Рущук
— Врешь, не уйдешь, — сквозь зубы прошептал лейтенант Лисянский, еще молодой 24-летний моряк, пристально глядя на приближающийся борт огромной турецкой галеры.
Несмотря на предрассветные сумерки, ее было хорошо видно — огромное зарево пожаров полностью накрыло турецкую крепость. Длинные языки пламени и густые клубы черного дыма превращали короткую летнюю ночь в незабываемое зрелище.
Старинная цитадель доживала свои последние часы, расстреливаемая из мощных русских пушек. Это отлично понимали и сами обороняющиеся, недаром этой ночью несколько десятков турецких кораблей прорвались по Дунаю к Рущуку. На их палубы сразу же ринулись в поиске спасения тысячи обезумевших от кошмара недельного обстрела жителей и впавших в панику солдат гарнизона.
Вот только давать врагу возможность провести эвакуацию русское командование не желало, и испытать новое оружие настоятельно требовалось.
Под флагом Юрия Федоровича Лисянского шли шесть еще невиданных прежде новинок — паровых винтовых катеров, вооруженных выдвигаемыми на длинных шестах минами.
Эти большие клепаные железные бочки были снаряжены пятью пудами страшного по своей мощи аммонала и имели мягкое и ласкательное название — «хлыстик».
Вот только от удара такого «хлыста» два месяца тому назад старый бриг, выставленный в Днепровском лимане для демонстрации, развалился от подводного взрыва на две части. Но то были учения, а сейчас схватка, а это две большие разницы.
Тем паче что бой для Лисянского был первым, в прошлой войне с турками из-за младости лет он, понятное дело, не участвовал. Да и на флотскую стезю встал совершенно случайно.
Уроженец тихого Нежина, в его жилах смешалась украинская, польская и казацкая кровь — сама судьба и происхождение гарантировали ему офицерские погоны в Нежинском гусарском полку. Вот только отец решил иначе — старый майор, пораженный небывалой победой русского флота при Чесме, поклялся прилюдно, что если у него родится сын, то служить отпрыск будет исключительно на качающейся под ногами корабельной палубе.
Сказано — сделано, и когда три года спустя на свет появился младенец, ему была с детства уготована участь моряка. Но сам Юрий не жалел — многочисленная родня в Нежине прошлым летом, когда он побывал в отпуске, с нескрываемой завистью поглядывала на его черный флотский мундир и занималась увлекательным для себя делом — ему подыскивали достойную невесту. Пришлось объяснять, что флот не гусары и тем паче не армия, и жениться там разрешено по миновании семи лет службы в офицерском чине, не ниже старшего лейтенанта, и никак не раньше…
— Ал-ла!
Сквозь орудийный грохот пробились отчаянные выкрики турок, но Лисянский надеялся, что враги не заметили рокочущие русские катера, а шум паровой машины затерялся на фоне чудовищного пиршества Марса. Теперь он с задыханием ждал только одного — когда шест с бочкой на конце войдет в воду и ткнется под днище выбранной им для атаки галеры…
Петровская Гавань
— Эх, годы мои тяжкие…
Губернатор Аляски, статский советник Шелихов, по привычке вытянул руки, поднимаясь с кровати. Если бы двадцать пять лет назад сказали, что занесет его из города Рыльска, обычного мещанина, которых в каждом русском провинциальном городке пруд пруди, на самый край земли, на далекие северные острова, он бы напрочь отказался верить.
Как и в то, что станет статским советником, что раньше бригадирскому рангу соответствовал, а сейчас полковничьему. Велик чин, но и давит на плечи ответственностью тяжкой.
Да и насчет лет своих Григорий Иванович лукавил сильно — сорок пять не возраст совсем, первая седина в голове только появилась, а тело крепкое, будто дуб мореный, лишениями на чужедальней земле закаленное.
Тихо, на цыпочках отойдя от широкой кровати, где сладко посапывала супруга, губернатор приотворил дверь и вышел из спальни, бережно затворив за собой. Негромко произнес, зная, что старый слуга уже не спит:
— Иван! Воды подай, мыться.
Дверь в горенку отворилась, и на пороге появился старик с тазом и кувшином, из которого исходил пар.
— Здесь я, барин…
— Сколько раз говорить — не барин я тебе!
— Так привык я, Григорий Иванович, ты уж не обижайся!
Шелихов хмыкнул — день начинался хреново, с «барина», а это сулило неприятности. Такой вот у них выработался ритуал за последние годы. А что касается «барина», то эта дань прошлого — Ванька Максимов был беглым крепостным, сбежавшим сорок лет назад от лютого помещика в Сибирь. Теперь же такое просто невозможно — крепостное право уже как десять лет отменено, а оставшиеся за владельцами крестьяне просто платят им установленные императором подати.
Да и то только в том случае, если дворяне продолжают служить в армии и на флоте, причем все мужчины поголовно, без каких-либо изъятий, за исключением престарелых и немощных.
Тут манифест «О вольности дворянской» император так завернул, что в армии от дворян не протолкнуться, а здесь, на дальних окраинах, так вообще — каждый год своею охотой на Аляску несколько дюжин недорослей прибывают, дабы десятилетнюю службу отправить. И выполняют ее с прилежанием, так, что даже граф Орлов удивление свое выказывает и в пример их ставит…
— На руки еще полей. — Шелихов тщательно мылся, а мысли ворочались в голове сами по себе. Вот его самого взять — думал побывать на Аляске немного, да прикипел к ней всем сердцем. Жену свою с двумя маленькими дочками из Иркутска забрал и сюда на корабле перевез, выполняя строжайший царский указ.
Поначалу близкие роптали, но смирились, а теперь и свыклись. А почему так произошло?
Да потому, что даже в Иркутске они никто, и, тем паче, в далекой России. А здесь у них положение. Недаром флотский офицер фон Крузенштерн, из природных немцев, что через одного бароны, к его младшей Настеньке сватается…
Дарданеллы
— Московитам хочется получить еще один урок?! Ну, что ж, они его получат, и пусть пеняют на себя!
Горацио Нельсон с усмешкой посмотрел в подзорную трубу — на каменистых валах суетились маленькие фигурки русских канониров да торчали орудийные стволы. Позиция московитов была ими укреплена, и хорошо — два приткнувшихся к берегу обгорелых остова турецких кораблей были молчаливым тому подтверждением.
Стопушечный флагманский корабль «Агамемнон», горделиво распустив все паруса, величественно шел впереди кильватерной колонны. Лишь несколько сбоку и чуть впереди рысил тридцатипушечный фрегат «Венус», исполняя функции авангарда.
— Две тысячи лет тому назад легендарный царь Микен Агамемнон с ахейским войском тоже плыл сюда. Ведь где-то там, за холмами, можно увидеть развалины знаменитой Трои, сэр.
Капитан флагмана Трубридж блеснул эрудицией, ведь в Англии почитали героев античности. Недаром чуть ли не треть эскадры носила их имена — были тут и Ахиллес с Патроклом, и хитроумный Уллис, что протащил в крепостные ворота деревянного коня. Как там написано: «Бойтесь данайцев, даже дары приносящих!»
— Мы им не подарки пришли дарить, — усмехнулся вице-адмирал, и его вытянутое лицо приняло хищное выражение. — От наших ядер у них самих желание возникнет нас одарить! Варвары!
Нельсон не скрывал своего пренебрежения, потому что успел осмотреть русские укрепления. Одним уцелевшим глазом он видел много больше того, что даже знающие моряки разглядывали положенной по природе парой глаз. И высчитал орудия, что встретили столь горячо турок. Всего сорок, никак не больше. Три десятка справа, остальные слева. Не слишком серьезная преграда для его кораблей, имевших на палубах свыше семи сотен пушек.
— Сэр! Русские подняли на береговой мачте сигнал — «Ваш курс ведет к опасности!»
— Не отвечать! — высокомерно бросил адмирал. Но на берег посмотрел внимательно — по мачте поползли вверх новые флаги, весело развернутые хорошим ветром.
— Сэр! Эти московиты требуют, чтобы мы спустили паруса и встали на якорь. Они подняли еще второй сигнал — «Лечь в дрейф незамедлительно, курс приведет к крушению».
— Пугают?! Не отвечать!
— В проливе видны несколько русских кораблей. Они вытягиваются в боевую линию, сэр!
— Мы их сомнем с ходу, Трубридж…
— Сэр! Но на мачте уже поднят желтый флаг с черным орлом. Это вроде как царский штандарт!
Нельсон усмехнулся и демонстративно приложил подзорную трубу к выбитому глазу.
— Не вижу императорского флага и сигнала! Эскадре следовать вперед. На первый выстрел русских отвечать всем бортом!
Петергоф
— Пошла писать губерния, — пошутил Миронов. Так уж случилось, что делопроизводители были с «губернскими», а не с коллежскими чинами, и скрипели перьями везде, во всех городах и весях. Оттого который год и ходила по стране эта шутка.
