, едва с руку, но самые первые весьма радовали. Между изрядно подросшими деревьями ещё виднелись просветы, кое-где доходящие до десяти сантиметров, однако это была уже такая преграда, которую сходу не проскочишь. Тем более что деревья, с которыми «договорилась» Лика, продолжали расти. Набравшись достаточно терпения, можно было заметить, как потихоньку отрастают новые веточки, раскрываются пухлые почки, и свежие иголки сменяют вроде бы состарившиеся предыдущие. Земля вокруг стены нашего живого острога была усыпана пожелтевшей мягкой хвоей, источающей совершенно обалденный аромат.
Лэри носилась по острову и писала пейзажи, особенно ей удались несколько видов с холма. А Коле делал портретные и бытовые зарисовки. Каждый из нас уже имел в активе пару-тройку рисунков со своей персоной (кстати, неплохо бы людям задарить что-то типа фотоальбомов, возродить традицию), после чего я велела ему переключиться на более масштабные сцены.
Пока прочие парни-эльфы (числом семь) во главе с Ликой (которых втихаря кое-кто начал называть «Белоснежка и семь гномов» — ну как же: такой случай и пропустить!) продолжали выращивать ограду, Вова с остальными мужиками начал рубить южную башню острога. Прямоугольная в основании башня была довольно большой, десять на восемь метров (десять — вдоль стены; сперва хотели меньше, но потом задумались про большие повозки и пару метров прибавили), из огромных, в два моих обхвата, брёвен — и мы, женщины, рассудили между собой, что на крайний случай (пока нормальных домов нет) можно будет использовать её и как временное жильё или как укрытие на случай какой-нибудь лютой непогоды. Дело шло споро, ведь у нас был Вова, который работал и краном, и бульдозером, и молотобойцем, и до кучи тяжеловозом, хотя практически все инструменты не соответствовали его нынешним возможностям.
Огород был почти полностью посажен. Здесь мы решили, что не стоит прибегать к волшебству, ведь нам нужно было проверить — что (и как хорошо) успеет вызреть. Единственное о чём пришлось попросить Лику — выгнать нам рассаду (помидоров, перцев и прочих теплолюбивых товарищей), поскольку момент для их нормального проращивания был категорически упущен. Лика работала на износ, и как минимум пару раз в день мне приходилось вытаскивать её из предобморочного состояния. В один из дней, после четырёх подпиток подряд, Маша, увидев её за обедом, воскликнула:
— Лика! Что у тебя с глазами?
Прозвучало это так панически, что все невольно встревожились. И Лика тоже.
— Что? Что с ними?
— Они стали зелёные! Совершенно как у Андле!
Действительно, голубые Ликины глаза приобрели чудный цвет молодой тополиной листвы.
Друида, услышав этот разговор, удивилась:
— Зелёные? У меня — зелёные глаза?
Все вокруг наперебой начали подтверждать, что глаза у неё совершенно зелёные, вот в точности такие, как сейчас у Лики.
— Странно, а всю жизнь были серые…
Эта двойная новость породила множество домыслов и рассуждений. В конце концов мы пришли к общему заключению, что это, должно быть, признак особенного сродства с природой. И — да, глаза у обеих девушек так навсегда и остались зелёными.
Гораздо позже, спустя много лет, мы выяснили, что наше предположение оказалось правильным, и у особо одарённых природных магов (друидов и ботаников) от рождения пронзительно зелёные глаза — как молодая трава или нежные тополиные листья. И вообще даже у слабых у природников проявляется такая прозелень — у кого хвойная, у кого малахитовая.
За эту неделю мы наварили несколько вёдер земляничного варенья (и извели на это почти весь наш сахар). Теперь целый ряд банок ждёт своего часа во вре́менном, наспех выкопанном погребке. Попробовали ещё посушить, чтобы зимой варить компоты, но немного, поскольку ни у кого не было опыта долгого хранения таких сухохрюктов. Посмотрим, чем окончится наш эксперимент. Всю остальную ягоду мы с удовольствием съели (а если быть честными, бессовестно сожрали))).
Все, даже самые светлые, загорели так, что стали походить на испанцев, особенно дети. Подозреваю, что к концу лета мы станем и вовсе маврами! Таким образом, никакой рахит нам точно не грозит)))
Не обошлось и без травм: целая куча ушибов, несколько ожогов у печки и один почти целиком отрубленный палец. Ну вот что бы вы без меня делали, а?
Наконец-то доделали загорожку для кур, сквозь которую они не могут просочиться во внешний мир. Теперь все счастливы: и мы, и куры, и особенно петух, который от избытка чувств первые три дня орал почти не переставая — удивляюсь, как мы ему башку не отрубили, ведь были уже так близки…
Копчёная косуля кончилась, а на охоту решительно не было ни минуты времени. Ладно хоть пару раз мужики нам надёргали из реки каких-то дивных, никогда не виданных мной рыб: серых в мелких чёрных пятнышках, с большим красноватым пятном на спине и с огромным, красивым веерообразным спинным плавником. Все плавники у рыбы тоже были красноватые. Вова сказал, что это хариус, и что в Сибири рыба вовсе не редкая, хотя, дескать, таких крупных не встречал ни разу. Мы наварили ухи и насолили. Вкусно! Всё остальное время пришлось пробавляться консервами.
Зато на местных травах козы и коровы прибавили удои, Валя прям не нарадуется. Молока у нас стало, как у кота Матроскина. В умывальник мы его, конечно, не наливали, зато пили вволю, снимали сметанку, делали творог. С магазинским не шло ни в какое сравнение, это точно!
Стояла летняя теплынь, и мы пристрастились вечерами жечь костры на пляже. Вообще, собираться у костра вечерами стало приобретать характер традиции. Это не значит, что мы сидели, как на собрании! Иногда круг получался большой, иногда — несколько мелких, люди неторопливо общались, пели, играли в шахматы или шашки. Купались, конечно же. Неизбалованные тёплой речной водой сибиряки просто блаженствовали! Это было такое время, когда никто никуда не бежал, и можно было спокойно обсудить какие-то события или планы; любой человек мог наконец подойти к Вове (которому целый день реально было не до разговоров) со своими идеями — и случалось так, что баронское командное: «Так, тихо всем! Слушаем человека! Думаем!» — прерывало наши неспешные беседы, и праздный вечер на какое-то время и вправду становился собранием.
