Игру мелкие не поняли, хотя она и напоминала местную разновидность игры в бабки, которую здесь называли «перуна», то есть картошка. Ну, понятно что покидать куда-то гильзы прикольно, но саму идею, выбивать и так выигрывать, понял только Мартти, с которым мы и играли в гильзы. Впрочем, нашим отцам игра тоже понравилась. Правда, прилично подвыпив, они чаще промахивались, чем попадали, но от этого изрядно веселились и прикалывались друг над другом. Очень скоро об игре в гильзы узнали все окрестные мальчишки, а через год в неё играли уже по всему уезду.
Вот именно на подобных мероприятиях я из разговоров мужиков и узнал местные названия и социальное положение моей семьи.
Наша семья Хухта, что в переводе означало лесную поляну, была податными крестьянами, владеющими землёй, а самое главное, во владении моей семьи было и небольшое озеро «Онкиниеми». И вообще, все в той компании охотников пострелять были людьми уважаемыми и обеспеченными, хоть и ходили иногда босиком.
Кроме всего прочего оказалось, что вся эта компашка являлась ещё и местной ячейкой «Финской партии», что бы это не значило. Но мало этого, все они считали себя «младофиннами». «Младотурков» я помнил, а вот про «младофиннов» не знал вообще ничего. Может, это всё-таки не мой мир?
Ну, а мои деды, дед Кауко, отец моего отца и дед Хейди, отец моей матушки, при любой возможности тащили меня в баню, париться и мыться. От чего я даже и не подумывал отказываться. В бане было тепло, в отличие от финского лета. На верхние полки, в самую жару, меня не пускали, но мне и внизу было хорошо. К тому же, в предбаннике всегда был вкусный ягодный морс.
Сказать по правде, я ожидал увидеть классическую финскую сауну, а попал в классическую русскую баню, правда топившуюся по-белому. С неизменными дубовыми вениками и шайками для воды.
Большую баню, которая была пристроена к дому, топили раз в неделю, по субботам. А вот маленькую, рядом с небольшим домиком, где когда-то жили родители отца, топили каждый день. Потому что бизнес нашей семьи основывался в основном на выращивании, ловле и продаже озёрной рыбы. Как свежей, так и солёной, копчёной и даже тухлой, которую, как я понимаю, брала шведская община Улеаборга.
И вообще, мне досталась какая-то неправильная Финляндия. Здесь все строили заборы вокруг своих участков. А некоторые, как моя семья и наши родственные семьи, огораживали свои участки домом, баней и хозяйственными постройками с несколькими внутренним двориками. Как у нас, общий двор, детский дворик и за большим и длинным дровняком, еще и скотный двор. Больше всего, это напоминало небольшой форт.
Насколько я помнил из своего времени, наши финны заборов не строили, а если и строили, то не выше колена. Ну, не могут же народные традиции поменяться за сто лет! Или могут?
Головные уборы, которые здесь все носили повсеместно, ничуть не напоминали те вязанные шлемы с ушами в которых всегда представляют современных финнов в моём мире. Девочки и девушки носили налобные повязки, а все остальные женщины, платки. Мальчики и парни щеголяли, кто в картузах, а кто и в самых натуральных тюбетейках или кипах.
Мне тоже такую пытались навязать, но я специально, постоянно, её где-нибудь забывал, и вскоре от меня отстали.
Мужчины носили картузы, а те, кто побогаче, непонятные шляпы, напоминавшие приплюснутые котелки, и почти все носили на поясе ножны с ножом. Эти ножи у всех были разные. Мужчины клана Хухта носили ножи с очень небольшим лезвием, специально для разделки рыбы.
…..
В августе пошли дожди, и мне, наконец, выдали долгожданную обувь. Маленькие кожаные сапожки были, правда, на пару размеров больше моей лапки, но это решалось наматыванием толстых портянок.
Самоё обидное, что самому мне обуваться не разрешили. Меня всегда обували или матушка, или сестрички с бабками. Вязали портянки на ноге тоже очень странным способом. Вроде бы и конвертом, как меня научили в советской армии, но, в тоже время, мою ногу ставили не с края портянки, а по центру.
После долгих размышлений, я пришёл к выводу, что это немецкий способ, отлично подходивший для ботинок, но не для сапог. Практика показала, что так оно на самом деле и есть. Через часик активного гулянья, портянка в сапожке съезжала в сторону и начинала натирать ногу. Приходилось уже самому перевязывать её по самой надежной советской системе.
То, что меня обувают женщины, очень не понравилась моему отцу, и он решил научить меня самообслуживанию в данном вопросе.
- Матти, иди сюда, - позвал он меня в один из дней. - Матти, ты мужчина и должен сам одеваться и обуваться, а не надеяться на женщин. Ты меня понял?
-…, - я на всякий случай кивнул и одновременно пожал плечами. Чего он хочет от двухлетнего малыша? Или все мои братья и сёстры были настолько вундеркиндами, что сами одевались и обувались в этом возрасте?
- Значит, смотри, - он поставил мою ножку на портянку и завязал её немецким способом. - А теперь сам в сапог ногу вставь, - и дождавшись когда я это выполню, скомандовал, - Разувайся, снимай портянку и завяжи её сам, как я показал.
Разулся, развязался, но завязывать так, как он показал, я не спешил. Раздумывал как поступить. Протупить как и протупил бы любой двухлетний малыш или сделать по-своему? Мою задумчивость, отец интерпретировал по-своему.
- Что? Уже забыл? А мне все вокруг говорят, Матти — умный. А ты даже ничего запомнить не можешь.
Так и хотелось спросить его, что он помнит из своего двухлетия и когда дед Кауко его научил завязывать портянки? Но вместо этого, зло зыркнул на папашу и, поставив ногу на край портянки, завязал её по-своему, после чего и вбил ногу в сапожок. Точно также поступил и со второй ступнёй.
- Не понял. Ты сейчас, что сделал? Ты как её завязал?
Я в ответ пожал плечами и пропищал:
- Так лучше, - и подняв вверх свою мордаху, нагло уставился в глаза папахена.
Так мы и стояли, пялясь друг на друга наверное с полминуты, пока сзади к отцу не подкрался дед Кауко и не отвесил ему тяжёлый подзатыльник. Отец от неожиданности подпрыгнул и, развернувшись назад, с явным намерением покарать обидчика, споткнулся об злой взгляд своего родителя.
- Яялио! Инва! Ты чего из Матти хёльмё делаешь?
Слово хёльмё я уже знал, это значит дурак по русски, а первые два мне слышать еще не доводилось, и явно они были тоже ругательствами. Надо будет запомнить.
- Ты сам в каком возрасте научился портянки завязывать? А? Чего молчишь? - как будто прочитав мои мысли, дед по полной наехал на сына.
- Да я, это. Не помню, - явно смутился и покраснел мой здоровяк отец.
- Зато я помню! В шесть лет! Я тебя два раза порол, пока ты не запомнил! - продолжал орать дед, на крики которого сбежались все обитатели дома. - А ему, - он ткнул в мою сторону пальцем. - Всего два года! Тоже будешь пороть, или ты полная паскапяя?
О! Еще одно новое слово и тоже, видимо, ругательное. И его в копилку.
- Да он умеет! - неожиданно в ответ заорал на деда, отец. - Завязал только непонятно.
- Умеешь? - спросил повернувшись ко мне дед Кауко.
- Да, - не оставалась мне ничего другого как признаться.
- Показывай, - скомандовал он, и вокруг нас столпились уже все домочадцы.
Пришлось разуться и показать. Деда один показ не устроил, и он заставил меня медленно завязывать портянки несколько раз. А потом и сам повторил мой способ. Походил по дому в сапогах и завязанных по моему способу портянках, не обращая внимание, на ворчание невестки и супруги.
- Слушай! А ведь удобно, — обратился он к сыну. - Так, а ну-ка все учатся завязывать как Матти показал, - скомандовал он, и начался бардак на полчаса, как минимум.
А дед принялся допрашивать, откуда я знаю такой способ. На что я только пожал плечами и ответил:
- Не знаю, видел где-то, - большего от меня добиться не смогли и отстали.
Но уже через пару дней дотошный дед выяснил, что такой способ очень похож на тот, каким вяжут портянки русские солдаты. И я был подвергнут новому допросу. Мне было стрёмно что-либо объяснять, да и в этом возрасте, ребёнок на моём месте и не мог бы ничего толком объяснить. Поэтому плюхнулся на задницу и разревелся как белуга. Тем более и настроение такое было, жутко болели задние десны, где на свет начали вылезать моляры.
