Вместе с последними словами Тимофей медленно вытянул из поясного кошеля несколько сложенных вчетверо листков бумаги. Медленно – потому что быстрые или суетливые движения стража очень и очень не любила. Вплоть до крепкой оплеухи или быстрой подсечки с последующим заламыванием рук – так, на всякий случай.
– Вот.
Быстро пробежав по именам достойных негоциантов и слегка задержавшись на суммах, которые они намеревались вложить в устройство новых ткацких и канатных мануфактур, Дмитрий с некоторым удивлением констатировал, что некоторые старомосковские торговцы имеют просто-таки уникальный нюх на возможную прибыль. Да и такое слово как «монополия» им явно интуитивно понятно…
– После долгих размышлений ты решишь, что товарищество – дело хорошее. О том, как все будет устроено, узнаешь через двадцать дней, когда я буду в Москве. Сам же до того времени подумай, откуда возьмешь новых людишек на ткацкие станы и просаки[11] и где надо поставить под них новые амбары. А лучше не просто подумай, но и сделай роспись потребного.
– Все исполню, государь.
Подманив одного из чернокафтанников, царевич отдал ему сверточек ткани и едва заметным жестом отослал прочь.
– Как твои сыновья?
– Радуют. Елпидия хочу в этом году вместо себя в плавание до Антверпена отправить – чтобы себя показал да на Фландрию поглядел. А у Калистратки недавно последний молочный зубик прорезался… Уж такой он у меня непоседа!..
С тщательно скрытым пониманием поглядев на счастливого отца, наследник престола московского чуть склонил голову и тихо произнес:
– Я очень доволен тобой, Тимофей, сын Викентия. А значит, мне до́лжно наградить тебя за верную службу.
Синие глаза начали потихоньку наливаться небесным огнем.
– Помня то, что ты сделал, я позволю тебе самому выбрать награду. Говори.
Купец, слегка пригнувшийся от мягкого, но вместе с тем вполне ощутимого давления, без промедления приложил ладонь к сердцу:
– Служить тебе, государь, вот моя награда.
Миг-другой и ощущение благодати, исходящей от тринадцатилетнего целителя, бесследно исчезло. Вместо этого с легкой усмешкой в голосе и искрами смеха в глазах государь-наследник Димитрий Иванович задумчиво протянул:
– Ну, раз тебе третий сын не нужен…
Заседание Думы боярской в первый день июня года от Сотворения мира семь тысяч семьдесят четвертого проходило непривычно бурно. Как, впрочем, и пять предыдущих – ну так и вопрос того стоил! Воевать с Великим княжеством Литовским дальше или же склонить слух к предложению доброго мира? За первое были неоспоримые успехи русских полков, неизменно громивших литовскую шляхту и немногочисленных наемников. Воеводы, распробовавшие притягательно-сладкий вкус побед и жаждавшие военной добычи. Купцы, почуявшие леготу для своей иноземной торговлишки да избавление от части пошлин и поборов. А также часть бояр, коих великий государь обошел плодороднейшими полоцкими землями, испоместив[12] там служилых дворян и отличившихся воев из числа детей боярских. Кстати, новоявленные землевладельцы тоже были за продолжение войны – потому что одним из условий мирного договора с литвинами был возврат честно завоеванного Полоцка. Только-только устроились на землице, почувствовали себя хозяевами и на́ тебе…
– А я говорю, Риги нам не видать!
– С чего это? Кто что взял, того и будет!..
Два боярина свирепо бодались взглядами, воинственно сжимая кулаки.
Бумц!
Тяжелый посох головы боярской Думы Бельского, стукнувший в пол, слегка охладил накал страстей:
– Говорим по одному, да не забывая о вежестве. Василий Михайлович Юрьев?..
Степенно огладив седую бороду, думной боярин мельком покосился на царя, внимательно слушающего каждое произнесенное в Грановитой палате слово:
– Через Ригу проходят почти все торговые пути Великого княжества Литовского. Да и у королевства Польского в этом городе немалый интерес – по Двине-реке у них большая часть зерна и леса на продажу в иноземные страны плывет. Кто же такое отдаст в чужие руки?
Переждав согласный гул своих сторонников, дальний родственник правящей династии солидно откашлялся и продолжил:
– И Полоцк им для того же нужен.
Бумц!
Намекнув уже открывшему было рот противнику-собеседнику Василия Михайловича на соблюдение порядка, голова боярской Думы покачал увесистый посох в руках. Как жаль, что нельзя им треснуть по маковке некоторым особо крикливым неслухам!
– А вот Ревель они нам отдадут, ежели, конечно, мы его у шведа сами сможем взять. И Выборг. А весь север Ливонии и так уже под нами. За остальное же можно, и даже нужно, побороться. Я за крепкий мир и дружбу с литвинами!
Что началось после этих слов! Если бы не присутствие великого государя и его наследника, иные бояре и в бороды своим соперникам вцепиться не постеснялись бы, и кулаками по бокам их отходить. Потому что уж больно заманчивы были предложения послов – взять да и разделить земли Ливонского ордена между Русским царством и Великим княжеством Литовским. По-соседски так… И по принципу – кто какую землю успел занять, тот ею и владеть будет. А ту часть Ливонии, что уже успели взять под себя шведы, предлагалось совместными усилиями освободить от их нежелательного присутствия и опять же мирно поделить.
– Да ты никак позабыл, что Ревель есть город-порт? И Выборг тоже. А?! Их без кораблей брать – только зря силы да время тратить. Али ты войско по воде аки посуху погонишь? Умник.
– Корабли можно и у Дании попросить!
– Так они тебе их и дали…
– Так и дадут! У них со шведами война, так что полдюжины кораблей для такого дела всяко наскребут. И Любек ганзейский чем-нито поможет, им шведы всю торговлишку с нами рушат. Они же не полные дурни – такую возможность упускать? Не то что некоторые…
– Что ты сказал, пень трухлявый?!
– А ну руками не замай!
Бумц! Бумц! Бумц!
Разгоревшийся словесный поединок, едва не перешедший в выяснение отношений на кулаках, сначала утихомирил Бельский, а окончательно потушил сам великий государь, с явным недовольством шевельнувшийся на троне:
– Что скажет Вяземский?
В установившейся тишине князь встал и благодарно поклонился своему повелителю:
– Сама по себе Литва против нас жидковата будет, а Жигимонт Август по сей день не объявил посполитое рушение[13]. За нами же – ни одного поражения. Зачем делиться, когда можно взять под себя всё?..
Согласные шепотки части думцев тут же слились в тихую волну поддержки воинственного оратора.
– Со шведами у нас договор мирный, а Рига куда как лучше Ревеля будет, и уж тем более Выборга. Возьмем ее, и тогда вот где у нас Литва с Польшей будут!
Царский ближник весьма выразительно сжал пальцы в жилистый кулак.
– Чуть что не по-нашему, враз торговлишку им задушим! Держава Московская с того будет становиться сильнее, а они начнут потихоньку слабеть – что может быть лучше? А как укрепимся в Риге да на Ливонских землях, можно и о Ревеле подумать. Я за войну, великий государь.
Бумц!
Думные бояре, вздумавшие было высказаться в поддержку Вяземского, нехотя умолкли.
– Тебе слово, Хворостинин.
Молодой и не шибко родовитый, но отлично проявивший себя воевода пружинисто вскочил на ноги и низко поклонился – сначала Иоанну Васильевичу, а потом и его наследнику Димитрию Иоанновичу.
– Воюем мы хорошо, это правда. И Ливонию под себя взять можем, и это тоже правда. Только не вся. Вои русские сильны и храбры, но вот по части доспехов и доброго оружия мы литвинам уступаем. У нас дети боярские в тягиляях и кольчужках, а у них вся шляхта в бахтерцах и пансырях. Да таких, что не враз и саблей возьмешь! В огненном бое такоже – пока до сшибки дело дойдет, они из пистолей чуть не весь первый ряд из седел вышибают! Так что победы наши немалой кровью оплачены.
– Все плохо, все умрут, хе-хе…
Проигнорировав тихий шепоток-насмешку, Хворостинин продолжил отвечать:
– Пока мы бьем литвинов, к землям Ливонским присматриваются соседние державы. И если Швеция с Данией заняты длящейся меж ними распрей, то королевству Польскому ничто не мешает двинуть свои полки на нас. А под такое дело и крымчаки пожалуют – поди Жигимот найдет, чем хана на большой набег сподвигнуть.
– Верно! Мы и сами так делали, когда Казань да Астрахань воевали!
Бумц!
В боярских рядах вновь воцарилась тишина.
– Слово мое таково: заедино с Литвой повоевать всю Ливонию да миром ее разделить. Одна сплошная выгода получается: и шведов в море скинем, и с датчанами отношения улучшим. А если Жигимонт Август что недоброе удумает, так против того литовская шляхта встанет, хотя бы из боязни потерять новые земли. Но даже если и не встанет – с одной державой воевать куда как сподручнее, нежели супротив четырех. Я за мир, великий государь!