на вертолёты, только совершенно иной конструкции и более сложной технологии. Тимофей вторично присвистнул.
- Тоже автоматы. Если бы там были пилоты, нас давно бы уже заметили.
Николай, задрав голову, и отчего-то, сам того не осознавая что делает, по-приятельски махнул рукой, очевидно, полагая, что ему кто-то ответит.
- Напрасно стараешься. Говорю же тебе, эти машины бездушные. Такие же роботы, как и внизу в карьере.
- Тогда для чего они зависают высоко вверху?
- Видимо, для топографических снимков, или ещё чего. Слышал такой термин: осцилляция?
- Нет.
- Это означает колебание земной коры. По всей видимости, эти, на наш взгляд вертолёты, есть ни что иное как обыкновенные зонды, висящие в верхних слоях стратосферы для изучения колебаний и передвижений земных геологических пластов, в нашем случае – этого участка тайги. Сообразил?
- А ты откуда об этом знаешь?
- Старика часто слушаю, в отличие от тебя, - хмыкнул Ружин, подходя почти вплотную к провалу.
Вот тут-то они и встали ошарашенные, о чём уже было сказано выше.
Вместо входа в подземелье, зияющей дыры и чёрной пустоты, уходящей вглубь по ступеням, они обнаружили только каменные валуны, глыбы и кучи высохшей давно глины вперемежку с сухими участками мха и лишайника. Никакого намёка на вход в подземелье и в помине не было.
Не было ни провала, ни самой воронки, ни кладки камней, ни, собственно, и самих ступеней. Даже технической ленты, которой они опоясали место находки и натянули её при своём первом посещении, тоже не существовало. Место исчезновения Даши, Антона, Дмитрия Семёновича и их самих оказалось нетронутым.
Почти нетронутым…
На валунах и глыбах камней, выступающих из почвы, в том месте, где они были свободны от растительности, свежей разведённой и рыжеватой краской из охры были выведены те самые допотопные рисунки, что они обнаружили в своём времени, когда впервые спустились на три ступени вниз. Вот эти-то рисунки, выведенные неумелой рукой безвестного первобытного художника, и привели их сейчас в самый настоящий трепет. Охра была настолько свежей, что сразу бросалась в глаза своим недавним применением. Незнакомец, казалось, разводил её из растений, обмакивал самодельную первобытную кисть и рисовал бездушные механизмы в карьере, что называется, с натуры, наблюдая за строительными работами наяву.
- Ты видишь то же, что и я? – полюбопытствовал Николай.
- Ага… - почесал затылок Ружин. – Это те рисунки, которые в самом начале обнаружил Антон?
- Да. Только позже они исчезли, когда мы без тебя переместились в Древний Рим. На их месте позднее оказались рисунки римских легионеров и гладиаторов. Мы тогда ещё, помню, несказанно удивились, но было не до того, поскольку ещё большее удивление нам предстояло только испытать, сообразив, что нас занесло неизвестно куда, к чёрту на кулички. А теперь мы снова видим их перед собой.
- Скорее, не снова, а первоначально. Они нарисованы только что, максимум день – два назад. Заметил, как этот древний художник изобразил вертолёты, точнее, зонды, что сейчас висят там над нами, в вышине? Он понятия не имел, ЧТО это такое, придав им сходство со стрекозами, а бульдозерам и экскаваторам придал сходство с жуками и гусеницами, только, разумеется, в более крупных размерах.
- Помню, - в свою очередь почесал затылок Николай. – Старик предположил тогда, что это мог быть какой-нибудь неандерталец или кроманьонец, занесённый в чуждый ему мир посредством этого портала подземелья.
- Да. Но, как ты заметил, сейчас портала и подземелья ещё нет, оно только начинает строиться на наших глазах этими бездушными роботами. Ни операторов, ни строителей, ни прорабов и бригадиров. Всё происходит автоматически, и этот незнакомец рисовал всё, что только мог видеть своими глазами и осмысливать своим скудным разумом.
- Выходит, что и мы попали сюда не в своё время?
- Выходит так. Только меня сбивает с толку, что наш лагерь остался в том же состоянии, как мы его и покидали. Даже засохший хариус над костром остался нетронутым. Разве что дубина…
Тут Ружин выкатил на калмыка глаза и едва не стукнул себя по лбу, как это бывало с Дмитрием Семёновичем в минуту крайнего озарения.
- Палица! – вскричал он. – Вот она откуда! Это орудие защиты оставил впопыхах наш безвестный в кавычках «художник», скрывшись при нашем появлении. Очевидно, он посетил лагерь в тот момент, когда мы к нему подходили и, завидев издалека Лёшку, поспешил где-то спрятаться.
- Точно! – заявил Николай, озарённый той же догадкой. – И сейчас он где-нибудь поблизости, а мы стоим тут с тобой и в ус не дуем. Это же сенсация, Тимофей! Если сейчас здесь где-то присутствует представитель каменного века, так называемый пещерный человек, уже способный рисовать бизонов, мамонтов и охоту, то отчего ему не нарисовать с той же натуры все эти, производимые тут работы по рытью котлована?
И как бы подтверждая их внезапную догадку, заливистым и громким лаем зашёлся их верный пёс, едва не кидаясь в заросли кустарника между сосен и кедров.
Оба приятеля повернулись. Метнулась чья-то тень, послышалось грозное урчание, на поляну выскочило приземистое существо в накинутых на плечи шкурах, всё заросшее длинными всклокоченными и спутанными волосами, прижалось к дереву и наставило на Лёшку остро обтёсанное каменными орудиями копьё. Ноги были обмотаны теми же шкурами, глаза едва пробивались сквозь растрепанную бороду и усы, а сам волосатый тип походил скорее на уменьшенную копию гориллы, только с более светлой кожей. Надбровные дуги нависали над чёрными, как уголь глазами, ощерившийся в рыке рот был похож на бездонный зев с остатками жёлтых, острых не то зубов, не то клыков – разобрать было трудно. Само существо издавало непонятные, идущие, казалось, из утробы звуки, похожие на клокотание вскипевшего бульона: ни больше, ни меньше. Он тыкал копьём в собаку, и Николай, наконец, пришедший в себя, прикрикнул на Лёшку, отозвал к себе, затем поднял в приветствии руку и показал Тимофею сделать то же самое. Пёс нехотя отступил, пятясь задом, спрятался за ноги калмыка и оттуда благоразумно решил пару раз гавкнуть для острастки.
Только теперь незнакомец в шкурах смог рассмотреть незваных незнакомцев, а те в свою очередь вытаращились на него изумлёнными глазами. Такого индивида из прошедших тысячелетий они не видели ни разу в жизни. То, что перед ними предстал сейчас представитель каменноугольного века, они теперь не сомневались. А как ещё можно было охарактеризовать неведомое существо, облачённое в шкуры, с копьём в руке, в непонятной обувке, всё волосатое и