Радость Алексея-Елисея была понятна. Если бы он являлся монахом, то это наложило бы на него определенные обязательства перед монастырем и вообще перед всей РПЦ. Выйти из монашества можно, став расстригой, но это не самый лучший пункт в биографии в глазах окружающих. Общество в прошлом крайне религиозное и к подобным «изгоям» относилось не лучшим образом, ведь просто так не изгоняют, а доказывать всем и каждому, что сам ушел пустая трата времени.
– Кто вы? Где я? – начал отыгрывать свою легенду Алексей, после того как попил.
Питие оказалось жидким овсяным киселем, так себе питье особенно в холодном виде.
– Ох ты ж… – по-бабьему всплеснул руками Амвросий. – Никак опамятовал?!
А Алексей продолжал давить:
– Что со мной? Где я?! Кто вы?!!
– Как ты себя чувствуешь, сын мой? – взял ситуацию в свои руки старший монах.
– Не знаю… все как-то мутно…
– Что последнее помнишь?
– Помню… – Алексей сделал вид, что сначала задумался, а потом начал тихо паниковать: – Ничего не помню… я ничего не помню! Где я? Что со мной?! Кто я?!!
– Тихо-тихо, успокойся… все хорошо… ты в Свято Юрьевском монастыре…
– Монастыре?
– Да. Знаешь, что такое монастырь?
– Хм-м… вроде знаю… в монастырь уходят люди, не желающие жить в мирской суете и грехе, а дабы пребывать в святости и посвятить себя богу… их называют монахами. Вы монахи?
– Все верно… и да, мы монахи. Меня зовут отец Михаил, а это – отец Амвросий.
«Пидор он, а не отец!» – злобно подумал Алексей, и спросил:
– Я тоже монах?
– Нет…
– Тогда что я делаю в монастыре?
– Ты трудник.
– Трудник?
– Да. Так уж вышло, что ты стал сиротой… после некоторых событий в городе… не будем сейчас о них… но твои родители погибли… прими господь их души, – перекрестился отец Михаил, а за ним и Амвросий.
Алексей тоже перекрестился. Это действо очень понравилось отцу Михаилу, аж ликом просветлел.
– Но что произошло? Почему я ничего не помню… даже своего имени?
– Мы поговорим об этом чуть позже… А сейчас успокойся. Ты в обители господа и тебе ничего не грозит… А сейчас допей питие и переоденься. Амвросий…
Второй монах достал из сумы, коя как оказалось висела у него на плече старую, но чистую рясу.
Алексей допил холодный кисель отчего его чуть не стошнило и быстро переоделся, не стесняясь масляного взора этого… дядьколюба.
Так же ему, этот дядьколюб, в келью занес ведро-парашу с плотно подогнанной крышкой, чтобы не так сильно воняло. Не то стояло там, не то только что принесли.
– Это если захочешь по нужде… А сейчас нам надо отлучиться.
«Понятно, отчитываться побежали, – понял Алексей. – Ситуация явно из ряда вон. Чем мне это может грозить?»
Алексей еще раз исследовал голову, но нет, никаких признаков ударного воздействия не обнаружил.
Дверь ушедшие монахи, кстати сказать, снова заперли и Алексею не осталось ничего другого как ждать. Это несколько нервировало, так что вскоре кисель попросился наружу.
– Попал ты Алеха, во всех смыслах попал…
«Надо бы к новому имени привыкать даже в мыслях себя Елисеем обзывать», – подумал он.
Ждать пришлось не сильно долго, едва ли полчаса прошло, как засов на двери снова грохнул и дверь открылась. В проеме вновь появился отец Михаил.
– Идем…
Алексею-Елисею даже обувку дали, самые натуральные лапти, старые правда, почти разваливающиеся, но все не босиком по холодному камню скакать.
Помимо отца Михаила его конвоировали, другого определения не подобрать, еще два крепких с виду инока. Завели Елисея в старую деревянную часовню, где его уже ждали, можно сказать с распростертыми объятиями. Народу в часовне хватало, человек десять монахов разной степени посвящения с суровыми лицами, святой благодатью в них не просматривалось от слова совсем. Выделялся тот, что в центре, неопределенного возраста.
Алексей разыграл робость. Да собственно почти и не пришлось играть. Нервы на пределе, еще немного и сорвется.
– Не бойся сын мой, тебе здесь нечего бояться, – сказал центровой.
– Я и не боюсь… – ответил он, но так, что сразу стало ясно, что таки боится.
– Вот и хорошо. Я – настоятель монастыря архимандрит Александр. Отец Михаил сказал, что ты обеспамятел. Правда ли?
– Д-да…
– Может вспомнил чего за то время, что находишься в трезвости?
– Н-нет… ничего…
– Печально. А молитву какую помнишь?
– Кажется да…
– Тогда давай помолимся.
– Отче наш, Иже еси на небесях! Да святится имя Твое…
Но на чтении одной молитвы конечно дело не закончилось, хотя сдвинутые брови большинства священников слегка разошлись. Потом читали молитвы уже эти священники под предводительством настоятеля монастыря и Алексей-Елисей понял, что проводят какой-то обряд, не то изгнания бесов, не то еще чего-то в этом духе, но святой водой его облили с ног до головы. Хоть и неприятно было, холодно же, да и просто некомфортно, когда в лицо бьют капли ледяной воды, но рожу не кривил, а то окружающие могли ведь подумать чего-нибудь не того… дескать корчит нечистого, что могло привести к более жесткому варианту очищения с летальным исходом для тела.
«Странно что этим занимается сам архимандрит Александр, – несколько удивился он. – Или через это пытается дополнительно набрать очки среди прочей братии?»
В общем «очищали» его молитвами и святой водой где-то коло часа, промочили насквозь и в итоге признали «чистым» от происков Нечистого.
Обратно в келью его отвел все тот же отец Михаил, но теперь уже без конвоя.
– Отче, расскажи хоть, что случилось со мной… Почему я обеспамятел?
– Хм-м… раз обеспамятел, значит господу так нужно… может это Его милость к тебе. Иногда потеря памяти благо.
– Ты меня пугаешь, отче…
– Ладно, сын мой… расскажу все как есть, – вздохнул он и присел на койку. – Без знания, что произошло – тяжело, но и со знанием о том легче тебе не станет, как бы не еще тяжелее выйдет… Уверен, что оно тебе надо?
– Расскажи отче. А то я сума от неизвестности сойду.
– Слушай же…
В общем пареньку сильно не повезло. Как впрочем и очень многим прочим новгородцам.
Великий Новгород, от величия которого по большому счету давно уже ничего не осталось, но еще пыжился выглядеть под стать громкому званию, в конец заигрался (последней каплей стала мутная история с последним удельным князем Старицким, что вроде как полякам хотел отложиться с Новгородом и Псковом) и у Ивана четвертого этого имени, что и без того не очень дружил с головой, был мнителен и подозрителен, окончательно снесло резьбу и устроил в фактически мятежном городе великий же погром.
Жертвы беспредела устроенного опричниками, этими потерявшие всякие берега от своей безнаказанности псами московского царя, исчислялись тысячами.
Стало среди прочих жертвой опричнины и семейство Елисея. Кузнецы, люди не бедные, так что ничего удивительного в том, что их в чем-то обвинили по навету ли, или просто не повезло, ну и что называется раскулачили заодно.
Где в столь непростое время находился сам Елисей неизвестно, почему позже не попал в руки опричников тоже непонятно, не то заказ выполненный отвозил еще до начала всей этой вакханалии в отдаленное место, не наоборот что-то покупал (может за рудой ездил), но как бы там ни было, увидев, что произошло с родными, он, как и многие прочие пострадавшие, не придумал ничего лучше, чем искать спасение у монахов.
На самом деле не самый умный шаг с его стороны, особенно конкретно с данным монастырем. Алексей, когда шел учиться в Юрьев-Георгиевский монастырь конечно же изучил его историю и в общем вынес вывод, что монастырь сей в данные времена являлся сторонником Москвы. Сложно представить, что беглец этого не знал в условиях довольно жестких противостояний различный партий в первую очередь промосковской и пролитовской, а также пропольской. Но может особого выбора не было или на что-то рассчитывал. Может на то, что монахи, пережив ограбление монастыря опричниками затаили обиду не выдадут его своим грабителям. А опричники грабили и промосковские церкви с монастырями, что называется до кучи, в конце концов если уж новгородского архиепископа Пимена, что откровенно прислуживал Ивану Грозному царь не пощадил обвинив измене, то…
