нос, но решение было принято.
Встрече быть.
Дни тянулись за днями в томительном, пиявкой сосущей из души неизвестностью силы. Нет ничего тяжелее, чем ждать, а ждать любимых еще тяжелее.
Лель, после разговора с Ороном исчез, растаял так же неожиданно, как и появился, лишь подмигнув на прощание добрыми, светящимися заботой глазами, словно прошептав: «Я буду рядом, не беспокойся красавица». Славуня чувствовала присутствие бога любви. Пусть он и был невидим, но все же незримо, и неустанно следил за всем, что происходит вокруг. Она это знала точно, чувствовала душой.
Утро сменял тягучий день, затем долгий вечер, а следом приходила бессонная ночь, и так изо дня в день, от восхода до восхода, нескончаемым потоком высасывающей силы тревоги. Ничего не менялось в жизни девушки, пока не произошел тот самый случай, который изменил жизнь, и отношение к ней окружающих людей.
В доме подходили к концу продукты питания, и Слава собралась на рынок, пополнить запасы, а за одно и прогуляться на свежем воздухе, подышать вступающей в свои права весной, и слегка развеять тоску.
В город, по последнему снегу, приехали торговые гости с востока, и бабы на улицах, собираясь кружком у колодцев, возбужденно размахивая руками, шумно расхваливали привезенные ими удивительные, тонкие как воздух красочные ткани, коих не под силу соткать местным умелицам. Почему бы и ей не присмотреться да не прикупить отрез на новый сарафан или плат? Удивить да порадовать Богумира и тятьку красочной обновкой, когда те вернутся с тяжелого похода.
Рынок гудел, ульем возбужденного торга наполняя гомоном городскую площадь. Поход за покупками, в те далекие времена, это как поход в театр или на крайний случай в кинотеатр в наше время. Одевали на себя лучшее, расчесывали волосы на голове и бороде, подкручивали усы, нарумянивали щеки, подводили угольками брови, начищали до блеска сапоги, выпаривали и разглаживали каждую складку на сарафане, надевали вычурные кокошники, пытаясь выглядеть лучше, чем есть на самом деле, дабы показать окружающим достаток семьи, которого может быть и не было вовсе. Но такова уж сущность человека, и сколько бы веков не прошло, она остается неизменной: «В первую очередь казаться». Не зря говорит поговорка: «Встречают по одежке», а уж как затем проводят, то только богам известно.
Славуня неторопливо шла по рынку, рассматривая товар.
В одном ряду славили рыбу, похваляясь ее свежестью, и тыча плавниками и хвостом в лицо, выпучив на покупателя честные глаза ни в какую не сбавляли слегка завышенную цену.
В другом нахваливали нежность и жирность мяса, убеждая, что лучшего куска убоины не найти во всем белом свете, и потому просто необходимо его купить именно здесь, и только ради такого покупателя, который почти брат, готовы уступить в цене, только купи.
Крестьянин, с испачканным в муке вывернутым изнанкой вверх тулупом, и мясистым носом, кряхтел, забрасывая в повозку тяжелый мешок, уверенно вещал: «Не сумлявайся, друже, лучшего, мелкого да чистого помола в округе не сыщешь. Только на моей мельнице стальные жернова, остальные каменными пользуются, а там крупинки да пыль на зубах скрепит, пакость да непотребство одно. Точно говорю: „Не прогадал ты, когда мне за хороший продукт переплатил“, — кушай хлебушек, да шанежки с моей мучицы и радуйся. Аппетиту тебе приятного».
А вот и восточные купцы. Кожа у них темная, солнышком до коричневой корочки опаленная, словно на дворе не конец зимы, а середка лета, бороды куцые, смешные, и глаза черные, что те угли, хитрые, с прищуром, что редкость в тутошних краях. Одежка тоже дюже мудреная, длинная, что бабий сарафан, плотная, узорами замысловатыми, завитушками чудными вышитая, красные кончики сафьяновых сапог, вверх задранные, из-под полы выглядывают, а на головах вместо шапки, гнездо птичье, из цветастой ткани накрученно. Одно слово: «Чужестранцы». Чудные. Говорят быстро, слова коверкая, и все время улыбаются товар расхваливая, но ни в какую цену кусачую не сбавляя.
Слава присмотрела голубенький отрез, волной спадающий с прилавка. Как раз такой и хотелось купить, дюже красивые обновки из него получаться. Остановилась неподалеку и, словно потеряв интерес, принялась ждать своей очереди, пока Любава, соседская девушка, дочка кожевенника Еремы, сторгуется с несговорчивым, восточным продавцом.
— Не могу, мамой клянусь, и так в убыток себе торгую. — Делал правильные глаза заморский купец. — Цена и так ниже честной, бери не сомневайся, дешевле на всем рынке не найдешь.
— Но как же так? Она стоит, словно из злата соткана. Не бывает так. Сбавь хоть немного, тогда куплю. — Умоляла покупательница, в отчаянии заламывая руки. Видно было, что ей очень хочется, но денег не хватает. Восточный гость это чувствовал, не в первый раз торгует, опытный, и сбавлять цену не собирался, и так купит, найдет чем заплатить.
— Вай, красавица. Зачем обижаешь? Товар стоит столько, сколько стоит. Не могу дешевле. И так душа кровью обливается. Почти задарма отдаю...
Слава тронула за плечо Любаву:
— Погоди. Давай ка я поговорю. — Она повернулась к продавцу. — Говоришь в убыток себе торгуешь? — Девушка брезгливо потрогала разложенную на прилавке ткань. — Ну да... Ну да... — Нахмурилась, изобразив на лице задумчивость. — Твоя правда. Совсем негожий товар. Такой действительно только с убытком торговать. Зачем только в такую даль вез?.. — Девушка вновь повернулась к удивленной, и не знающей что сказать Любаве. — Такой тряпкой ни стол вытереть, ни пол помыть, а на одежку вообще не годится, и летом в такой непутевой обновке замерзнешь. Не. Не гожая ткань. Пойдем лучше льняной у Костыля в лавке возьмем, у него плотная да прочная, я даже тисненную видела, за те деньги, что этот упырь просит, мы у нашенского ткача всю семью твою оденем.
Стоящие рядом зеваки, поначалу замершие в непонимании, от невиданного торга, взорвались хохотом, а опешивший от такого напора гость с востока, беззвучно раскрывая рот, зажав в руках понравившийся Любаве отрез, не знал, что и ответить.
— Зачем так говоришь! — Наконец пришел он в себя и засверкал гневом в черных глазах. — Ты посмотри. — Он едва не выпрыгнул из-за прилавка. — Нет, ты посмотри, да потрогай. — Он обиженно протянул Славуне отрез прямо в лицо. — Смотри, смотри? Не говори, что не видела. — Он быстро сдернул с пальца золотой, массивный перстень с рубином и протянул через него тонкую ткань. — Разве так ваш товар сможет? Нет, так только мой
