ярко у тебя Дар проснулся… разорвать Тварь на части голыми руками… да и свидетелей полно. Эти молодые дурехи из второй роты — они же всем уже растрепали как ты на Тварь набросился и грудью своей их закрыл от поругания зверем нечистым. Эх… молодость. — вздыхает она.
— Извините. Я и правда не помню. — отвечаю я. Что за неприятности у меня с семьей? Дар проснулся… это про тот приступ ярости? Конечно, если это не сон, а самая что ни на есть реальная реальность, то никак я не мог саблю так легко согнуть и уж тем более Тварь убить голыми руками. Опять магия. Не, не так — Магия, с большой буквы. Что тут за Магия, какие у нее законы и пределы, как устроено общество, что это за Твари тут бродят, — вопросы, вопросы. Вопросов очень много, а я пока даже не знаю, кто я такой и чего тут делаю. Нет, имя-фамилию уже знаю. И даже звание. Лейтенант. Нет, гвардии лейтенант Уваров Владимир Григорьевич. А еще у меня есть денщик, тот самый мужчина с землистым лицом, Пахом. И обращаются все ко мне «Ваше благородие». Отсюда можно сделать вывод что общество тут достаточно милитаристское, что оправдано, если вспомнить Тварь. И что в этом обществе бывший обладатель этого тела занимал не последнее место. Как там у Гильдестерна и Розенкранца «на колпаке Фортуны мы не шишка… но и не подошвы ее башмаков». Где-то посередине. Гвардейский офицер, хотя еще молод, в зеркало вижу, сопляк совсем. Балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки… любовь, шампанское и прочее по списку. Правда Твари, опять же…
— У тебя будет время вспомнить — наклоняется ко мне полковник Мария Сергеевна: — Володя. У тебя будет время. Обещаю. — ее лицо совсем рядом, и я вдруг чувствую ее губы на своих и как что-то мягкое и скользкое проникает мне в рот, исследуя и завоевывая. От неожиданности я замираю столбом. Вот же… ай да Уваров Володька, ай да сукин сын! Он спал с обворожительной и очень сексуальной полковником Марией Сергеевной! Или я уже могу называть ее Машенька⁈ А моя Маша — гвардии полковник и умеет воскрешать, возвращать жизнь мертвым. Интересно как у нее с хождением по воде и накормить пятью хлебами? Мария, да.
— Дурак ты Володя… — горячее дыхание обжигает мне ухо, я чувствую объемные формы, обтянутые строгим синим мундиром с красными вставками, эти формы вжимаются в меня, сильные руки охватывают шею…
— Я переживала, — говорит она: — вот как увидела, так сердечко-то и захолонуло. Думала совсем тебя… если бы она тебе голову оторвала, так и не смогла бы вытащить с того счету. Ты видел? Я же сегодня за раз всех девчонок подняла… такое обычно мне не под силу. Это все ты…
— Мария Сергеевна? — выдавливаю я из себя. Она вдруг замирает в моих объятиях, ее спина как будто деревенеет. Она отстраняется от меня и несколько секунд смотрит прямо в глаза. Отпускает меня и делает шаг назад — четко, как по уставу. Поправляет мундир. Отводит глаза и откашливается. Наступает неловкое молчание. Я сглатываю комок в горле — настолько тяжело сейчас молчать. Она на моих глазах троих мертвых к жизни вернула, насколько ей легко плюс на минус поменять и резистор переключить? С какой легкостью она может лишить жизни? Только идиот считает, что существует инструмент для добрых дел. Нет. Любым инструментом можно как починить, так и поломать. А уж в мастерстве ее у меня нет оснований сомневаться. В моем прошлом мире за такие вот фокусы людей к лику святых причисляли, а то и сразу за божество выдавали. Ссориться с такой… себе дороже. Просто я тут не понимаю еще ничего. Хотя… основа для размышлений уже есть. Она — полковник, я — лейтенант, она — мой непосредственный начальник… такие отношения никогда не поощрялись. И всегда были. Эх, Уваров, Уваров, ну куда ты лез… разбить сердце полковнику Марии Сергеевне… мог бы просто с разбегу о стенку удариться головой. Проще было бы.
— Э-это было… для возвращения памяти — говорит она сухо, отводя глаза в сторону: — ничего между нами никогда не было.
— Что?
— Между нами никогда и ничего не было — повторяет она и на этот раз — глядит на меня в упор: — вам ясно, лейтенант⁈
— Так точно! — сталь в ее голосе не оставляет мне выбора. Только вытянуться и проорать «так точно!». Мария Сергеевна — далеко не дура, сообразила, что я не притворяюсь и все позабыл. А раз так — то и не было ничего. Не знаю, кто тут за моральным обликом в армии следит… если мы в армии вообще, но по всему видно, что лишних проблем госпоже полковнику не надо. Что же… и ладно. Все равно у меня с ней пока никаких душевных связей нет и притворяться я не смогу, так что… и ладно. Хотя дружить с такой вот… волшебницей — заманчивая перспектива.
— Доклад о ваших действиях и инициации Родового Дара уйдет в Ставку завтра с утра. В обычное время — говорит она, взяв свою фуражку со стола: — Так как вы потеряли память, лейтенант Уваров… полагаю вам будет нужна помощь. Я пришлю Цветкову из второй роты, она и так слишком много треплется…
— Так точно! — киваю я. Она прекратила обращаться ко мне на «ты», подчеркнуто вежлива и холодна. «Вы, лейтенант Уваров». Уверен, что бывший обладатель этого тела расстроился бы… но мне пока не до этого. Убедительно сыграть лейтенанта Уварова я не смогу. Признаться в том, что я тут вообще не Уваров, а вовсе из другого мира… не вариант. Симпатии я так не вызову, одно дело человек память потерял и совсем другое — его тело кто-то захватил. Тут и до обряда экзорцизма недалеко. Само по себе штука неприятная, а вдруг как подействует? В своем-то мире я уже помер, куда мне деваться? Неет, с признаниями погодим, не будем торопиться. Узнаем, как тут все устроено для начала. Но и притворятся лейтенантом Уваровым… особенно в интимном общении с такое женщиной — значит с головой себя выдать. Мне бы сейчас гида… или чтобы воспоминания в голове всплыли.
— Примите мои поздравления с инициацией Родового Дара — сухо кивает она: — и передавайте мои самые наилучшие пожелания Полине Иринчеевне. О… где же мои манеры. Княгине Полине Иринчеевне, конечно же.
— Обязательно передам — отвечаю я. Кто такая Полина Иринчеевна и почему она княгиня? Нет, даже не так — почему ее благородие полковник Мария Сергеевна с такой ехидцей произносит это имя и этот титул.
— И Ай-Гуль тоже привет передавай. Слышала что у нее все очень даже неплохо. — хмыкает полковник в сине-красном мундире и подхватывает свою фуражку: — Лейтенант.
— Полковник. — она стремительно выходит, забыв закрыть за собой дверь и в кабинет эскулапа заглядывает рябое лицо Пахома. Он заискивающе заглядывает мне в глаза и улыбается, едва-едва.
— Все ли хорошо, Ваше Благородие? — спрашивает он: — А то госпожа полковник гневаться изволит… вот я и думаю….
— Спасибо, все отлично, Пахом — отвечаю я и тот качает головой.
— Сильно Вас головой приложили… что вы такое говорите… эх. Госпожа полковник велела нам с вами от службы сегодня отстранение получить и на квартиру отправится. Здоровье поправлять. Гришка Варентьев и его дружки тоже хотели Вас видеть, но только грех от них. Госпожа полковник велела их на порог не пущать, потому как инициация у вас прошла, вам бы полежать. Отдохнуть.
— Это точно. — я выхожу в коридор. Тут же стоит и эскулап, Никон Петрович, с его козлиной бородкой и в пенсне. Зачем тут врач? Есть же Мария Петровна. Или — это он ей практику дает своими живодерскими методами?
— Покой и больше жидкости, — говорит эскулап: — глаз у вас как новенький, а у меня есть материал для анализа. Завтра приходите и я вам компресс сделаю.
— Обязательно. — киваю я, про себя решая, что на прием к этому эскулапу меня притащат только через труп. И желательно — его труп.
— Господин лейтенант! — вытягивается рядом валькирия Цветкова в своей серой парадной шинели с аксельбантом через плечо. Винтовки у нее уже нет, на боку висит только штык-нож, своей длиной больше похожий на короткий пехотный тесак.
— Цветкова. — киваю я ей. Правильно ли я сделал? Надо ли добавлять «Валькирия Цветкова» или там «Рядовая Цветкова»? Вообще, слово «рядовой» — оно же вроде не склоняется? Рядовой Цветкова… хм.
— Госпожа полковник распорядилась отвести вас до квартиры и помочь с адаптацией! — почему-то вдруг покраснела валькирия: —… То есть исключительно для пользы дела! Для вашего здоровья…
— Все вам неймется, — качает
