помощниками, меня сбили на пол и отпинали. Долго пинали. Больно. В следующий раз: двое на весу под плечи держали, а третий по почкам и печени бил… больно! Но, профессионально и очень аккуратно. Так, чтобы не убить и не покалечить. Чувствовалась рука мастера. В другой раз к стулу привязали и током пытали… тоже очень больно. Очень! Особенно, когда к гениталиям и глазам электроды подводили…
А я терпел и молчал. Учился «управлять болью» и… медитировать. Отстраняться от ощущений тела. От эмоций и мыслей. Получалось… с переменным успехом.
Да ни хрена не получалось! Орал я, как резаный… но на вопросы, всё равно, не отвечал. Так как… бессмысленно это.
Потом ещё водой пытали — классика: тряпка на лицо и вода сверху льётся, пока захлёбываться ей не начнёшь.
Да и что они мне сделают? Ну, крое этих пыток? Запрут здесь пожизненно? Ладно — не вопрос, запирайте. Тот самый вариант, когда у меня будут дополнительные двенадцать часов плюсом к моей основной писательской жизни.
Казнят? Я это уже проходил — не страшно. Даже, если больше не «оживу». Всё равно не страшно. У меня моя вторая жизнь останется.
Нечем им меня напугать, на самом-то деле. Того, кто больше двух сотен раз умер, же не напугать.
«Нет у вас методов против Кости Сапрыкина! Нету!»
Можно похорохориться, когда точно понимаешь, что серьёзно за тебя не брались. И, вряд ли, возьмутся. А допросы эти, белая комната… ну, так, просто, порядок такой. Никому я, так-то, и нафиг не нужен. Даже, если пособник. Даже, если и вправду, мне заплатили таким вот стрёмным образом, подставив им дальше некуда. Что с меня возьмёшь? Кого я, кроме Семёновой и Маверика знаю? Тем более, что я их уже и так слил. Деньги? Так, если их вот так вот до рубля уже посчитали, то, по-любому, они уже конфискованы. Нет их у меня. Нечего с меня больше брать.
Так то, рано или поздно, им надоест со мной возиться. Белая комната кончится. Вынесут, наконец, какое-то итоговое по мне решение. И уже в зависимости от того, какое оно будет, буду уже что-то делать, что-то решать. Пока же: надо пользоваться всеми плюсами моего положения. Это ведь уникальный опыт! Такой, который ты нигде в другом месте не сможешь получить. Где ты ещё пройдёшь закалку и психологический тренинг пытками, точно зная, что работают профессионалы, головой отвечающие за твою тушку, которым её целой и работоспособной ещё, под роспись, сдать надо будет?
Так что, периодически, приходили, снова прашивали, снова били… пытки, в основном, повторялись. Особой фантазией исполнители не отличались. Без огонька работали. Добросовестно, но рутинно.
Один раз дрянь какую-то вкололи, от которой я, наверное, «помягчеть и поплыть» должен был. Угу! Должен был. «Отъехал» я от неё сразу, еле откачали. Больше, после этого с химией не экспериментировали. Говорю же: не серьёзно это всё. Им мою тушку ещё сдавать. Кому — не знаю. Но, уверен — точно «под роспись»! Вот и осторожничают.
Подросток бы этого не понял. Подросток бы за чистую монету всё принял. А я… ну, в нашей армии ведь тоже для особо ценных специалистов курсы психологической закалки устраивают. Заранее, так сказать, готовят. Сам я их не проходил, конечно — для офицеров они. Но видеть, как это делается, видел. И помню, как эти проводильщики над каждым внеплановым обмороком подопечного тряслись. Сколько им макулатуры за каждую лишнюю трещину в рёбрах отписывать приходилось. И глаза их видел. Глаза «проводильщиков». У этих ребят, что теперь со мной работали, такие же глаза были. Узнаваемые.
Хотя, приятного, всё равно, мало. Каждый день, ложась спать, с дрожью думать, что же сегодня новенького придумают…
Но, опыт, я скажу — крайне полезный. Замечательно из сознания все деструктивные программы и иную грязь вычищает. Всю сразу и оптом. Не зря, в восточных духовных традициях, очень похожие на это всё практики имеются. Обязательные для прохождения на пути «духовного совершенствования и освобождения»…
Так что, мужики выполняли рутинную, тяжёлую и неприятную работу, а я мысленно благодарил их и рос духовно… хотя, с каким бы удовольствием я каждому из них бы рожу в мясо разбил бы! Ногами!..
Но, это только, когда они приходят. Главное испытание — одиночество, изоляция. Оно человеком труднее всего переносится. Изоляция и безделье. Они ведь не часто приходят. Позволяют мне высидеться, промариноваться ожиданием… ну, это они так думают. Я-то, трачу это время с пользой: отжимаюсь, приседаю, удары разные с упражнениями отрабатываю, растяжку улучшаю… хоть и очень тяжко это всё на голодовке даётся. Очень тяжко. Скоро, наверное, пластом лежать буду, если они фруктов в предлагаемую мне пайку не добавят. Ведь, если вначале, ещё можно было «сдаться» и начать «жрать, что дают», то теперь, по прошествии времени, это уже просто невозможно, поскольку, смертельно опасно. И, с каждым днём, опаснее становится. Выходить из длительной голодовки — целая наука. Если на поводу у слабости и эмоций пойти, то от куска хлеба, тарелки каши или, тем более, куска мяса, в диких болезненных корчах сдохнешь.
Но, пока держусь. И даже упражняться пока получается. Тяжко, но возможно. Где-то, по моим прикидкам, по часочку-полтора в день. В остальное время я рисую, ноты пишу, которые в своём мире заучиваю (я продолжил изучение нотной грамоты), пою, выполняя те упражнения, которые мне Милютина и Пётр Моисеевич для развития вокала давали. Опять рисую… пока родумываю подробности миров для книжек в мире писателя. Должна же быть реальная польза от моего «конкурентного преимущества»? И она есть — книжки мои явно красочнее и продуманнее становяся…
Даже интересно, сколько я уже тут? Шестую пачку бумаги уже своими каракулями извожу… не жалко — всё равно, ещё принесут… Итак, Шнуров, «Свобода», как же там дальше-то было?
'То, что не стереть, как сильно ни три
Свобода — это то, что у меня внутри…
Я свободен!..'…
* * *
* * *
Заключение в белой комнате закончилось неожиданно. И я, даже, всё ещё был способен самостоятельно ходить, говорить, петь… Больше того: я всё ещё мог продолжать свои тренировки. И даже, как-то, легче, что ли стало… Ну, насколько мне известно, такое бывает. Вроде бы, ничего необычного в этом нет, ведь, при нормально подготовленном организме, поэтапно и правильно, длительная голодовка только вначале даётся тяжело, к концу второй недели, вроде бы как и сил прибывает… Но, это по слухам. Сам я ещё ни
