— Привет, — улыбнулся я в ответ и пропустил ее в дом.
— А я вот тебе пирожков принесла. Сама приготовила, — немного застенчиво сказала она.
В моем животе предательски заурчало, и угощение тут же перекочевало на обеденный стол на кухне, а затем и в мой живот. Сама Катя отказалась, сославшись, что уже наелась пока пекла. За время, пока уминал пирожки, разговорились, и девушка неожиданно выразила желание поехать по колхозам со мной.
— Но ведь у тебя учеба скоро начнется, — справедливо заметил я. — А я скорее всего до начала сентября буду в разъездах.
— Пропущу пару дней, — пожала она плечами. — Но если ты не хочешь… — сделала она паузу, давая мне возможность принять решение.
— Ну почему же? Я буду рад тебе, — улыбнулся я.
Катя расцвела от моего ответа, а я подумал, что так будет даже лучше. Одно дело — проверяющий, пусть и такой молодой. А другое, если этот же «проверяющий», но с красивой девушкой. Может, Кате расскажут что-то, чем со мной поделиться постесняются. Поэтому дальше подготовку к поездке мы продолжили вместе.
Отправились мы через два дня. Учитывая, что в конце месяца я доклад товарищу Сталину просто физически не успею сделать, написал ему письмо об этом, где сообщил, в какое примерно время вернусь из своей поездки. Письмо отнес в Кремль и передал через секретаря, после чего со спокойной совестью отправился с Катей на вокзал.
На этот раз не налегке, как я обычно путешествовал, а аж два чемодана прихватили. Мне-то и моего «дипломата» раньше хватало, но Катя вещей взяла, чтобы переодеться ей было во что и грязной не ходить. Останавливаться будем у местных председателей. Гостиниц в деревнях и селах нет.
Уж не знаю, сработало ли мое предположение, или просто из-за конца лета, когда урожай почти собран, и люди довольны этим, но встречали нас уже не так настороженно и недовольно, чем когда я один разъезжал. Да и может просто то, что деревни другие и не знают здесь о «моей роли» сказалось.
В первом же колхозе, созданном на базе деревни, нам накрыли стол и в первую очередь стали расспрашивать, как в Москве дела. В город у них народ мотался редко, несмотря на относительную близость столицы. Летом колхозникам не до поездок. А сейчас вот под конец сезона уже нашлось пара человек, что думали скататься.
Катя неожиданно для меня оказалась той еще болтушкой. Почему-то со мной она словно зажатая и скромная, а тут — бойко рассказывала про открытый парк культуры и отдыха. Открыт-то он уже два года как, но окончательно завершили его только в этом году.
Посидев за столом, оставил Катю и деревенских, а сам ушел с председателем поговорить на интересующую меня тему. Застолье проводилось в его доме, поэтому тот уверенно провел меня на задний двор, где закурил, и мы перешли к собственно обсуждению, как проводится коллективизация в его деревне, и сколько урожая они собрали.
— Поначалу-то настороженно все отнеслись, — пыхая самокруткой, делился Пахом Авдеевич. — Но у нас деревня дружная. И до колхозов все вместе всё делали. Тут это только теперь по закону стало.
— Тогда откуда настороженность? — спросил я.
— Дык, отдавать-то свое никому неохота, — пояснил он. — А тут товарищ Сталин о подвиге заговорил. Думали, все до исподнего снимут с нас. И поначалу так и хотели сделать, — угрюмо кивнул он. — Сборщик как приехал, дык говорит, давайте, показывайте, чегось собрали. И как давай все записывать, что в город отдать надоть. Эхма! — тяжело вздохнул мужик. — Потом ужо законы пошли. Полегче стало, хоть и все равно — почитай большую часть урожая отдаем.
— А чем полегче? — тут же спросил я.
— Дык, укорот хоть вот таким сборщикам можно дать, — пожал плечами председатель. — А то некоторые прямо говорили, что все у нас заберут, если чем их не умаслим. А тут — бумагу ему с законами под нос и все. Был один, фыркнул и сказал, что я подтереться той бумагой могу. Ну дык я тут же нашего городового позвал.
— Милиционера, — как-то на автомате поправил я мужика.
— А? А, ну да, — кивнул он. — Милицонера, — поправился он, исковеркав слово. — Так этого сборщика он и взял под белы рученьки, опосля мы его и не видели.
Еще немного поговорив о законах, перешел к теме урожая. Сколько собрали, где хранят, и как часто его у колхоза забирают. И в чем. Тут уж пришлось ножками пройтись.
На окраине деревни был свеже сколоченный склад. Внутри его разделили на несколько «секций», просто поставив стенки по грудь где-то высотой. Сквозь весь склад проходил один центральный коридор, по обеим сторонам от которого были «отделы» под разные продукты. Тут и морковь была и свекла и другие овощи с огорода. Все секции стандартного размера примерно по четыре квадратных метра площадью. Картошку еще не копали, но под нее уже «зарезервировали» десять секций, почти половину склада.
— У нас картошка — главная подать, — делился председатель. Говор у него был интересный, самому мужику лет пятьдесят и часто у него проскакивали дореволюционные словечки. — Коров всех у нас забрали, — горестно вздохнул он. — Только курей, да пару лошадок оставили. И то, лошадок удалось отбить лишь для помощи в вспашке. Грозятся и их забрать, когда у нас станцию эту, с тракторами которая, поставят. Пока ужо не поставили.
— А как у вас урожай считают?
— Дык, мешками, как еще? Или ведрами, — пожал плечами Пахом Авдеевич.
— А складывают потом его во что? И чем вывозят?
— Да когда как. Что-то также в мешках и увозят. Иное в ящик какой ссыпают. Иногда просто в брезент и на телегу. Все за раз обычно не вывозят.
— Почему? — тут же навострил я уши.
— Дык, а где энтот, транспорт-то взять? Хорошо когда грузовик придет, дык не много их сейчас. И ломаются, грят, часто. Пока его дождешься, проще на телеге увезти.
— И куда увозят?
— На эту, тож станцию, только распределения, — почесал подбородок председатель. — Вот оттуда ужо, я слыхал, все грузовиками забирают.
Поговорив еще с полчаса, я уточнил детали, как производится погрузка урожая, его приемопередача, есть ли какие-то бумаги, где все регистрируется, после чего мы вернулись за стол. Спать нас уложили в доме председателя, а на следующий день мы уже ехали в другой колхоз.
У Кати было приподнятое настроение.
— Мы когда летом работали, с деревенскими почти не общались, — делилась она. — С нами куратор поехал, Леонид Семенович, он переживал, что местные парни к нам приставать будут, — рассказывала она. — А тут вон какие добрые люди.
— Во всех деревнях по-разному бывает, — не разделял я ее энтузиазма. — Тут нам пока повезло.
Мои слова подтвердились уже в следующем колхозе. Как я понял, после моих разговоров с товарищем Сталиным, все колхозы решили сделать «профильными». В предыдущем упор на картошку, а в том, куда мы добрались, птицеферму создали. Разводили кур, гусей и индюшек. Запах стоял — на все село. И это при том, что саму ферму построили зимой за пределами колхоза. Но недалеко, всего-то в паре сотен метров, да еще и розу ветров не учли, строили «где место было».
Местные потому не в полях работали, а на ферме. И часто домой забегали. Вот когда мы с Катей шли от станции до дома председателя, к нам и прицепилась пара парней, начав сально высказываться в сторону девушки. Естественно я не стал молча стоять и терпеть это. Как итог — два вываленных в земле парня, один синяк у меня на скуле (несмотря на занятия в секции Динамо меня сумел достать один из парней) и крик деревенских «наших бьют!» Тут уж все колхозники из домов повыбирались и к нам поспешили.
Катя спряталась у меня за спиной, а передо мной собиралась толпа из сельских парней от четырнадцати до двадцати лет. Смотрели с угрозой и, если бы не быстрая расправа над двумя их земляками, уже бы кинулись меня пинать. Но до этого момента не дошло. Успел вмешаться председатель местного колхоза. А когда узнал, кто я и зачем приехал, тут же принялся разгонять толпу, обещая кары всем, кто хоть пальцем нас тронет.
— Вы уж извините наших оболтусов, — приговаривал мужчина, — молодые, исчо. Да девок у нас мало. Энто у других все наоборот, девок на селе полно, а мужиков война забрала. У нас же только парни и родятся. Уж не знаю, что за место у нас такое тута.
