— Если ты доела... И сыта...
— А как же десерт? Я еще Наполеоны принесла
— Потом. Все потом.
****
Всю последнюю неделю сентября я носился словно «сидоровый стрекозел». Несколько раз бегал в бухгалтерию института — заключить договор на квартиру и внести деньги. Потом с Морозовым решали массу всяких мелких вопросов. Вся эта наука, наверное, состоит из кучи бумажек. Одна тянет за собой другую. Это просто ужас какой-то! А ведь дальше будет только хуже.
Познакомился с лаборанткой, Афиной Степановной, крайне серьезной и скрупулезной дамой лет сорока. Профессионал высочайшего класса, конечно. С ходу всё поняла. Стоило мне только заикнуться про возможную микроаэрофилию, как она тут же выложила мне на блюдечке программу работ с различными газовыми средами. И про ванкомицин в качестве средства борьбы с побочной микрофлорой только кивнула. Казалось, принеси я ей пробирку и скажи, что это бактерии с Марса, она спокойно запишет приход. И тут же предложит программу опытов для выращивания культуры исходя из газового состава планеты и температуры на ее поверхности. Насчет длительности роста колонии я даже вставить ничего не успел. Афина сама мне сказала, что сроки надо смотреть по ходу работ.
— В принципе, здесь мне почти понятно, — подытожила она и впервые с начала нашего знакомства позволила себе что-то похожее на эмоции. — Удивительно, как вы, молодой человек, смогли так увлечь Игоря Александровича.
— Просто я умный и талантливый, — попытался я ввернуть шутку, которая так хорошо прошла с Томилиной. Но не получилось.
— Таких здесь много, — сухо ответила она. — Что-то иное. Ум у вас есть, насчет таланта я поспорила бы. Что-то вы знаете, чего не знают другие... Но думаю, мы сработаемся. Какой-то вы... основательный.
Мне даже немного не по себе стало. Эта женщина меня расколола за десять минут разговора о технических подробностях. Но ее замечание насчет Морозова обрадовало. Значит, всё серьезно. А уж с этой Афиной... чувствую, горы свернем.
Я шел по коридору к выходу и вдруг неожиданно для себя начал напевать еще не написанную в этом мире песню о том, как мы просили знак и он был послан. В точку. Про меня, не иначе.
***
— Слышал? Барин переводится!
Звонок Давида разбудил меня, когда я сладко спал после дежурства. А что будет после возобновления занятий? Там за литр коньяка прогулы не простят.
— Офигенная новость, конечно, чтобы из-за нее будить трудового человека. И куда?
— Вроде в харьковский мед. Говорят, дал на лапу, чтобы после начала занятий его перевели.
— Ну скатертью дорога, — я пролистал лабораторный журнал, который взял вчера у Афины. Надо бы сегодня сходить, подумать вместе.
— Так это ты постарался? Там, у Лакобы? — спросил Давид.
— Даже если так, есть претензии?
— Да нет, конечно. Так и надо этому говнюку! — вдруг без всякой паузы и почти не меняя интонацию, он продолжил: — Мне тут билеты предлагают. На субботу, концерт в каком-то железнодорожном техникуме. Группа «Закат Солнца».
— Вручную? — вспомнил я старинную хохму.
— Да, так. Слышал про них?
— Никогда, — честно признался я. — Шутка была такая, весьма древняя. В субботу я совершенно свободен. Сколько за билет?
— Рубль. Может, девчонок пригласить?
— Сам подумай: группа хрен знает какая, в этом техникуме вагон народу будет, толкотня и духотища. Я еще понимаю, на популярных — «Машину...», «Аквариум», «Наутилус» какой-нибудь. А так... В ментовку загребут за неизвестных гавриков.
— Про последних не слышал. Откуда?
— Сам не знаю, — включил я заднюю. — У киоска звукозаписи кто-то спрашивал, я думал, новые какие-то. Ладно, закат так закат. Рубль с меня.
***
Таких билетов можно изготовить примерно миллион штук, причем, почти без усилий. Половинка открытки, мне досталась новогодняя. На обратной стороне оттиск штампика, явно изготовленный из обычного ластика. Короче, степеней защиты — примерно ноль. Поэтому и билетов больше, чем считают организаторы. У распространителей тоже есть открытки и ластики.
На концерт я оделся попроще — испортят вещи в толчее, так хоть не обидно будет. Встретились с Давидом не на «Спортивной», откуда ехали, а на «Щербаковской», да еще и за час до начала. В ожидании я даже успел пофантазировать, за сколько до начала пришлось бы встречаться, если бы мы шли на, допустим, «Led Zeppelin». Хотя это даже теоретически невозможно. Буквально несколько дней назад Бонзо принял на грудь смертельные полтора литра и группа кончилась. Интересно, а мог бы я повлиять на это? Ха-ха, три раза. Как? Написать письмо с адресом «Джону Бонэму барабанщику, на деревню дедушке» и попросить его двадцать пятого сентября бухать поменьше? Или вот еще можно написать «Джону Леннону, Нью-Йорк». Так и так, дорогой товарищ, но восьмого декабря вас застрелит какой-то утырок на входе в дом «Дакота». Искренне ваш, доброжелатель. Вся проблема, что и тот, и другой подобных писем получают десятки в день. И давно перестали обращать на них внимание. Остается только смотреть с печалью.
— Не спи, замерзнешь, — стукнул меня по плечу Давид. — А то стоишь, чуть не слюну пускаешь.
— Задумался о всяком. Вот как ты поступишь, если узнаешь, что убьют какого-то известного человека? Вот точный день и место, но в другой стране.
— Письмо написал бы! Или телеграмму послал — выдал Ашхацава очевидный ответ и через секунду, поняв глупость решения, добавил: — Только толку никакого...
Пока мы дошли до железнодорожного технаря в Кучином переулке, мой товарищ успел родить варианты спасения иностранных звезд в виде обращения в КГБ, написания писем счастья в полицию и проникновения через госграницу с целью помешать подлым убивцам самостоятельно. На этом и дорога, и конструктивные идеи кончились.
Как ни странно, но билеты наши никто не оспорил и мы проникли вместе с другими ценителями прекрасного в местный актовый зал. Даже если бы мы были достаточно глупыми и попытались смотреть сидя, нифига бы не вышло: народу в зале уже полно, большей частью подростки и студенты. Хотя вон, совсем недалеко стоит крендель повышенной кучерявой лохматости, похожий на Макарандреича. Может, он и есть. А хлопец семитской наружности с намечающимися залысинами рядом с ним — Евгений Шулимович Маргулис, что ли?
Как ни странно, концерт начался почти вовремя. Кислород в зале еще присутствовал, а концентрация перегарного выхлопа типа «портвейн» в смеси с потом только достигла максимума предельно допустимой нормы и слегка щипала глаза. Вышли какие-то юноши числом четыре и начали громко, но не очень качественно исполнять неведомые мне песни. Про закат солнца, Нью-Йорк, Эдгара По, и прочую фигню их серии «нас не понимают» и «надо быть самим собой». Как кто-то писал, недостаток мастерства с лихвой покрывался энтузиазмом и выкрученными на полный звук усилителями. Хоть что-то представлял собой солист, блондинистый парень, временами помогающий себе игрой на баяне. Да и то, типа «на безрыбье и рак». Стайка поклонниц, советский аналог ихних группиз, стоявшая у самой сцены, порой начинали выражать моральную поддержку, скандируя имена музыкантов. И если «Паша» с «Геной» реакции не вызывали, то на «Гарик» охотно откликался солист, широко улыбаясь и начиная активнее двигаться вокруг микрофонной стойки. Гля, а точно — чуб удлинить, усики сузить и добавить на лицо употребленные кубометры бухла, так точно Сукачев. Так вот ты какой, будущий рок-звездун!
***
Как ни странно, кроме духоты и толкотни на концерте никаких неприятностей не было. Мне чуть скучно под конец стало разве что. Так и более именитые исполнители иной раз такой тоски нагонят — хоть вешайся. На диске всё замечательно, а на живом выступлении — полторы песни и до-о-о-олгий рассказ о том, как у их барабанщика дома собачка болеет и что они по телевизору недавно видели. А у этих ребят — нет еще песен хитовых, играют, даже если разобрать за грохотом, в стиле «где-то я уже такое слышал не раз», и тематика унылая. Чуть подрастут, поймут, наверное, что не всем интересно слушать, как она не пришла, уроки не выучил, а родаки сволочи, мопед не купили.
