— Думаю, малость пораньше, — оставляю за собой последнее слово. Однако Евгения Игнатьевна не зря на цены жаловалась. При нынешних заработках для большинства народа цены пока кусаются. Если рабочий получает где-то от 20 до 90 рублей в месяц, в зависимости от профессии и квалификации, то кормить на эти деньги семью при нынешних ценах непросто. Конфеты детишкам уже не купишь, разве что леденцы иногда, а уж о паюсной икре за два с полтиной фунт — и говорить нечего. Из выпивки доступно только пиво, ибо водкой пока не торгуют, а бутылка спирта стоит аж десять рублей.
Впрочем, при моем партмаксимуме (175 рублей в месяц), я мог себе позволить не только вполне сносно питаться, но и потратить кое-что на развлечения. Например, сходить с девушкой в театр. Моя интуиция удерживала меня от того, чтобы по случаю какого-нибудь праздника преподнести Лиде Лагутиной духи или что-нибудь еще в этом роде. У меня сложилось впечатление, что на такой ход с моей стороны она отреагирует резко отрицательно, тем более, что за время нашего знакомства я успел убедиться в том, что духами или косметикой она совершенно не пользуется. Но вот идея посмотреть нашумевшую фильму, или горячо обсуждаемую театральную постановку не вызывала у нее отторжения.
После очередного похода в тир на Лубянке (кажется, это было во вторник, восемнадцатого марта) я набрался смелости и поинтересовался, как она смотрит на то, чтобы посетить электрический театр — то, что в прежние времена называли синематограф, а теперь все чаще именуют просто «кино». До революции в Москве было около ста электрических театров, к концу 1921 года работало только десять, но сегодня их число уже перевалило за полсотни, и спрос пока до конца не насыщен.
Пройдя по бульварам, и обогнув Страстной монастырь, мы оказались на Тверской. Лида вывела меня к одному из ближайших к ее дому кинотеатров — это оказался знаменитый «Арс» на Тверской, где в мое время размещался Драматический театр им. К.С. Станиславского. Передо мной «Арс» предстал в том виде, какой его здание приняло в 1915 годуЈ после перестройки специально под кинотеатр (ибо к моему времени фасад был довольно сильно упрощен, были утрачены некоторые элементы отделки, здание потеряло львов над верхним карнизом).
Мою спутницу здание «Арс» натолкнуло на несколько иные ассоциации. Махнув рукой в направлении противоположной стороны Тверской, она поведала мне:
— Вон там совсем недавно клуб анархистов был. Прямо над входом черное знамя развевалось — все, как положено. Ну, мы его, в конце концов, прикрыли.
— А теперь там что? — спросил я, силясь разглядеть в неверном свете вечерних сумерек какую-то вывеску, намалеванную в манере кубизма.
— А теперь там какие-то чудаки кооператив устроили, под названием «Всеизобретальня человечества», — слегка поморщилась Лида. — Чтобы они там хоть что-то путное изобрели — о таком и не слышно. Единственное, что в этой затее есть настоящего, так это столовая, в которой всяких горе-изобретателей кормят со скидкой.
У входа в здание кино толкалась в основном «чистая» публика — нэпманы с семьями или любовницами, спецы, советские служащие не самых низших разрядов. Наряду с ним было немало зрителей, одетых попроще — сегодня давали «Красных дьяволят» режиссера Перестиани, и эта фильма привлекала к себе соответствующую публику. Впрочем, буржуазно-мещанский зритель тоже был не прочь посмотреть увлекательно снятый боевик, и тот факт, что действие происходило во время гражданской войны, а героями были «красные», не был особым препятствием к тому, чтобы воспринимать ленту, как развлекательную. Несмотря на поздний час — было уже начало девятого — в толпе зрителей мелькали и ребятишки, которые составляли едва ли не главный контингент почитателей «Красных дьяволят».
Когда-то давно, в детстве, я уже видел эту ленту, да и сейчас был не прочь освежить в памяти свои впечатления. Ведь это, пожалуй, один из первых, если не самый первый советский фильм в жанре альтернативной истории — в нем Нестора Махно «красные» захватывают в плен, хотя в реальной истории ему удалось отбиться и прорваться за кордон
Протолкавшись к кассе, я узнал, что остались только самые дорогие билеты — по 90 копеек (а с утра на задние ряды можно было сходить и по 25). При средней цене билета примерно в полтинник кино было трудно назвать совсем уж общедоступным развлечением. Если ты получаешь 30–40, а то и 15 рублей в месяц, полтинничками на кино разбрасываться не станешь. Разве что по большим праздникам… Но при моей зарплате 90 копеек за билет — это было не препятствие, и вскоре мы уже проталкивались через толпу к своим местам.
После фильма я спросил Лиду, по лицу которой блуждала неясная улыбка:
— Ну как, на твой взгляд — стоило смотреть?
Девушка, как будто очнувшись от наваждения, резко повернула голову в мою сторону, некоторое время помолчала, как будто бы прислушиваясь к каким-то внутренним ощущениям, а потом медленно проговорила:
— Честно сказать, это ведь все полная ерунда. На самом деле то, что они наснимали, совсем на настоящую гражданскую войну не похоже. — И тут же, почти без паузы, добавила, чуть смутившись:
— Но смотрится почему-то с интересом. Ерунда же, а я сама смотрела, не отрываясь, хотя и знаю прекрасно, что гражданская вовсе не из таких веселых приключений с трюками состояла. А вы как думаете? — перевела она стрелки на меня.
— Думаю, что если идея фильма правильная, и подана не скучно-назидательно, а так, чтобы привлечь сердца зрителей, значит, лента хорошая. Другое дело, что нужны и такие фильмы, которые будут говорить всю правду о войне, всю до конца.
— На такую правду, пожалуй, зрителя калачом в кино не заманишь, — зябко дернула плечом Лида.
— Сейчас, наверное, так и есть, — киваю, соглашаясь, — слишком уж свежи в памяти личные переживания каждого, кто был вовлечен в эту кровавую мясорубку. Но с течением времени воспоминания сгладятся, боль притихнет, и правда о тех днях, показанная на экране, станет очень нужна, особенно для новых поколений. Ведь и вранья вокруг наших дел будет наверняка накручено много, а кино должно будет этому противостоять, не дать исказить и затоптать то, что мы пережили, либо отлакировать и приукрасить, пусть даже из благих побуждений.
Тем временем мы миновали здание бывшего Английского клуба, на одной из колонн ограды которого я разглядел в слабеньком ночном освещении плакат (похоже, работы Родченко), который гласил что-то вроде: «Тот не гражданин СССР, кто не акционер Добролета!». На плакате был изображен взмывающий ввысь аэроплан, а внизу были даны адреса отделений банков, где можно приобрести акции.
— Лида, а ты- гражданин СССР? — спросил я ее кивая на плакат. Она сначала не поняла, потом рассмеялась, и вдруг расстегнула верхнюю пуговицу пальто, отогнула лацкан, сдвинула в сторону шарф… Теперь настала моя очередь недоумевать, пока я не разглядел в неверном свете редких фонарей приколотый к ее платью значок, изображавший одномоторный биплан, с красной эмалевой звездой наверху, в которую были вписаны цифры «1923», и синей эмалевой лентой с первыми слогами надписи «Общество друзей воздушного флота».
Вообще-то говоря, «Добролет» и ОДВФ — это были разные организации, хотя и основанные почти одновременно. Первая — это было акционерное общество для развития гражданской авиации. Вторая — основанная по инициативе Л.Д. Троцкого добровольная общественная организация с целью содействовать развитию военной и специальной авиации. Но, так или иначе, свою лепту в развитие советского воздухоплавания Лида внесла… Пока мы занимались на ходу рассматриванием плаката и значка, впереди уже открылся вид на памятник Пушкина.
Мы расстались с Лидой на Тверском бульваре. Помахав ей рукой на прощанье, я отправился к трамвайной остановке. Уже добравшись до дома, и наскоро поужинав, я задумался — что же мне делать дальше? Нет, вообще-то дел хватало. В наркомате я сейчас подключился к несвойственной моему отделу работе: с программой импорта сельскохозяйственных орудий и машин мы справились, но вот с их продвижением конечному потребителю возникли проблемы. Поэтому сейчас проводилась ревизия нереализованных запасов сельхозмашин, и они предлагались крестьянам со скидкой от 3- до 50 %, причем предпочтение отдавалась коммунам, совхозам и крестьянским кооперативам. Ну, внутренняя торговля — это было не мое дело, а вот к ревизии и оценке запасов меня как раз и привлекли.
Так что на работе дела шли своим чередом, но вот с моими политическими задумками дело обстояло непросто. Я лишь в самых общих чертах наметил себе линию поведения, а из конкретных дел наметил (и уже частично реализовал) лишь один пункт. Троцкого и левую оппозицию удалось частично вывести из игры, ослабить давление на этот фланг, и тем самым ослабить одновременно степень консолидации правящего большинства перед лицом общего врага. Теперь надо было двигаться дальше. Но куда и как?
