«Очень многословно, — отметил Бармин. — И явно не по существу. Надеюсь преамбула все-таки не затянется».
— Я сегодня увидела достаточно, чтобы понять, насколько я в тебе ошибалась. Твои женщины… — она запнулась, словно, подыскивала правильное слово. — Они все, неважно сколько им лет… Они искренно тебя любят и подчиняются тебе беспрекословно, что крайне необычно для нашей среды. Они признали в тебе лидера, мужчину, главу семьи и вожака стаи.
— Особенно, Дарена, — криво усмехнулся Бармин, не удержавшийся от комментария даже при том, что обещал себе не мешать Ульрике говорить.
— Она… Ты уж прости, Ингвар, но она неумная и несамостоятельная девушка. В этом все дело. Я думаю, ее подначила мать, которая тебя не любит и не готова уважать. Была бы Дарена поумнее, сама бы все поняла и не пошла у матери на поводу. Но она не привыкла думать самостоятельно и не умеет жить своим умом. Дело не в возрасте, а в воспитании. Мария не на много старше, но действовала безукоризненно, и что не менее важно, не задумываясь, потому что в скоротечном бою думать некогда. Инстинкты важнее, а они у нее правильные. Но вот что еще я заметила. Ты был готов действовать сам, но позволил ударить своей невесте. Это не только великодушно, это правильно, потому что формирует ее характер. Она теперь всегда будет готова к отражению атаки, и это прекрасно. Но я говорю о другом. Ты поступил мудро, позволив ей действовать самой. А затем ты быстро взял инициативу в свои руки, успокоил присутствующих и вывел Дарену и ее мать из игры. Распоряжения отдавал дельные и…
— Ты составляешь мою характеристику, — поинтересовался Ингвар, — или это вечер дифирамбов?
— Да, — подтвердила женщина. — Составляю. Для себя. А теперь дай мне договорить. Осталось совсем немного.
— Хорошо, — согласился Бармин, — говори.
— Я потом весь день наблюдала за тем, как ты справлялся с нервным напряжением, как вел себя с гостями. С кем и как говорил, как обращался со своей сестрой и невестами, и какими глазами они все на тебя смотрят. А потом… Ты извини, Ингвар, но тебе об этом стоит знать. Если ты не закрываешься, а ты, видимо, блокировать чужое «видение» не умеешь. В общем, у нас одинаковая магия, и, когда ты разбирался с Дареной, я совершенно случайно стала свидетелем того, что произошло в ее спальне.
— Ну, и как тебе?
— Ты был милосерден. Я бы такое не простила, но ты, похоже, мудрее меня. А все остальное… Ты был в своем праве, и действовал разумно. Результат подтверждает твою правоту. Теперь она будет есть с твоих рук. У нас говорят, станет твоей сучкой. Прикажешь «сидеть», сядет, позовешь «к ноге», тотчас прибежит.
— Считаешь, это хорошо для семейной жизни? — внутренне поморщившись, спросил Ингвар.
— В ее случае, да. — Прозвучало твердо. И весьма двусмысленно, в контексте их разговора в Ниене.
— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Бармин, наскоро обдумав ситуацию.
— Ты, о чем? — нахмурилась принцесса.
— Я о том, что мы часто совершаем поступки под влиянием момента, а потом об этом жалеем, и виноватым, в большинстве случаев, оказывается тот, ради кого мы, вроде бы, старались.
— Ты знаешь, что я хочу сделать?
— Знать не знаю, — пожал Ингвар плечами, — но догадываюсь и меня, правду сказать, пугает твоя решительность.
— Меня тоже, — кивнула Ульрика, — но я от своих решений никогда не отказываюсь, тем более, что это продуманное решение, если ты поверишь мне на слово.
— Что ж, — нехотя, согласился Бармин. — Верю. Делай, что должно.
На самом деле, он знал людей, похожих на кронпринцессу. Не как обычный человек, а как психиатр. Это было чисто профессиональное знание и оно, по правде сказать, не обещало ничего хорошего.
«В лучшем случае, мелодрама. В худшем — греческая трагедия!»
Такие реакции, что любопытно, были характерны сразу для двух категорий людей: для эмоционально лабильных и, скажем так, слабых духом, и для сильных, уверенных в себе, твердых в своих убеждениях, несгибаемых людей. Среди первых было больше женщин, среди вторых — мужчин.
— Ингвар, — продолжила между тем женщина, — в прошлую нашу встречу ты произвел на меня хорошее впечатление. Пожалуй, можно сказать, сильное. Но сегодня я окончательно поняла, что хочу стать твоей женой не только формально, но и на самом деле. Конечно, если не любовь, то хотя бы уважение тоже надо заслужить, и я к этому готова. Я буду бороться за тебя, если позволишь!
Прозвучало не очень. Слишком много патетики, — действительно, похоже на театр, — но при этом Бармин понимал, все, что сказано, является правдой. Во всяком случае, Ульрика в это верит. Очень искреннее послание, отнюдь не характерное для герцогини Сконе. Чего-то в этом роде Бармин, собственно, и ожидал, однако завершение «сцены» оказалось неожиданным даже для него. Женщина опустилась на колени и преклонила голову.
«Безумие!» — успел подумать Бармин.
Он вскочил на ноги и бросился к ней, чтобы поднять с колен, но не успел.
— Я признаю твое старшинство, Ингвар. Ты глава семьи, — подняла она голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы стать тебе хорошей женой. И, если я в чем-нибудь облажаюсь, просто высеки разок, как Дарену.
Предложение высечь прозвучало уже второй раз и порядком Ингвара насторожило. То есть, он был отнюдь не против легкого БДСМ, но только если пороть будут не его, а вот доминировать будет как раз он. Однако, как психиатр, он понимал и другое. В сексе практически всегда есть место мужскому доминированию и даже некоторой доле агрессии. Такова природа нормативных отношений между полами: один берет, — потому что тестостерон — это судьба, — другая отдается. Однако впадение в крайности — это всегда перверсия и, будем откровенны, патология, даже если с этим готов уживаться партнер по сексу, а заодно и общество. Так что сейчас, в Бармине боролись старый психиатр и молодой герой-нагибатель. Однако время шло, а реагировать на демарш кронпринцессы надо было быстро. Поэтому Бармин поднял Ульрику с пола и, не давая одуматься ни себе, ни ей, поцеловал в губы. Грубо поцеловал, властно, но, как оказалось, ей нечто в этом роде, на самом деле, и требовалось, потому что уже
