И как бы мне уединиться с Марго еще до свадьбы для предварительной «консумации» брака?
Глава 18
К половине второго ночи я понял, что уснуть уже не получится — слишком много совершенно нехарактерных для меня мыслей в голове. Большая их часть разбивалась о «так не принято», «так не делают», «нужно соблюдать регламент», «будет большой скандал» и «да она первой меня в шею погонит». Вот «разбиваться» моим мыслям не привыкать — я считаю себя рациональным человеком, который прекрасно осознает наличие в нашем мире непреодолимых сил, и «танцевать» привык с учетом этих самых сил. Но сейчас… Сейчас мной овладела целая когорта непривычных, толкающих на авантюру, чувств. С другой стороны — а чем, собственно, я рискую? Небольшим анекдотом в газетах? К черту!
Мысли устаканились в конкретный, компромиссный между жуткой наглостью и уважением к «принимающей стороне», план. Отбросив одеяло, я поднялся с кровати и разразился серией команд в адрес «ночных дежурных» слуг: одеться, приготовить лошадей, пригласить ко мне Фридриха Августа Георга Людвига Вильгельма Максимилиана Карла Марию Непомук Баптиста Ксавера Кириака Романуса Саксонского, принца Саксонии и генерала-фельдмаршала. Он по рангу и происхождению возглавляет делегацию сопровождающих нас в Берлин немцев. Будить шестидесятилетнего деда среди ночи так себе, может и вспылить, но пусть скажет спасибо остаткам моего здравомыслия за то, что я вообще решил посветить его в курс дела.
Когда я закончил облачаться в костюм для верховой езды, немного побрызгаться одеколоном — полагаю, тщетно, потому что до места я доберусь, что называется, «весь в мыле» и попахивая лошадью и самим собой — и подкрепиться перед долгой дорогой бутербродом, прибыл заспанный, озадаченный неожиданным подъемом, но целиком одетый и причесанный принц.
— Ваше Высочество, благодарю вас за то, что прервали сон, — заявил я. — Моя любовь на расстоянии вытянутой руки от меня, и я не могу спокойно спать и дожидаться встречи. Знаю — так не принято, но у меня нет выбора, кроме как отправиться в Берлин верхом. Надеюсь вскоре встретиться с вами там.
И, не дав Фридриху Августе и прочая осознать сказанное и начать меня отговаривать, я с высоко поднятым подбородком покинул апартаменты. В коридоре меня уже ждала пятерка казаков — лица довольные, оживленные, готовые к небольшому приключению. Думать о репутационных потерях и прибытках мне сейчас не хотелось — просто реально хочется увидеть Марго поскорее, причем не посреди официального приема, когда и поговорить-то толком не получится, а камерно и даже романтично. В конце концов, я — принц, а она — принцесса, вот и прибуду на белом коне под окна ее башни.
— Ваше Императорское Высочество, — поклонился обнаружившийся в холле гостиницы хозяин. — Приношу свои глубочайшие извинения за негодную постель.
Принял на свой счет, получается.
— У тебя хорошая гостиница, Генрих, — на ходу утешил его я и вышел в прохладную немецкую ночь.
Франкфурт-на-Одере был тих и безмятежен. Где-то там, за темными окнами, набираются сил перед новым днем наряженные в комичные пижамы и колпаки — холодно без них — бюргеры. Одер едва слышно журчал водами, свет электрических фонарей у гостиницы давал возможность рассмотреть почетную, русско-немецкую охрану — мужики не стеснялись сбиваться в межнациональные группки, курить папиросы и тихонько, но вполне жизнерадостно ржать. С собой эту толпу народа брать не следует, поэтому я показал казакам и гвардейцам «тссс» и направился к конюшне, предоставив отдуваться с объяснениями тем, кому положено по должности.
Когда я взобрался на белого — это ж не метафора! — неясной для меня, но очень хорошей породы скакуна с поэтическим именем Журавлик (маленькая Оля окрестила), в конюшню вошел отошедший от шока и начавший действовать принц Фридрих.
— Ваше Императорское Высочество, позволю себе заметить, что вы рискуете запятнать репутацию — вашу и Ее Императорского Высочества.
— Риск нулевой, — улыбнулся я. — Прошу вас не мешать, Ваше Высочество.
— Я никоим образом не собирался вам мешать, — фыркнув, он сложил руки на груди и привалился к открытой створке ворот, как бы показав, что вообще не при делах. — Однако предупредить Его Императорское Величество я обязан.
— Буду благодарен вам за это, Ваше Высочество, — кивнул я.
— Счастливого пути, — пожелал Фридрих, и мы выехали на дорогу, с каждой секундой набирая ход.
Через мост, сквозь жилые, узкие улочки, через промышленный район на окраинах, на укатанное грунтовое шоссе до Берлина. Тусклого света звезд и крохотного кусочка луны не хватало, и мы зажгли фонари. Галоп среди ночи — верный способ угробить лошадь и самих себя, поэтому поездка получилась не такой быстрой, как мне бы хотелось. А еще лошади устают, и нам пришлось пересесть на арендованных на почтовой станции — загонять Журавлика как пытающийся догнать Веру Печорин нет никакого смысла. На станции же, во время быстрого перекуса, меня встретила телеграмма — лично от кайзера Вильгельма, с вежливой просьбой «охолонуть» и дождаться завтрашнего дня, прибыв как положено — поездом. Хотелось проигнорировать, но нельзя — местный монарх и ценный союзник, мать его. «Ждать нет ни малейшей возможности, еду дальше». Че он сделает? Выставит оцепление у дворца? Так-то может, но зачем? Разве я делаю что-то непростительное? Я просто хочу увидеть будущую жену! Да весь мир слезы умиления ронять будет, журналисты — упражняться во владении пером и знании канонов рыцарского романа, а аристократия одобрительно цокать языком — ишь какой русский цесаревич романтичный, а мы-то его уже в адепты Макиавелли записали!
Долой лишние мысли — не хочу осквернять светлые чувства и романтическое путешествие какими-то там обоснованиями и цинизмом. В дорогу!
* * *
Последние дни Маргарита не находила себе места. Прежде всего, конечно, от этого страдали портные — Марго справедливо хотела произвести на жениха самое лучшее впечатление. Уже готовые наряды в связи с «трагедией на Валааме» пришлось отправить в небытие и пошить более закрытые платья. Маргарита, будучи продуктом своего времени, не задумывалась о странностях светской жизни — днем дамы одевались подчеркнуто-скромно, а вот на приемах охотно светили декольте, оголяли плечи с шеями и вставляли в наряды чуть более прозрачные, чем положено по пуританской морали, сегменты. Однако происшествие с Толстым заставило Маргариту решительно отказаться от фривольных нарядов в пользу предельно скромных. Георгий, конечно, в переписке порою допускал некоторые, вгоняющие Марго в краску, вольности, и проблемы с декольте у него едва ли бы возникли, но лучше перестраховаться — репутацией набожного человека Георгий обладал в полной мере, регулярно подтверждая ее на практике, и меньше всего Маргарите хотелось предстать в его глазах легкомысленной особой.
Когда принцесса перед «смотринами» меняет дресс-код, остальным дамам волей-неволей приходится соответствовать. Когда новый дресс-код применяется всем монаршим двором, он автоматически превращается в новое веяние моды. Стены дворца только кажутся высокими и непроницаемыми — весь Берлин жадно хватал слухи и новости, и теперь многие светские львицы спешно готовили новые, предельно-пуританские наряды, чтобы не отставать. Кому-то это не нравилось, а кто-то — напротив, находил новую моду милой, правильной и даже кокетливой — если мужчина видит почти всё и сразу, он и интерес может потерять! Европа еще помнила менее куртуазные времена, когда показанная полоска кожи между рукавом и перчаткой вызывала оглушительный треск лосин, и некоторые дамы подобное были не против повторить.
Сегодняшний день был особенно нервным — принцесса с самого пробуждения бегала по дворцу, сворачивая кровь церемониймейстерам постоянными проверками и перепроверками, в конце каждой проверки неизменно возвращаясь ко дворцовому телеграфу — обменяться посланиями с так мучительно медленно едущим к ней женихом. В минуты «просветлений», в поисках душевного спокойствия, Марго отправлялась в выстроенную для нее православную часовенку — помолиться и поговорить с духовником. Православная вера ей нравилась — в какой-то момент она поняла, что в отличие от мрачных, основанных на неизбежном Страшном суде и богато отображенных в культуре наказаний за грехи, католических ветвей христианства, Православие исповедует совсем другой подход. Православие — это про единение с Господом и даруемое этим утешение и радость. Совсем не то выхолощенное лютеранство, которое требует лишь пустых походов в церковь!
