– И могу я узнать, какое назначено взыскание? – проговорил генерал-стацион.
– Двадцать дней ареста.
Ставинский покачал головой.
– Неприемлемо. Я привез капитану Рокотову персональное задание, начало исполнения которого не может быть отложено на двадцать дней. Давайте обойдемся выговором, комендант. На этот раз.
***
– И куда отправится «Айза»? – поинтересовался Рокотов, когда все формальности были улажены, и они вышли из зала разбирательств втроем. – Раз вы упомянули задание, полагаю ремонт будет произведен и окончен в самом скором времени.
– Непременно, – покивал Ставинский.
Пожалуй, все прошло более чем отлично: запись об инциденте в личное дело Рокотов так и так получил бы, зато теперь не придется маяться от скуки целых двадцать дней и тупо втыкать в местное голо-видение или общаться со знакомыми по базовой виртуальной сети. Вот только Ник, казалось, что-то себе отморозил или съел некачественное блюдо и героически терпел несварение.
– Однако… – Ставинский пристально посмотрел на Рокотова темно-серыми глазами, показавшимися на его округлом одутловатом лице совсем мелкими, и произнес: – Задание касается лично вас, командор. «Айза» отправится туда, куда шел.
Рокотов на мгновение лишился дара речи, и Ставинский тотчас воспользовался этим, договорив:
– Кого вы намерены назначить на свое место?
– Первого помощника Ника Таллона, – Рокотов услышал свой собственный, по-прежнему спокойный голос, будто издали.
– Самоотвод! Позвольте сопровождать капитана.
– Не принимается! – одновременно заявили Ставинский и Рокотов.
– Первый помощник Ник Таллон назначается исполняющим обязанности капитана до возвращения командора Максима Рокотова. Можете идти.
Ник не тронулся с места. У стациона дернулся уголок губ, а брови поползли к переносице. Не стоило противоречить: все же генерал.
– Удачи, Ник, – пожелал Рокотов с нажимом в голосе.
Судя по всему, им не позволят даже попрощаться по-человечески.
Тот кивнул, покосился на Ставинского.
– Идите, – приказал тот, Рокотов промолчал, чувствуя себя препогано и чуть ли не предателем.
Глава 3
— Прежде чем у вас сложится неправильное мнение, капитан, – продолжил Ставинский, когда Ник их оставил, — позвольте заверить: я вовсе не мщу вам за рукоприкладство. Пожалуй, даже благодарен. Не устаю корить себя за то, что поддался на уговоры жены и отправил сына в метрополию. Попался на сказочку про лучшее образование.
— Не за что… — проговорил Рокотов. – И куда вы меня?
Ставинский ввел на коммуникаторе координаторы и протянул руку, позволяя рассмотреть… сплошь покрытый лесами кусок камня, кутающийся в синеватой дымке.
– В стационар?! – вырвалось у Рокотова.
– На планету, уважаемый мой капитан. Пора вам отвыкать от этих словечек. Они весьма прелестны в обществе ваших сослуживцев, но в большинстве колоний уже вам не поздоровится за навешивание подобных «ярлычков», — Ставинский казался самой любезностью, и бесило это просто невыносимо. Всю благодарность к нему сдуло, как звездным ветром.
Рокотов едва сдерживался, чтобы… Что? Вряд ли он и сам мог ответить. Орать на генерала во всеуслышание точно не следовало. Слать в сучью аномалию и черную дыру, пожалуй, тоже.
— Вы собираетесь отправить меня на планету, генерал? — уточнил, как вышло учтивее. — К стационам? – прибавил он мстительно, Ставинский поморщился. Хотелось бы добавить «вы врезались?» (наиболее близкий к «сбрендили» вариант, иного стацион мог бы и не понять), но Рокотов не стал.
Самое забавное, в голосе раздражение никак не отражалось, да и в жестах — тоже. Снова кадо?.. Если да, то пусть работает. Надо же узнать, чего от него хотят. Звание и причастие к дальней разведке отнюдь не означало полную подневольность. Отказаться он сможет. По крайней мере, сильно попытается, поскольку спуск в стационар, будь он хоть миллион раз планетой, — уже за гранью добра и зла.
— Намерен сделать именно это, капитан.
-- Еще недавно я был командором, – заметил Рокотов, – с ваших же слов.
– Для всех остальных им и останетесь, – заверил Ставинский: то ли просто поддержал шутку, то ли все же угрожал.
На флоте обращение «капитан» было общеприменимым. «Командор» – не являлось отдельным званием, но указывало на умение водить эскадры, что считалось весьма почетным. В конце концов, командовать собственным экипажем, в котором каждого знаешь почти как самого себя, способен всякий, а вот людьми незнакомыми, встречаемыми впервые, – уже нет. Капитан с полномочиями командора – так следовало бы обращаться к Рокотову, однако Ставинский, похоже, прикладывал немало сил, чтобы не казаться просто очередным чиновником от флота, зачем-то стремился вызвать симпатию, допускал неуместное панибратство и тем многое портил.
– На планету вы прибудете как лицо официальное, – продолжил он. – Со всеми необходимыми полномочиями. Вам необходимо разобраться в происходящем и собрать доказательства своих выводов. Причем так, чтобы комар носа не подточил.
– Если вы полагаете, будто я узнаю по координатам все камни, разбросанные по космосу, то ошибаетесь. Как зовется эта… дыра, и сколько я в ней проторчу?! – безэмоциональность в голосе осталась, но повышенный тон и выражения заставили Ставинского нахмуриться. Кажется, он никак не мог понять, что именно испытывает собеседник и, соответственно, придерживаться определенной линии поведения. Хотя тут любому юнге понятно: для космопроходца и просто спуск на планету – то еще испытание для нервов, а если еще и задержаться на ней дольше стандартных суток в двадцать пять часов… Но Ставинский не являлся ни юнгой, ни космопроходцем, и это была его беда.
– М…да… – протянул генерал, чем все же вывел Рокотова из себя окончательно.
– Космос великий! Я занимаюсь дальней разведкой. Ваши тайны, интриги и расследования – не про меня. Да у вас СБ по численности – как космофлот! Я-то вам за каким болидом сдался?!
– Мне беспокоиться за сохранность своего носа, капитан? – поинтересовался Ставинский.
– Нет.
– Ваше состояние показалось мне адекватным, но, похоже, я ошибся, и вы намерены закатить истерику.
– Ну что вы. Я всего лишь пытаюсь выяснить название планеты, – прошипел Рокотов.
– Новый Йоркшир.
Пожар в груди потух, как возгорание в отсеке после откачки из него воздуха. Его место заняла отупелая решимость и обреченность.
– Не полечу, – сказал Рокотов.
Ставинский смерил его говорящим взглядом и скрестил руки на груди.
– Боюсь, придется, капитан. И вы полетите, уверен.
– Ах так?..
Уголки губ Ставинского дернулись, обозначая улыбку.
– Как старшего по званию прошу принять мою отставку, – проронил Рокотов. – Пока на словах, однако вечером обещаю прислать рапорт.
Несколько последовавших секунд Рокотову казалось, будто именно ему сейчас сломают нос.
– И куда вы пойдете? – поинтересовался Ставинский.
– Грузчики всем нужны: каждой планете надо что-либо доставить на другую и, наоборот, привезти. Дело достаточно прибыльное: на лоханку наскребу, а там… как уж получится.
Некоторое время Ставинский молча мерил его совершенно нечитаемым взглядом.
– Глупо и импульсивно сжигать мосты, которые даже не скрипят, – тяжело вздохнув, наконец заметил он.
– Зато буду летать, а не… – цензурные слова закончились, потому Рокотов решил помолчать: за оскорбления старшего по званию тоже огрести недолго.
– По дерьмовому куску камня ползать? – помог договорить генерал.
– Точно.
– Это временно, – заверил Ставинский. – Вернетесь вы на своего «Айзу», не тревожьтесь.
– Когда?..
– Будет зависеть от вас и от результата, – примирительно произнес Ставинский, разведя руками. – Не обманывайте ни меня, ни себя, Рокотов. Разница между дальней разведкой и грузоперевозкой подобна различию в скорости между истребителем и дельтапланом. Вам известно об этом получше меня. Знаете, к чему приведет ваш уход? К исчезновению в черной дыре. Очень скором, замечу, и абсолютно бесславном. Если, конечно, не свихнетесь еще раньше из-за галлюцинаций все равно какого рода: будут ли то мерещащиеся космопроходцам фейки или зеленые змеи – дело дцатое.
