— Сойдет. — ответил я, нисколько не кривя душой. — Я где?
— Дома.
Смешок вырвался из меня чуть ли раньше, чем я осознал сказанное.
«Дома».
— Так, ладно. Что со мной случилось?
— Если бы мы знали. — девушка пожала одним правым плечом. — Ты потерял сознание после эвакуации, тебя дотащили сюда Маркус и Кейра.
— Маркус и Кейра? Кто все эти люди? Впервые слышу.
— Да уж. — вздохнула девушка. — А говоришь, что нормально себя чувствуешь. Лайт, что с тобой творится?
Лайт...
Я уже слышал это слово — его произнесла одна из девушек там, в черном городе, и уже тогда мне показалось, что это она обращалась ко мне так.
Все бы хорошо, но меня зовут не так.
— Так. — как мог твердо, сказал я. — А ты кто?
— Кона. — одними губами улыбнулась девушка. — Кона Гарс.
Впервые слышу это имя. Точно так же, как и Маркус и Кейра.
— Ладно. А дома это где?
— На причальной мачте «Зефир», конечно. — снова пожала одним плечом Кона. — Мне не нравится, что с тобой происходит. Может, тебя пыхнуть?
Себя пыхни, блин...
Что ж, значит, все, что я принял за видения ушибленного и воспаленного мозга — было вовсе не видением. И сейчас вокруг меня творится какая-то чертовщина. И, так как объяснить все, что творится с помощью известных мне законов мироздания, я не в состоянии, придется обходиться без них.
Ничего не отвечая на предложение «пыхнуть», я слегка приподнялся на жестком лежбище, на котором лежал все это время, подвинулся и принял полу-сидячее положение, чтобы удобнее было осмотреться.
Впрочем, сильно лучше не стало. Справа от меня моя узкая шконка была отгорожена стеной — такой же серой и слегка шершавой на ощупь. Сзади так же была стена и получалось, что мы с Коной находились в небольшой комнате, в которой имелась только узкая доска, наверное, считаемая здесь за кровать, кресло-мешок, в котором расположилась девушка, и небольшая тумбочка рядом с ним. Дверной проем, в котором я заметил шкафчики и цветастую одежду, явно предполагал наличие двери, но ее почему-то не было.
Зеркало бы...
Хотя нет, лучше не стоит. Я уже успел посмотреть на свои руки, когда с их помощью садился на лежанке, и беглого осмотра хватило, чтобы понять — это не мои руки. И ноги, безостановочно мельтешащие в поле зрения — не мои, даром, что скрыты под белой простыней. Я чувствовал, что они не мои. Я со своими, блин, тридцать пять лет прожил!
Что ж, раз объяснить происходящее с точки зрения физики не выходит, будем объяснять с точки зрения фантастики.
Я попал в чужое тело.
А, может, даже и того хуже — в какой-то другой мир.
И почему-то эта мысль уже не казалась дикой или тупой — спасибо современным книгам и фильмам, которые приучили не удивляться и не такому повороту событий. Да еще и обстоятельства, при которых я сюда попал — как-никак втыкание головой в асфальт с трехметровой высоты вряд ли кому-то когда-то шло на пользу...
Ох, мать твою!.. Это что получается, если я упал максимально неудачно и умудрился умереть...
То, стало быть, этот мир — загробный?!
Я еще раз посмотрел на Кону и еще раз обвел глазами комнату.
Нет, это точно не загробный мир. Для загробного мира тут все слишком... Серое. Обычное. Я бы даже сказал «обыденное». Конечно, я никогда не верил во всякие там котлы и вилы, но чтобы окружение было настолько простым — это надо постараться.
Я поднял руки и снова осмотрел их, уже внимательнее. Исчезли с пальцев многочисленные ссадины, полученные на тренировках, пропал с правого запястья шрам от открытого перелома три года назад, да и в целом руки выглядели моложе, чем раньше. Моложе и... холенее, что ли? Как у пианиста.
И в целом тело ощущалось по-другому. Оно оно казалось легче, оно двигалось быстрее. Любое мышечное сокращение происходило на долю секунды раньше, чем я привык, и из-за этого действия были непривычно быстрыми. Даже если бы предыдущих факторов было недостаточно, это несоответствие точно убедило бы меня в реальности всего происходящего. Серьезно, ну в каком сне может придти осознание, что твое тело двигается и реагирует по-другому?
Значит, придется смириться с двумя неприятным фактами. Даже с тремя.
Первый — я довыпендривался и умер.
Второй — я попал в другой мир.
И даже в другое тело. Судя по всему, более молодое и подвижное, чем старое. Привычное старое во всех отношениях тело, которому неврологи уже диагностировали начинающиеся позвоночные грыжи, а многократно ломаные кости болели при каждом изменении погоды.
Эх, говорили же мне завязывать с паркуром и соревнованиями, говорили же, что годы берут свое, а я все не слушал...
С другой стороны, плохо ли это? Мои золотые годы паркура прошли, и золотых, да что там — даже серебряных медалей я уже давно не брал, да и бронза стала редким гостем, все больше полуфиналы — и не дальше. Как ни крути, а в тридцать пять уже нет возможности тягаться с легкими и гибкими пацанами и девчонками, едва справившими совершеннолетие. А ведь я больше ничего и не умел, по сути — я даже из университет ушел, чтобы посвятить свою жизнь тренировкам и соревнованиям. В итоге и семьей даже не обзавелся, а все друзья, какие были, наоборот — уже десяток лет как бросили турники, стены и грани и вовсю с детьми нянчатся.
Так что даже если это и загробный мир, но я в нем нахожусь в молодом и здоровом теле, которому не требуется каждое утро зарядка на двадцать минут, чтобы просто заставить суставы сгибаться, а мышцы — сокращаться, то так тому и быть. Почему бы не принять такой расклад? Даже если вдруг окажется, что он все же плод моего воображения.
Возможно, если так окажется, я даже пожалею об этом.
Осталось только выяснить, где и когда я нахожусь. Судя по одежде, которую я видел уже дважды, черный-черный город и неизвестный «Зефир», в котором я сейчас нахожусь, принадлежат одному и тому же миру. И то, что я могу контактировать с аборигенами — это уже отлично, ума не приложу, что бы я делал, если бы девушка сейчас заговорила со мной на клингонском. Она сможет ответить на мои вопросы.
Только вот судя по ее реакции, я не должен задавать вопросов. Я должен и так все знать. А, значит, чем больше вопросов я задаю, тем страннее это будет для нее выглядеть.
Кто ее знает, может, я доболтаюсь, и она все же решит меня «пыхнуть»? Что бы это ни значило...
А, впрочем, где наша не пропадала! Не умом, так хитростью!
— Знаешь... — проникновенно начал я, подняв глаза на девушку. — Дело в том, что я ничего не помню.
Брови Коны взлетели вверх, будто чайка крыльями махнула:
— Как это?
— Полностью. — отрезал я. — Вообще. Даже имени своего не помню. Даже детства. Говорить могу, и то хорошо. А так не помню ничего. Что за Зефир? Кто такие Маркус и Кейра? Что я тут вообще делаю? Что происходило вчера... И вчера ли это было? Короче, в голове шаром покати!
— Шаром... — смешно округляя губы, повторила Кона, и нахмурилась. — Покати?
— Ну в смысле пусто. — я для убедительности постучал костяшками по лбу. — Воспоминания начинаются с того момента, как меня по ребрам пнули.
— То есть, как раз с того момента, когда ты пришел в себя. Потеря памяти, значит?
Кона нехорошо прищурилась, будто сканируя меня взглядом, и мне сразу стало неловко. Она что, каким-то образом умудрилась почувствовать мою ложь?
— Наверное, головой ударился. — наконец вздохнула Кона, снова вернув глаза к нормальному размеру. — Такое бывает. Это пройдет со временем.
— Думаешь? — с сомнением спросил я.
— Не уверена. — призналась Кона. — Я читала, что иногда это и не проходит. А если и проходит, то не очень скоро.
— Вот и я о том. — притворно вздохнул я. — Так что, наверное, придется тебе ввести меня в курс дела.
— Легко! — просияла Кона. — Что тебя интересует?
— Для начала имя. Ты сказала Лайт?
— Ну, конечно. — Кона тряхнула волосами. — Лайт Агер. Двадцать лет. По крайней мере, с твоих слов.
— С моих слов? — тупо переспросил я.
