не нужны, — эхо моего голоса отражалось от стен, — меня здесь, в вашем маленьком паскудном мирке быть вообще не должно! Я не знаю, как тут очутился, и мне насрать! Я должен дома сидеть, а не расхлебывать ваше дерьмо!
Юри склонила голову. Волосы скрыли ее лицо.
— Но… но я думала… — вся маниакальность из ее тона пропала, и передо мной снова появилась прежняя Юри, — дрожащее асоциальное пирожное.
— Гару, — раздался откуда-то из-за спины сиплый голос, — ты же не такой. Ты не можешь оставить клуб в подвешенном состоянии, правда?
Теперь «шррх» раздалось уже позади меня. Медленно перебирая босыми ногами, в аудиторию явилась Саёри. Бледная, с жирной синюшной бороздой на шее, она неуклюже двигалась к центру комнаты. Глаза, прежде ярко-голубые, оказались мутными и выцветшими. По полу за ней волочилась веревка. Она и издавала это мерзкое шуршание.
— Тучки достали меня, Гару, — грустно сообщила Саёри, — я правда очень старалась их разогнать, но моих сил не хватило.
— Мне… мне жаль, Саёри, — теперь паралич добрался до голосовых связок и благополучно их сжирал. Я мог только еле слышно шелестеть, как самая несуразная на свете змея.
— Конечно, ему жаль! Иначе и быть не может!
Из коридора вынырнула Нацуки. Шла она… спиной вперед. При этом черные провалы глазниц таращились прямо на меня.
— Пришел, кексов пожрал, чаю попил, в доверие во всем втерся, а теперь собрался слинять? Ну уж дудки, так не пойдет. Нельзя бросать товарищей по клубу в переломный момент, правда, девочки?
Юри кивнула и поудобнее перехватила рукоять ножа. Саёри покачнулась, но устояла. На ее лицо попал лунный свет, и я увидел как муха ползает по мутно-голубой радужке.
— Напишем наш путь к его сердцу, — злобная ухмылка появилась на губах Нацуки.
Я рванулся в последний раз, отчаянно, со звериным воплем… и слетел с кровати. Вскочил на ноги, не обращая внимания на боль — опять чувствительно треснулся ногой, и немедленно зажег свет в комнате. Ну нахер такие фокусы. Пусть прослыву слабаком, кукуха как-то дороже. Сердце бешено колотилось, и в этот момент я даже пожалел, что не курю. Вроде бы это успокаивает, а мне бы сейчас очень не помешало успокоиться.
Сто лет не снились кошмары, да и сны вообще, если уж начистоту. А тем более такие… живые.
Так, Игорян, не паникуй. Что там душеведы говорят про сны? Что это обычная обработка твоим мозгом
(маленьким, паникующим мозгом)
всех впечатлений прошедшего дня. А раз у тебя впечатлений нынче хоть жопой ешь, немудрено, что внутренний компьютер так колбасит. К тому же все это накладывается на шизанутый сюжет игры, в мир которой тебя забросило. Тут любого бы переглючило. Иди завари себе еще кофейку. Жуткая бурда, конечно, но лучше, чем ничего, сейчас в самый раз будет, и поспи на диване. Перед телевизором. Чтоб кто-нибудь на фоне успокаивающе бормотал, это тоже помогает здорово.
(если ты боишься, мы заглянем в бездну вместе)
Трясущимися руками я взял мобильник. Времени полчетвертого утра. Открыл чат литературного клуба. Ничего особенного — Нацуки накидала всяких гифок с котиками, потом Саёри накидала всяких гифок с котиками, Юри добавила видео «десять часов шума дождя для концентрации»…
Ничего даже отдаленно похожего на известие о каком-то тайном собрании. Все это придумал твой разум, Гарик, волноваться не о чем.
(тучки достали меня, Гару)
Окончательно уверившись в том, что безумие пока еще меня не настигло, я отложил телефон и направился в коридор. Мимоходом глянул в окно и застыл.
Из-за плотных занавесок на окне Саёри пробивался желтоватый свет.
Кажется, этот день не закончится никогда. Моника говорила же, что пустота между сценами в скрипте теперь заполняется содержимым. Что ж, пока это содержимое не очень-то аппетитно на вид. По крайней мере, до кексиков Нацуки ему далековато.
К Саёри я рванул в чем был — в майке, домашних шортах и тапках. Время позднее, все соседи спят давно, а те, кто не спит, а по улицам шастает, личности подозрительные. К ним вопросиков должно быть не меньше, чем ко мне.
Конечно, Саёри засекла Монику. Это было не так уж сложно. Просто не подала виду и продолжила все держать в себе, лишь бы Гару был счастлив. Наивное летнее дитя, блин. Она и понятия не имеет, что по стандартной концовке счастья в литературном клубе не предусмотрено. Как в старом анеке — «бензина нет никому».
На улице еще похолодало, температура на пару градусов снизилась. Но я этого почти не заметил — пробежался по свежачку. Вновь нагнулся за ключом, и колени недовольно заскрипели. Черт возьми, Гару, ты ж не дед-пердед, когда успел вообще всю физуху с концами просрать? Неужели тут и спортзалов нет? Так хоть бы бегал по утрам, что ли.
Но дверь оказалась не заперта. То ли я, уходя, позабыл закрыть, то ли Саёри в очередной раз проявила свою безалаберность… стоп. Этого щас не надо. Даже если она в порядке, никакого негатива. Поумерь раздражение, брат, стань лучшей версией себя, хотя бы притворись.
Очередной подъем на второй этаж. Подошел к двери. Узкий луч света пробивается снизу. Значит, не показалось. Я сглотнул и постучал три раза.
— Саёри…
Тишина. Вязкая, гнетущая. Слышно даже, как внизу часы тикают.
(я медленно открываю дверь)
Нет. Для этого еще слишком рано, Моника же сказала…
(а ты и поверил. как тебе лапша, вкусная?)
Поверил. Очень хотел поверить.
— Эй, Саёри, ты там?
Ни гу-гу. Кажется, что мы разыгрываем сценку из какого-нибудь дебильного ужастика с рейтингом около пятерки по шкале IMdB. И режиссер сидит смакует действо. Саспенс нагоняет и кричать «снято» не спешит.
— Г-гару, зачем ты пришел?
Это прозвучало настолько слабо и тихо, что я даже не уверен, не почудилось ли.
— Не спится что-то. Переживаю… из-за того, что ты сказала. За тебя переживаю, — признался я. И признался абсолютно честно. Даже сам себе. — ты там одета? Можно я войду?
— Заходи.
Я повернул ручку книзу и во второй раз за день шагнул в комнату Саёри. Она полусидела на кровати, сцепив руки под подбородком. Рядом валялся тот самый мемный плюшевый бык. Мистер Корова, что ли. Он осуждающе пялился на меня черными бусинами глаз. Мол, че-т ты тяжеловат на подъем, парень, слоупочишь по-страшному. Пора бы тебе перестать тупить.
Я с ним не спорил.
—
