— Ладно, — говорит Игнатов, слегка меняясь в лице. — Хорошо с вами, но пора. Мне ещё пять часов отсюда до дома добираться.
— А где находки-то? — спрашиваю Аникеева, когда Владлен садится в машину.
— Сейчас подвезут, — говорит он. — Я автобус в сельпо отправил сухим пайком закупиться. Завтра в дорогу, полевой сезон заканчивается.
Его слова отзываются в сознании неожиданной грустью. Сегодня «слоны» окончательно доделают крышу, опустеет археологический лагерь и закончится мой недолгий курортный роман, первый в этой новой жизни.
— Да вот и они, — говорит Аникеев, так и не давая мне толком погрузиться в раздумья.
Со стороны рыночной площади к ателье подкатывает пучеглазый ЛиАЗ — почтенный труженик советских автомобильных дорог. С тяжёлым, усталым вздохом раскрывает дверь, и оттуда весёлой шумной гурьбой вываливаются девчонки.
Первой выходит Надя и повисает у меня на шее, никого не стесняясь.
Жигули Игнатова выруливают со стоянки, проезжая мимо нас. За лобовым стеклом я вижу его улыбающуюся физиономию, смотрящую на нас с Надей.
Такое ощущение, что он уличил меня в чём-то и теперь крайне доволен этому обстоятельству.
Может быть даже, учитывая наши фиктивные отношения с Кэт, Владлен теперь считает, что взял надо мной некий реванш. Ну, или мы, по крайней мере, квиты.
Да ну и пусть. Я, если честно, почти сразу забываю о его отъезде, едва пижонский автомобиль скрывается за поворотом.
Профессор Аникеев улыбается, словно очень молодой начинающий Санта-Клаус, сделавший мне неожиданный подарок. Сходство подчёркивает покрасневший кончик его носа.
Я невпопад думаю о том, что припасённый Митричем коньяк окажется, кстати.
— Вот, напросились, — говорит Аникеев. — Сказали, что помогать будут и без них ничего не получится.
— Зато с ними всё очень хорошо получится, — подтверждаю я серьёзным видом, на что Аникеев очень солидно кивает.
— Ну что же мы здесь столпились, — спохватывается Митрич. — Пойдёмте уже, я чайник поставил.
Они почти сразу уединяются в каморке, так что моя идея похвастаться перед профессором своей техникой терпит фиаско. Зато у девушек телеобъектив вызывает невероятный восторг.
— Ой, а можно подержать? — просит Надя.
— Только не урони, — говорю, передавая камеру.
— Тяжёлый, — сообщает она.
Юлька, самая наглая из троицы, проводит по телеобъективу подушечкой пальца и задумчиво прикусывает губу.
А скромная Татьяна неожиданно краснеет.
Я, конечно, слышал, что при некотором направлении мыслей, эротичным может считаться любой предмет, чья длина превышает диаметр, но такую наглядную иллюстрацию наблюдаю редко.
Вот прям, хоть бери телевик и ходи знакомиться. Хотя, с другой стороны, в голову сразу лезет история про шерифа с большим револьвером. Так что, как ни крути, это палка о двух концах.
— Так, — говорю, — сложная техника детям не игрушка. Возвращайтесь сюда. Где там ваши находки?
Таня ставит на журнальный столик деревянную коробку с низкими бортиками, разделённую внутри на ячейки, в которых заботливо подписанными лежат осколки минувших эпох.
— А это у тебя что, кукольный театр? — любопытствует неугомонная Юлька.
— Почти, — говорю я. — Сейчас всё увидите.
Лайтбокс — приспособление не сложное, но в окружающую меня эпоху, очевидно, передовое. Так что я с полным основанием могу считать себя прогрессором.
Изготовил я его в самом простом варианте: из картонной коробки из-под телевизора. В ней я с четырёх сторон вырезал стенки, оставив только рёбра жёсткости — сверху, слева, справа и, разумеется, спереди. Три стороны, кроме передней, я заклеил калькой.
Она выполняет роль своеобразного светофильтра, давая ровный рассеянный свет. Вдоль задней стенки я проложил лист ватмана, так что он проходит от дальнего верхнего ребра до ближайшего нижнего, по принципу фона в фотолаборатории, когда стена плавно превращается в пол.
Таким образом, я получаю идеальный белый задник и подсветку с трёх сторон, которая обеспечивает полное отсутствие теней. Предмет словно висит в пространстве, освещённый со всех сторон.
Равномерная подсветка подчёркивает объём и прорисовывает все детали.
— Клади, — я показываю Наде, и она достаёт из коробки небольшой кусочек кремня, помещая его в нужное место.
— Девчонки, что-то так мороженого захотелось, — говорит вдруг она. — Мы когда в магазине были, я видела, что там продаётся. Вы не сходите?
Подружки переглядываются, и я замечаю, как Юлька слегка толкает локтем подзависшую Таню.
— Конечно, сходим, — говорит она. — Мы мигом.
— Находка первая, — проговаривает Надя, помечая что-то у себя в большой тетради. — Трапеция.
Я делаю два снимка, второй скорее для контроля. Затем разворачиваю находку и отснимаю трапецию уже в другом ракурсе.
— Угу, — говорю. — Готово. Давай следующую.
— Находка два. Наконечник копья, — произносит Надя таким голосом, словно она лаборант из научно-фантастического фильма, комментирующий ход эксперимента в лаборатории ядерной энергетики.
В фотоателье повисает тишина. Только из-за стенки приглушённо слышен равномерный бубнёж Аникеева и чуть более эмоциональные выкрики Митрича. Собеседники нашли друг друга.
Я прекрасно понимаю Надин намёк и манёвры её подружек. Слова Аникеева о том, что завтра археологи возвращаются в город, я тоже не пропустил мимо ушей.
По всем признакам это наша с Надей последняя встреча. Очевидно, нужно что-то друг другу сказать, но вот что? Пока никому из нас это не приходит в голову.
Навожу резкость на наконечник стрелы.
Мезолит не зря считают скучной эпохой. Здесь нет ни гигантских каменных топоров, которые будят в воображении образы каких-нибудь косматых охотников на мамонтов. Да и сами мамонты к этому времени уже вымерли. Нет и филигранных в своём исполнении орудий неолита, которые обрабатывались с такой скрупулёзной чёткостью, что кажутся произведениями искусства. Маленькие простые кусочки камня, по которым неспециалисту даже трудно определить, что их когда-то касалась человеческая рука.
Благодаря усилению объектива, я вижу в видоискателе крохотные сколы на наконечнике стрелы.
— Представляешь, — говорю, — десять тысяч лет назад здесь жил какой-то человек. Он держал этот камень в своих руках, стучал по нему другим камнем, чтобы сделать стрелу. Он ходил с этой стрелой по тем самым рощам, где мы с тобой гуляли, стрелял, и этот наконечник вонзался в какого-то зверя, а может быть и человека.
— От двенадцати до пятнадцати тысяч лет назад, — педантично поправляет Надя. — И с такими стрелами не воевали. Это охотничий наконечник.
— Да какая разница, — отмахиваюсь я. — Просто ты представляешь, что мы не знаем о нём ничего. Ни его имени, ни мыслей. А вот эта самая вещь осталась и дошла до наших дней… Всё готово. Следующий.
— Находка номер три. Нуклеус, — говорит Надя. — Да, мы завтра уезжаем.
— Я знаю, — говорю, не отрываясь от камеры. — Аникеев уже сказал.
— Ты будешь навещать меня в городе? — спрашивает она.
— Конечно, — с глупой улыбкой киваю я. — Ты ведь мне оставила свой телефон. Созвонимся и встретимся.
— Ты ведь в Белоколодецк поступать будешь, да? — уточняет она.
— Да, — говорю, — я же рассказывал. В училище, на фотографа.
— Ты и в училище, — блондинка морщит носик.
В Советском Союзе, конечно, нет аристократии. Но вот сословное высокомерие уже есть. Как у этой студентки истфака к слову «училище».
— Потому что в университетах на фотографов не учат, — терпеливо поясняю я. — Не считается эта профессия достойной высшего образования.
Тут я, конечно, передёргиваю. Но два-три вуза на всю страну, это, согласитесь, не идёт ни в какое сравнение с открытыми повсеместно «Педами» и «Политехами».
— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — Надя хмурит лобик. — Ты ведь не будешь всю жизнь с фотоаппаратом бегать?
