Странное дело, но в начальники очень редко пробиваются профессионалы. Настоящих писателей, художников или журналистов, которые достигли руководящих высот в своей сфере, можно по пальцам пересчитать.
Зато вверх активно лезут всякие редакторы, корректоры, ответственные секретари и даже машинистки.
В прошлой жизни я лично был знаком с бывшей секретаршей, которая возглавляла крупную коммерческую радиостанцию. Вот и Игнатов из таких.
— Ты, наверное, считаешь меня плохим человеком, — неожиданно говорит Владлен. — Молодость всегда сурова и категорична. Так вот, это не так. Мы с Нюсей и Сергеем учились вместе на одном потоке. Можно сказать, пять лет просидели на одной институтской скамье… И она сразу выбрала меня. А я дурак, медлил, считал, что карьера важнее, а личная жизнь от меня никуда не денется. Вот она и вышла замуж, назло. И Сергея выбрала тоже назло, чтобы я каждый день видел, какую девушку потерял. Знаешь, есть такие женщины. Тебе-то ещё не понять, ты молодой слишком. Вряд ли ты с такими в жизни сталкивался, которым ты готов простить абсолютно всё: любую обиду, равнодушие, абсолютно любой поступок. И чем больнее она тебе делает, тем важней для тебя становится. Со временем я смирился, тоже обзавёлся семьёй. А потом Сергея отправили сюда и… — он разводит руками.
Не врёт, по глазам вижу, что он сейчас говорит правду.
Конечно, глупо предполагать, что такой опытный и циничный товарищ, как Игнатов, вдруг поплывёт перед простым школьником. Это он разжалобить меня пытается, на совесть мне давит. Показывает мне, какой он хороший и несчастный, чтобы мне было стыдно против него что-нибудь выкинуть.
Ну а дальше любой человек своим поступкам может найти оправдание. В своём сознании мы всегда и везде перед собой хорошие. Это обстоятельства и другие люди заставляют поступать нас так, как мы поступаем. Обыкновенный защитный механизм сознания. Не будь него, и люди сошли бы с ума.
— Это вы Молчанова сюда сплавили? — спрашиваю я. — Чтобы не мешал?
— Нет, честное слово, нет, — пугается Игнатов, словно ему жутко оттого, что такая мысль в принципе могла прийти кому-то в голову.
А может быть, и вправду жутко. Ведь если я именно в таком варианте преподнесу всё Молчанову, то это будет выглядеть куда хуже, чем адюльтер. Это предательство.
— Владлен Игоревич, — буквально по слогам произношу я, — мне наплевать, с кем вы спите, лишь бы не с мужчинами, поскольку в нашей стране это уголовно наказуемое деяние. И каких-либо нотаций в плане морали, я вам тоже читать не собираюсь. Кто я такой, чтобы вас осуждать или нет. Если вы решили, что я шантажист, вы глубоко ошибаетесь. Я просто хочу показать вам, что не надо лезть в дела других людей. Вам неприятно, когда лезут в ваши дела, а мне, когда в мои.
— То есть ты ничего не планируешь делать с этими фотографиями? — недоверчиво прищурившись, переспрашивает Игнатов. — Чего же ты, в таком случае хочешь?
— Спасти я вас хочу, — говорю. — В большей степени, конечно, Орловича, но раз вы в это дело влезли по уши, то и вас тоже.
— От чего, — недоумевает Владлен.
— От позора Всесоюзного масштаба.
Глава 19
— От какого позора? — недоверчиво смотрит Игнатов.
Я начинаю объяснять, и по мере моего рассказа у него округляются глаза.
— Поехали, — швыряет он докуренную до середины сигарету в речку.
— Куда это? — удивляюсь я.
— К Орловичу, естественно, — нервничая, он повышает голос. — И ты только сейчас это всё рассказываешь⁈
— А раньше вы бы не стали меня слушать, — напоминаю я. — Да и не поеду я сейчас никуда. У меня съёмка запланирована. Не могу я людей подвести, — развожу руками.
— Каких людей? О чём ты вообще говоришь?
— Владлен Игоревич, — говорю. — Успокойтесь, не паникуйте. Я слежу за ходом конкурса. У нас есть как минимум неделя. И поехать, я сегодня действительно не могу. Договорился с профессором Аникеевым, что снимаю его археологические находки. Он серьёзный человек… ну, честное слово, неудобно же.
Услышав про недельный срок, Игнатов успокаивается, но не то чтобы сильно.
— Тогда завтра приезжай, — говорит Игнатов. — Во сколько ваша электричка приходит? Я тебя встречу на вокзале.
— Я завтра на работу выхожу, — объясняю. — Больничный закончился. А у меня начальница строгая, сами знаете.
— Решим мы вопрос с твоей начальницей, — криво улыбается он.
— Вы уверены, что хотите при всём этом присутствовать? — уточняю я. — Просто поверьте, я с Орловичем и сам разберусь, без вашего вмешательства.
— Да уж верю, — снова усмехается Игнатов. — Но меня он послушает скорее, чем тебя. Точнее, в моём присутствии ты сможешь быть более убедительным.
— Дело ваше, — говорю. — Это ваш знакомый, не мой. Только учтите, что я вас об этом не просил, и это ваша личная инициатива. Чтоб вы потом не подумали случайно, что я вам в решении данного вопроса чем-то обязан оказался.
— Да, удивил ты меня, Альберт Ветров, — Игнатов качает головой. — Подвезти тебя? — примирительно говорит он.
— Куда? — удивляюсь я.
До Берёзова от этого места пешком шагать не меньше получаса, так что да, по идее хотелось бы.
— На съёмки, — говорит Игнатов. — Заодно Николаича поведаю. Профессора Аникеева, — поясняет он, натыкаясь на мой непонимающий взгляд. — Я у него в студенческие годы практику проходил. Правда, он тогда аспирантом был. Что он, всё такой же бородатый?
— И даже ещё больше, — говорю. — Чтобы понять древнего человека, надо выглядеть как древний человек.
Владлен посмеивается, но, похоже, не от радости. Скорее у него это нервное. По Игнатову заметно, что он чувствует огромное облегчение от того, как складывается ситуация.
В уме перебрал уже все возможные варианты: скандал, развод, крах карьеры, публичный позор. После ощутил объём дерьма, которое готово свалиться на Орловича. И в итоге такое облегчение, возможность, в принципе, сухим из воды выйти.
Ну а мне-то что? Я не полиция нравов и не комитет по этике.
— Вот только домой ко мне заскочим? — говорю. — Мне аппаратуру взять нужно.
— Без проблем, — говорит Игнат. — Только ты дорогу покажи, а то хрен его знает, куда мы тут заехали.
К месту встречи у фотоателье мы всё-таки опаздываем минут на пять.
Профессор Аникеев приветствует Игнатова крепким рукопожатием, погружается с ним в какую-то долгую запутанную беседу об издании археологического сборника и поддержке этой темы по партийной линии.
Мне, вылезающему с переднего пассажирского сидения он удивляется до крайности. Ситуация, как в анекдоте «не знаю, кто он такой, но у него сам Брежнев за шофёра». До «дорогого Леонида Ильича» Игнатов не дотягивает, но на уровне района, фигура значительная.
— Добрый день, уважаемые. Добро пожаловать, — выходит к нам из ателье Митрич.
Я смотрю на пожилого фотографа и вижу его словно в первый раз. Ботинки Митрича вычищены так, что в них можно смотреться, а на плечах надет тёмный пиджак с орденскими планками.
Моих скромных познаний хватает только на то, чтобы различить орден Красной Звезды и ещё Отечественной войны, хотя наград значительно больше.
Митрич шагает к нам, гордо и воинственно, топорща усы.
— Профессор Николай Николаевич Аникеев и инструктор обкома партии Владлен Игоревич Игнатов, — представляю я мужчин. — А это мой наставник Степан Дмитриевич…
Понимаю, что я даже не в курсе, какая у Митрича фамилия, но в данном случае прекрасно обхожусь и без неё.
— Хорошую смену растите, Степан Дмитриевич, — заявляет Игнатов. — Талантливого парня подготовили.
Митрич заливается краской от удовольствия.
— Стараемся, — говорит он. — Да Алик, он сам больше… Голова у него светлая.
— Ну надо же, — удивляется Аникеев. — Я, оказывается, с местной знаменитостью связался. А я и не подозревал, что ты настолько популярен.
— Вот, — говорю, — даже из областного центра приезжают, работы мои обсудить.
Киваю при этом на Игнатова.
