Ознакомительная версия.
— А на самом деле?
— А на самом деле просто хотели, чтоб каждый новобранец за свою жизнь трясся и не вздумал лезть после каждого оскорбления в петлю под вспышки фотоаппаратов каких-нибудь правозащитных организаций. Ну и чтоб военные руки не марали, перепоручили это ответственное дело внутренним органам. Так что не надо ля-ля, — повернулся Смирнов к жандарму. — Кто у кого что отобрал — это еще поспорить можно.
— Очень любопытные факты, — сказал депутат. — Запрос будет немедленно сделан.
Он достал телефон и стал набирать какой-то номер.
Но жандарм решил без боя не сдаваться.
— Мне на твои внутренние обиды, Смирнов, положить с хреном, — сказал он зло, хотя и негромко. — Я от твоих слов не зарыдаю. Я тебе, Смирнов, даю бесплатный и очень дружеский совет — увидишь, где кого первой жизни лишают — беги оттуда, уноси ноги. Потому что ты мне вот где (тут он провел ребром ладони по горлу). Я тебе самолично что-нибудь в карман подброшу, только чтоб рожи твоей наглой лет пять не видеть. Все, свободен. Иди отдыхай.
Смирнов ухмыльнулся и пошел за свой столик. Теперь его походка была не просто развинченной, а какой-то вызывающе развинченной, как будто он то ли приплясывал, то ли просто плохо держался на ногах.
Депутат тем временем сделал несколько шагов в сторону двери и, прикрыв мобильный ладонью, стал что-то кому-то приказывать. До Бориса долетали только отдельные слова вроде «немедленно», «это не просьба!», «и что?».
— Может, пойдем на улицу, перекурим? — предложил один из жандармов, обращаясь к коллеге. — Все равно сейчас эти из «Партии жизни» примчатся.
— Да ну их в баню, — огрызнулся тот. — Поехали обратно в отделение. Сейчас еще телевизионщики примчатся. Пусть сами разбираются.
Они вышли из бара.
Борис наконец пришел в себя.
— Послушайте, эй, — обратился он к бармену, слегка понизив голос. — А можно мне тоже такой значок получить?
Взгляд его уперся в лацкан рубашки бармена.
— За какие такие заслуги? — несколько хамовато отреагировал тот.
— А у вас нет случайно еще одного?
— Да ты что?! — возмутился бармен. — Они же именные. Там сзади имя, фамилия, номер паспорта, фотография и отпечатки пальцев.
— И все это там умещается?! — искренне удивился Борис.
— А то. Нанотехнологии же. Правда, обычным глазом не разглядеть, только со специальной лупой. Но такие лупы у каждого жандарма есть. За ношение чужого значка, между прочим, уголовная ответственность предусмотрена, а тому, чье имя на значке — административная. И не дай бог потерять свой значок — разоришься. Да и пока новый будешь получать, сто раз зарежут.
— Какой ужас, — прошептал Борис. — Ну, а как же мне быть?
— Не знаю, друг. Ты же даже не знаешь, сколько у тебя жизней.
— Да одна, одна!
— С чего ты взял?
Борис помолчал две секунды и сказал:
— Я чувствую.
Бармен рассмеялся.
— Нет, брат, так не пойдет. Мало ли кто что чувствует.
Тут дверь снова распахнулась, и в бар, вдавив в стену депутата, ворвалась группа молодых людей с какими-то плакатами. За ними бежали телевизионщики: репортер с микрофоном и оператор.
От неожиданности Борис едва не соскользнул со стула, но удержался. Заметив это неловкое движение, новоприбывшие ринулись к нему с криками: «Партия жизни! Партия жизни! Свобода, равенство, братство!»
— Как вы себя чувствуете? — закричал репортер, стащив Бориса со стула и ткнув микрофоном прямо в зубы.
— Идиоты! — закричал депутат, расталкивая митингующих. — Это не он! Того уже кокнули!
Он вырвал Бориса из лап репортера и усадил обратно на стул.
— Извините, товарищ.
Тут он ткнул пальцами в свой рисунок на полу.
— Вот, мои друзья, тот, ради которого я вас вызвал!
Все перевели свои взгляды на пол, а какой-то парень, стоявший прямо в центре рисунка, посмотрел себе под ноги и смущенно отошел в сторону. Оператор быстро перевел камеру на пол, но депутат в ту же секунду бесцеремонно вернул объектив обратно к себе.
Глаза его загорелись в предвкушении долгожданной речи.
— Вот! — закричал он. — Еще одна невинная жертва фашиствующей мрази, которая мнит себя вершителем судеб человеческих. Подонки, которые совершили это убийство, не считаются ни с законами государства, ни с законами человеческой морали. Их представления о равенстве убоги, а главное, враждебны нашему современному демократическому сознанию. Они нападают на нас из-за угла, бьют ножами в спину, душат под покровом ночи, расстреливают нас, пока мы мирно спим. Кем они себя возомнили?
Чувствовалось, что говорить он может бесконечно, но тут дверь бара снова распахнулась, и в помещение вошли несколько молодых людей в кожаных куртках. Настроены они были явно агрессивно. «Партия жизни» притихла. Притих и депутат. От новой группы отделился парень в кепке. Он помахал рукой сидящим за дальним столиком — те помахали ему в ответ. Видимо, были знакомы.
— Ну что? — сказал парень, глядя исподлобья на депутата. — Приперся, народный избранничек, пиар на крови делать?
Оператор тут же перевел камеру на него.
— На крови?! — возмутился депутат и, сделав короткий выпад, вернул камеру обратно на себя. — А кто эту кровь пускает, хотел бы я знать. Вот! — закричал он, тыча пальцем в новоприбывших. — Вот они! Новые беспредельщики. Именно от таких подонков общества мы и пытаемся защитить наших мирных граждан. А вы, — обратился он к парню, — я так понимаю, лидер этих мерзавцев?
Оператор все-таки изловчился и перевел камеру на парня в кепке.
— Я — кандидат в депутаты и представитель оппозиционной партии «Жажда Жизни».
— Ага, — обрадовался депутат. — Кандидат. Пожаловали, значит. Пришли со своими популистскими лозунгами политические дивиденды собирать?
Он снова попытался повернуть к себе объектив, но оператор, устав переводить камеру туда-сюда, отступил на несколько шагов, чтобы захватить и тех, и других. Борис посмотрел на бармена — тот, кажется, впервые выглядел по-настоящему удивленным — похоже, подобные шоу были и для него в новинку.
— Зато мы пушистыми не прикидываемся, — огрызнулся парень. — Мы — оппозиционеры только потому, что вы нас ставите вне закона, а по-настоящему мы — выразители мнения абсолютного большинства нашей страны. Мы, в отличие от вас, за истинную свободу.
— Интересно, интересно, — презрительно фыркнул депутат, подразумевая, что ему это совершенно неинтересно.
— Именно так, — продолжал парень. — А вы думаете, народ за вас? Да плевать он хотел на ваши истерики. Вы же его по рукам-ногам связали. Не вы ли сейчас пропихиваете закон, запрещающий самоубийства?
— Мы ничего не пропихиваем! — возмутился депутат. — Мы принимаем. И принимаем в интересах народа!
— А народ вы спросили? Он, может, в гробу видел такие интересы. Самоубийства вы хотите запретить, убийства тоже.
— Человеческая жизнь — священна! — взвизгнул депутат.
— Даже первая? Даже если человек сам решает ее отдать?
— Даже первая! — закричал депутат, вводя себя в какой-то экстаз. — Даже если он сам решает! Ваша партия подонков и отбросов общества добивается полной анархии и беспредела! Не будет этого. Мы этого не допустим. Государство вправе само устанавливать контроль над жизнями его субъектов. А вы хотите добиться произвола. Чтоб люди сами решали, забирать у себя или у кого-то там еще первую жизнь или нет! Мы же за истинное равенство!
— Да это мы за истинное равенство! И свободу. Вы же отнимаете у людей эту свободу. Разве моя первая жизнь принадлежит не мне? Разве не имею я права расстаться с ней, если того пожелаю?
— Ваша жизнь принадлежит государству! Обществу! И прекратите демагогию. Вас интересуют вовсе не самоубийства, а убийства. Чтоб такие подонки, как вы, могли безнаказанно ходить и забирать у людей первую жизнь. И не надо тут прикрываться народом — вы его мнения не спрашивали.
— Не спрашивал?! — взорвался парень. — Не спрашивал?!
— Нет! — отрезал депутат. — А хотите узнать мнение народа, так…
Тут он стал озираться в поисках того, кто бы мог это мнение выразить, и наткнулся взглядом на Бориса, который испуганно вжался в барную стойку, словно был загнан в угол.
— Вот! — закричал депутат и подбежал к нему. — Вот народ!
Тут он пошарил глазами по груди Бориса и, не найдя значка, продолжил:
— Вот вы! Вы скажите. У вас, как я погляжу, две жизни — редкий случай по нынешним временам.
Оператор перевел камеру на Бориса, и все, как по команде, повернули головы к двоежизнцу.
— Скажите, — продолжал вещать депутат. — Вот вы хотите, что такие подонки, как вот эти, отобрали у вас первую жизнь где-нибудь в темном переулке?
Борис испуганно забегал глазами.
— Нет. Не хочу. Я вообще против насилия в об…
— Вот! — закричал депутат и почему-то вздернул руку Бориса, как будто тот был победившим боксером. — Вот! Не хочет народ, чтоб у него в темном переулке отбирали первую жизнь.
Ознакомительная версия.
