— Ты еще побазарь с нами! — взрыкнул здоровяк. — Делись барахлишком и башлями, да проваливай!
Меня стали помаленьку брать в полукруг. Еще миг — и бросятся.
Я еще раз взглянул на них, оценил все риски, и решил, что церемониться с этой братией себе дороже. Огнестрельного оружия при них я не увидел, видно, пока не выдали, но ножи у них наверняка имелись.
Поэтому быстрым движением воткнул топор в землю, вытащил из кармана пистолет, передернул затвор и молча направил его на хриплого, как самого активного из троих. Но и остальных при этом не выпускал из поля зрения.
— Стоять-бояться! — приказал я. — Руки в гору, мразота синяя!
У меня более не было и сомнения в том, что меня не просто пытались взять на испуг. Разжиться монетой, куревом, какими-то ценностями… вот только после этого запросто чиркнули бы ножиком по горлу, да припрятали бы тело в этом же лесочке. Никто бы и не нашел. А если бы и нашел, с кого спрашивать?
Так что же вы тут забыли, господа воры? По какой-такой великой надобности без разрешения покинули расположение батальона? Ведь это расстрел!
Они осознали угрозу, и приняли ее всерьез. Замерли на месте. Взгляды у них изменились. Еще мгновение назад на меня смотрели, как на падаль, а хриплый каждые несколько секунд сплевывал мерзкую желтую слюну на траву. И все же они не оценили меня правильно. Посчитали, что перед ними обычный парнишка-танкист из заводских.
Руки они подняли, но как-то неохотно, и мелкими, незаметными, приставными шажками продолжали приближаться ко мне, беря в полукруг. Знакомая тактика. Я все видел и все понимал. Такими дешевыми фокусами меня не взять.
— Ну, ты че, бес, — заговаривал зубы хриплый, — мы же пошутили. Любим пошутить! Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил, котелок на хрен повесил, а из жопы дым валил! Точно я говорю, Жук?
Он повернулся в сторону самого крупного, и я невольно на долю секунды перевел взгляд туда же. И в это мгновение третий урка прыгнул мне в ноги, стараясь сбить с ног массой своего тела. Произошло это стремительно и умело, но я ожидал чего-то подобного, поэтому легко отступил в сторону, не выпуская из виду и остальных. А потом пнул носком сапога пролетающее мимо тело. Пнул жестко, даже жестоко.
Бритый с воем покатился по траве, и я был уверен — несколько ребер у него гарантированно сломаны.
— Ах, ты ж, сука… — зашипел хриплый, доставая из-за голенища нож.
Я иронично посмотрел на него — на что эта троица вообще надеялась? И навел на его физиономию пистолет.
Крупный тоже потянулся за ножом.
— Стреляю я метко, — сообщил для приличия, — давай, рискни своей никчемной жизнью, дернись!
Он не рискнул.
— Железки бросили! — приказал я, и оба урки послушались, финки воткнулись в землю.
— Су-у-у-ка… — протянул хриплый.
— Номер роты? Кто командир? — потребовал я. Оставлять это дело вот так на произвол не хотелось, мало ли кого они прижмут в следующий раз. Блатных я терпеть не мог, совершенно не признавая ни их философию, если это можно так назвать, ни образ жизни, ни свод правил.
«Вор должен сидеть в тюрьме!» — сказал Жеглов, и в этом я его полностью поддерживал, пусть сам он и выбирал для осуществления правосудия не самые честные методы. Но Шарапов, сорок два раза ходивший за линию фронта, был с ним не согласен. Я же, смотря на людей, окружавших меня ныне, прекрасно понимал, почему…
Это были иные люди, не те, к которым я привык. Они мыслили иначе, действовали по-другому, хотя так же любили и страдали.
Мне, человеку из другого времени, даже представить прежде было невозможно, как наша страна жила и работала в эти и последующие годы. Эти люди были выплавлены в доменных печах, закалены в сражениях, они были настоящие. Сверхчеловеки!
Но и среди сверхлюдей встречаются уроды и отщепенцы, и мне, как назло, в очередной раз повезло встретиться именно с такими. И бить я их буду безо всякой жалости, выжигая гниль раскаленным железом, делая все, чтобы Эра Милосердия все же наступила!
И она обязательно придет, сомнений нет. Вот только сроки постоянно отодвигаются все дальше и дальше. В основном благодаря тем, кто тянет человечество и нашу страну назад. Ненавижу! Жизнь готов положить, чтобы хоть на шаг приблизить то, о чем мечтал в детстве. Чтобы изменить ход истории!..
С самого раннего детства советские дети знали, что рождены для великих дел и свершений. Причем не кто-то один избранный, а каждый из миллионов. Их и воспитывали соответственно: и родители, и школа, и улица, и книги. Защити слабого, если ты сильный. Не оставляй товарища в беде. Всегда есть кто-то, кому гораздо хуже, чем тебе — помоги ему. Жить нужно ради великой цели. И деньги — это всего лишь средство, а не цель. Живи для людей, не для себя. Каждый человек может оставить след в истории всего человечества. Ты — человек добра. Ты борешься со злом во всех его проявлениях. С тобой правда, а значит, ты победишь. Так учили…
Советские дети не верили ни в бога, ни в черта и полагались только на себя и на своих друзей. Они твердо знали, что в будущем будет лучше, чем сейчас, будущее — светлое. И Алиса Селезнева твердо обещала это с экрана, ведь она нашла слова для каждого из своих одноклассников, никого не позабыв, а значит мир будущего — это мир, в котором каждый человек — выдающаяся личность. Каждый, без исключений!
Они жили в великой стране — огромной, бескрайней и могучей державе. И твердо знали, что эта страна — лучшая.
И как же им хотелось скорее вырасти, чтобы своими глазами увидеть будущее со всеми его чудесами, межпланетными путешествиями, единой дружной планетой и людьми — крепкими, как сталь, благородными и добрыми, человечными, несущими свой свет во вселенную.
Куда же это все делось? Где те люди? Те цели?
Что случилось с миром в какой-то момент?..
Могу ли я, находясь здесь, поменять историю, зная реальное будущее, и вернуть ту надежду, ради которой жили и работали прежде?..
Нет, убивать я их не буду. Я кое-что прикинул в голове и опустил пистолет.
— Сдать книжки красноармейцев! Живо! Обратно получите, когда я решу.
Уголовники нехотя выполнили приказ. Без книжек им никуда не деться, арестует первый же патруль. Впрочем, и с книжками штрафникам нельзя отлучаться из батальона, но они на свой страх и риск нарушали правила.
— Ремни снять, стянуть руки за спиной, в шеренгу по одному стройся!
Я не спеша конвоировал троицу обратно в расположение их части. Это было недалеко, буквально в километре. Иначе я повел бы их в наш корпус, но туда идти было дольше. Сдам с рук на руки батальонному начальству, и отправлюсь обратно.
Урки шли впереди, негромко матерясь, я двигался следом, поигрывая пистолетом. Настроение было отличное!
— Слышь, начальник, отпусти! — негромко попросил хриплый. — Откупимся! Нас же за самоволку в первые ряды вместо мяса кинут, там шансов — ноль! Будь человеком!
Не сбавляя шага, я пожал плечами:
— Какого лешего ко мне прицепились? Думали, с рук сойдет? Или закопать решили, коли что…
— Мочить не собирались, зуб даю! — перекрестился урка. — Просто пощипать немного хотели, перышки повыдергивать. Кто ж знал, что ты цыпленок с зубами…
Впереди уже показались позиции штрафников, до них оставалось метров двести — триста. Я чуть притормозил, уголовники тоже снизили шаг, надеясь на мое сочувствие.
Хриплый заметил, что я колеблюсь и тут же зашептал взволнованно, а потом, заискиваясь, криво улыбнулся:
— Командир, отпусти нас! Взамен расскажу такое, что тебя героем сделает! Есть одно дельце…
Я не улыбнулся в ответ, даже и не подумал. Хорошие русские не улыбаются лишний раз — зачем? Улыбаться нужно только, когда есть достойный повод. Да не всем подряд, а только своим. Потому что ты твердо помнишь с детства: каждый русский человек — это личность, способная изменить мир в лучшую сторону. Каждый! Кроме, разве что, вот этих и им подобных уголовников. Просто не всем предоставляется подобный случай. А мне, возможно, он как раз представится…
