женская доля такая.
Два часа до первой остановки отмахали, где и встали на первую днёвку.
- Командир, так всё-таки скажи, почему было не позавтракать в деревне?
- Да, Федя, почему?
- Как дети, честное слово. Ну сами подумайте, вас же как родных там приняли, значит лечить бы стали после вчерашнего.
- Да мы вроде не сильно того.
- Народ у нас приветливый, всяк судит по себе. Кто-то бы отказался здоровье подправить, а кто и попал под тлетворное влияние лекарей-самоучек. Нам с вами в походе пьяный товарищ нужен?
- Не, в походе такого счастья не надо. Если на привале усугубить, то нормально. На вечернем, конечно. А перед выходом – не.
- Вот и я о том же. А так мы вышли без завтрака, никто и не чухнулся. Скажи, Николай? Николай!
- А где он?
- Да небось посс… до ветра отошёл.
- Ну да. Наверное. Коль, выходи уже!
- Николай, отзовись! А когда его последний раз видели?
- Можа он в деревне остался. Как самый опытный товарищ.
- Не, я помню, вместе выходили. Я его еще слегка поддержала, когда он споткнулся.
- Сильно спотыкался?
- Ну вообще, да. Ему как раз полечиться бы не помешало.
- Так, товарищи, спокойно! Места тут светлые, медведей давно не видали, ничего страшного. Постоим, дождемся отставшего.
- А если не дождемся?
- Пойдем назад цепью, будем искать.
В то же самое время Коля Герасимов шел как ни в чем не бывало по маршруту. Вернее, брёл в некоем полусне-полубреду в неизвестном направлении. В его непроснувшемся сознании он шел с отрядом, ориентируясь на впередиидущего товарища. Так оно и было поначалу. Николай шел почти в середине колонны, постепенно смещаясь в её хвост, пока не стал замыкающим. А потом он еще слегка замедлился, а потом еще… В невысоких Уральских горах, которые на юге и горами назвать язык не поворачивается, заблудиться не так уж сложно. Везде деревья, подъемы и распадки, здоровенные камни, выходящие из земли. Ориентиров много, так много, что на незнакомой местности они превращаются в калейдоскоп. А если учесть состояние героя моего повествования… Дмитрий Моисеич Шульженко сильно любит свою дочку, так что отвязаться от его заверений в глубокой благодарности, а равно и налитых рюмок изумительного свойского самогона было трудно. По факту – нереально трудно. Вот Николай и не отвязался.
Осознание того, что он заблудился, пришло постепенно. Сначала он понял, что впереди него никто не топает, а уже потом догадался, что не представляет, где находится, в какую сторону идёт, с какой стороны пришёл, где все. Первое правило потерявшегося ему привили еще родители: потерялся – сядь на лавочку и жди, когда за тобой придут мама с папой. Не самый глупый вариант, между прочим. Может, не мама с папой, а товарищи или еще кто… но это лучше, чем пытаться выйти туда, где нет выхода.
- В лес нельзя идти бесконечно. Когда-нибудь ты доберешься до середины, а тогда начнешь из него выходить!
- Карр!
Диалог не задался, да Коля и не ждал от вороны чего-то путного. Он просто счёл, что уверенный голос и аргументы приведут его в состояние уверенности.
- Надо просто определить стороны света, а потом вспомнить карту. После этого нужно двигаться в сторону жилья или точки, из которой ты вышел!
В этот раз ворона не нашла возражений и молча улетела. А может, она просто не поверила в способность одинокого человека сориентироваться по сторонам света. Небо категорически заволокло плотными облаками, а мох на стволах деревьев давно плюнул на правила и рос там, где ему удобнее. Северная сторона? Сами там живите! Оставались косяки птиц, улетающих на юг, но дождаться осени не хватит никаких запасов. Вообще, надо сделать ревизию, что у Николая из этих самых запасов есть. Есть Николай любил, хоть и не злоупотреблял этим делом. Состояние нестояния после вчерашнего ненадолго приглушило эту любовь, но по своему опыту самоназначенный Робинзон знал – голод придет скоро. Не было такой болезни в его жизни, от которой бы его организм переставал алкать пищи телесной. Температура, ангина, дизентерия – в любом несчастии Коля был не прочь перекусить лет с тринадцати. Даже удивительно, как с такой любовью он не превратился в жиртреста. Жердяем при своём высоком росте он тоже не был, крепкого молодого мужчину с жердью сравнить никому бы не пришло в голову. Не атлет, но почти богатырь. Во всяком случае, Коле так думать о себе было приятно.
Буханка черного хлеба, завезенного в деревню из райцентра, шмат копченого сала – вот это да! Откуда? Стопудово Моисеич расстарался. Консервы такие, консервы сякие – туристический припас. «КЛМН» - кружка, ложка, миска, нож. Нож не перочинный, или складишок, как его отец называет, нет. Нож нормального человека, откованный в автомастерских по эскизу самого Герасимова. На грани закона сверкнула отточенная сталь полированным лезвием. Фляга с водой, еще фляга – воды много не бывает, если ты только не моряк. Алюминиевые солдатские фляжки ёмкостью семьсот и восемьсот грамм никогда не подводят, вода их них всегда самая вкусная. Если ты хрен знает где изнываешь от жажды, то теплая, отдающая металлом и резиной вода – прямо нектар! Фляга повышенной ёмкости была собственностью Николая. Однажды он бросил на неё разводной ключ, а потом попытался выправить вмятину. Способ старый и проверенный – чуток воды внутрь, затягиваешь пробку – и на газовую плиту. Или вмятина выправится, или фляга рванёт. В случае Николая прошёл третий вариант – флягу раздуло до восьмисот миллилитров. А вмятина осталась. Сейчас в чаще леса у него было на сто грамм воды больше – маленький плюсик к удаче.
Что еще в рюкзаке? Да и так понятно – скромная бухточка каната, отвёртка, титановая фомка, плоскогубцы, маленький топорик, спички, опять спички. Кто-то бы сильно удивился, если бы узнал, что в поход Николай отправился как на мародёрку. Но тут взыграли корни, вернее куркулистость врождённая. Если заброшенная станция, значит что-то там осталось неоткрученное, что можно выдернуть, скрутить, унести на память. Напоследок Герасимов зафиксировал наличие запасной одежды и собрал свои пожитки в рюкзак обратно. Дурацкую, по сути, мысль развернуться на сто восемьдесят градусов и топать обратно он отмёл моментально. Когда леший водит, глупо пытаться вернуться – человек такие петли закладывает незаметно для себя, что хрен вернёшься. А назад по своим следам идти – это надо лесовиком быть, следопытом. Только следопыту-лесовику в лесу заблудиться не
