Да, так их царевна Софья прозвала. Сказала, что как троянский конь, они принесут победу не воинской силой, но хитростью. И ведь прижилось.
Три троянских конька.
А еще — восемь бочонков, тщательно закрытых, промазанных, просмоленных, чтобы вода не попала, но все равно мальчишки их берегут по очереди. Чтобы никто и руки не протянул, не покусился, чтобы, не дай бог, не стащили…
Ценнее этих бочек ничего сейчас в обозе нет. Войско идет, мальчишки трясутся на телеге…
Мог ли он еще десять лет назад предположить такое?
Не-ет…
Тогда, десять лет назад, мальчик Петя жил в семье кожемяки и считал себя счастливым. Да вот беда — пришел на Москву очередной мор. В горячке слегли все родные, отец с матушкой, старшие братья и младшенькая сестренка — любимица всей семьи. Чудом выздоровел Петька.
А потом добрые соседушки, испугавшись заразы, подожгли и дом, благо, стоял тот на выселках. Так мальчишка и остался на улице — и пропасть бы ему неминуемо, но вмешалась судьба. Подобрали, отмыли, определили в царевичеву школу…
И Петька принялся учиться.
Голова у него была светлая, а легче всего ему давалась химия, хоть и не знал он того слова. Зато видел, как тятенька с кожей работает, что сыплет, примечал, какие порошки, — и когда узнал, что цельная наука про то есть — пропал. Загорелся так, что впору от взрывчатки отодвигать, дабы не рвануло ненароком.
Царевич то приметил и определил Петьку — да еще двоих ребят в ученики к иноземному ученому, алхимиком прозываемому. Старику Ивану. Так-то он Иоганн Рудольф, но уже прижился на Руси, и на ребячье «дядько Иван» не обижался никогда. Даже смеялся — всю жизнь одиноким был, а под старость лет семью обрел. Да большую такую…
И знаниями делился щедро.
А Петька ночами повторял, как песню — ртуть, гремучий газ, селитра, сера…
Откель царевич достал рукописные заметки про элементы — Петька и по сей день не знал, но дядько Иван их оценил весьма высоко. А потом вместе с дядькой Исааком помудрил, да и сделал чудо-взрывчатку.
Динамит.
Это пороху на подрыв крепости много надобно. А динамита — куда как поменее. Хватит им — с запасом дано. Что Азова стены разрушить, что Керчи — хватит. Только доехать надобно. Затем и сидят в обозе ребята. Стерегут, следят… когда до места доберутся — они ж и устраивать все будут. А кто еще?
Они-то знают, как все должно быть, они трудились…
Они справятся.
А государь царевич пообещал, что коли выполнят они задание да вернутся живыми — он у батюшки обязательно получит разрешение на создание саперной части. Так и назовут их — Троянские кони. И первыми коньками будут они трое.
Форму им пошьют свою, знаки отличия повесят, звания присвоят… но для того — сейчас надобно выжить, победить и вернуться.
Получится ли?
— Сидишь, малец?
Воин Афанасьевич своих подопечных проведывал пару раз в день.
— Сижу, дядько Воин.
— Смотрю, читаешь?
Петька кивнул. Читал. Космогонию Рене Декарта. На латыни. Хоть и сложно это было мальчишке, да книга того стоила. Они с собой несколько книжек взяли, не просто ж так, без пищи для ума ехать?
Так и думать разучишься.
— Интересное что?
— А то! Как мир наш устроен…
— Это дело хорошее. А остальные двое героев где?
— Рядом тут крутятся.
Воин Афанасьевич кивнул.
— Смотри тут внимательнее…
И умчался. Петька вздохнул и опять углубился в книгу. А что ж…
Учиться надобно, где б он сейчас без учебы был? Под забором бы сдох давно. А коли уж государь царевич к нему милость проявил — так милости надо быть достойным.
И он — будет.
Когда-нибудь он своему благодетелю добром отплатит.
* * *
Пан Ежи Володыевский дураком не был. И отлично понимал, что турки идут. А еще — что он ничего сделать не сможет. С такими-то силами?
Ну-ну…
А вы с вилкой заместо рогатины на медведя не ходили? Не проткнете, так защекочете, не иначе. Защитников-то раз-два и обчелся. Пара сотен венгерских пехотинцев, пятьдесят солдат от Лощинского, да у него человек двадцать, пятьдесят казаков да сто пятьдесят пехотинцев. Ну, ополченцы есть, только проку с них — мясо пушечное. Краковский епископ Анджей обещал людей прислать, да пришлет ли…
Ну так что ж делать — доля такая, здесь умереть.
Дом встретил его темнотой и тишиной. Ежи чертыхнулся, запалил трут и при его свете нашел лучину.
Кристина вывезла все, что могла, подсвечниками — и теми не побрезговала. Да и пес с ней. Вот уж кого Ежи ни разу не любил, так это свою жену, в девичестве — коли так говорить можно после трех браков! — панну Езерковскую. Женился он на ней поздно, аж в сорок два года, и женился по расчету… А на свадьбе о том и пожалел сразу же.
Не сложилась жизнь с Кристиной и сложиться не могла, хоть и желал он все устроить, но увидел на свадьбе Барбару… На своей свадьбе, уже из церкви выходя…
Племянницу жены, дочь ее двоюродной сестры от бедного шляхтича из незнатного рода, бесприданницу, зато с такими глазами…
Он смотрел в них — и тонул, тонул, и ничего не мог с собой сделать. Слушал ее голос, как песню, приходил домой — и ложился в постель с другой. И особую боль причиняло ему то, что Басенька тоже была под этим кровом.
Барбара полностью зависела от милости своей родственницы, а та не спешила милостей оказывать. Что мог небогатый рыцарь?
Только посмотреть да вздохнуть. Умер бы скорее, чем оскорбил бы честь девушки, на которую молиться готов был.
А теперь Кристина уехала.
И черт бы с ней, но единственное, что хорошо, — Бася с ней отправилась.
И хорошо — и плохо.
Ежели все действительно так, как жена пророчит, — то никогда он больше Басю не увидит. Зато та жива останется. Кристина-то хвост из ловушки вытащит. Но коли он, Ежи, жив останется — ей-богу, запрет жену в монастырь! Черта ли в ней, в такой стерве? И повод будет хороший, никто не упрекнет!
К матери, что ли, сходить? Они ведь с сестрицей тоже в крепости остались…[9]
Скрипнули ступеньки под чьими-то шагами, скрипнула дверь.
— Пан Ежи… вы здесь?
Не ожидал мужчина услышать здесь и сейчас этот голос.
— Панна Барбара?
— Я…
Басенька стояла в дверном проеме, держа в руках свечу, смотрела громадными голубыми глазами…
— Пан… Ежи, я хотела с вами поговорить…
Сердце рыцаря оборвалось и ухнуло куда-то.
— Вы… не уехали?
— Тетя уехала. А я осталась.
— Панна Барбара, это может быть опасно…
Вот сейчас она скажет, что передумала, что тоже уезжает… и к лучшему, все к лучшему! Но до последнего будет он помнить ее взгляд. С тем и в землю лечь не страшно…
Господи, Пресвятая Дева Мария, спасибо вам, дали в последний раз ее увидеть!
— Бася. Называйте меня Басей… пан, я знаю, вы женаты на моей тетке, я бесприданница и некрасива… но я люблю вас. И хочу, чтоб вы об этом знали. Я остаюсь в крепости, чем бы все ни закончилось. Я знаю, я никто, но… не гоните меня, прошу вас!
Онемев, глядел на девушку храбрый рыцарь.
— Панна Бася…
Девушка всхлипнула, прикусила губу…
— Я знаю, вы любите мою тетку, но она вас не любит.
— Я ее тоже не люблю… — Слова с трудом выдавливались через пересохшее горло. — Панна Бася, если б я знал, если бы вы… если бы я хоть раз увидел вас до венчания — я бы женился только на вас. Я люблю вас, клянусь спасением души…
Ежи сделал шаг вперед и упал на одно колено.
— Бася… я не знаю, что у нас впереди, но коли отстоим мы крепость — вы уедете со мной? На Русь, во Францию, куда угодно? Поменяем имена… мы еще сможем быть счастливы…
— Ежи…
И не нужно было другого ответа. Только сияющие ярче звезд голубые глаза.
Будь проклята война?
Да.
И в то же время, ежели б война не стерла границы между двумя людьми, не показала, что важное, а что наносное, — разве признались бы они друг другу?
Да никогда…
Не было между влюбленными ничего, кроме поцелуя, но и тот стоил для Ежи побольше многих ночей, проведенных с ненужными и постылыми женщинами.
А потом они просто сидели рядом, держались за руки — и не могли наглядеться друг на друга, не могли друг другом надышаться…
Только когда рассвело и ушла Бася, Ежи смог размышлять и о делах насущных.
Турки?
Да плевать на них. Главное, что Бася любит его, действительно любит, а он — ее, только крепость до последнего защищать надо. Теперь — до самого последнего, да и он, как представит судьбу своей Басеньки, коли турки в крепость ворвутся, завыть от горя готов. Лучше уж самому себе пулю в лоб.
Или мину заложить и подорвать так, чтобы побольше врагов с собой захватить.
Кстати — надобно бы…
А еще хорошо бы починить плотину, дабы ров был заполнен водой. Стены укрепить — они хоть и толстые, да внутри-то не камни — земля насыпана…
