— Какую койку занимать? — поинтересовался Дивин.
— Да какую хотите, выбирайте любую из свободных. Да, скоро обед привезут, так что переодевайтесь, умывайтесь и прошу к столу.
— Так у меня сменной одежды нет, — смутился капитан. Оглядел свою не слишком презентабельную после всех пережитых злоключений форму и растерянно развел руки. Да уж, видок еще тот.
Начмед задумался. Но тут же просветлел лицом.
— Я сообщу в полк, оттуда все равно собирались к вам сегодня приехать ваши товарищи, вот заодно и прихватят.
— Вот за это спасибо! — от души поблагодарил доктора экспат. И широко улыбнулся. — Оказывается, вы тоже умеете по-человечески. А то все больше для нашего брата как чекисты от медицины: то и дел норовите приземлить. Право слово, хуже «эрликонов»!
— Но-но! — врач шутливо погрозил пальцем. — Поговорите мне еще. И учтите, никакого спиртного!
—…Выпить есть? — сдавленно спросил Григорий.
— Найдем, — кивнул мрачно Прорва. — Ильмир, передай мой вещмешок, у меня там на дне фляга заныкана.
Валиев с Рыжковым завалились в лазарет часа через два после того, как экспат сходил искупаться на речку, что текла неподалеку, а потом посетил летнюю столовую под навесом в теньке под раскидистой старой яблоней. На обед был рис со свиной отбивной, сыр, масло и большая булка белого хлеба. А в чайнике еще и ароматный черный чай. Сказать по правде, кусок не лез в горло, но Дивин заставил себя съесть все до последней крошки — сейчас организму требовалась масса энергии, чтобы поскорее набрать форму.
Друзья застали его там же, за столом, лениво покуривающего. После взаимных радостных приветствий уселись рядом и завели неспешный разговор о том — о сем.
— Таисия твоя рвалась приехать, но завстоловой уперся и не отпустил, — сообщил перво-наперво Валиев. — Она дикий скандал учинила, грозилась до Бати дойти. Еле-еле успокоили, пообещали, что завтра-послезавтра сможет сюда приехать.
— А чего вдруг не разрешили-то? — неприятно удивился Григорий. — Неужто работы подвалило? Вроде, когда на передок уезжал, то в полку полторы калеки оставалось.
— Пополнение прибыло, — сообщил ему Прорва. — Вместе с новыми машинами. Теперь опять положенный по штату комплект: три эскадрильи полного состава. Кстати, «илюхи» пригнали наполовину с пушками НС-37, наполовину — обычные. С ними специалистов из НИИ ВВС понаехало, летчиков-испытателей аж пятеро. Собираются фронтовые испытания проводить. Нас потихоньку знакомят с основными приемами стрельбы из этих дур.
— Да ладно, — встрепенулся экспат. — Все-таки пушечные? Вот дрянь-дело.
— А я тебе говорил, — напомнил Ильмир.
— Да помню, — скривился Дивин. — Значит, будем попусту тратить время и силы. Тупиковая эта затея, братцы. Не будет из нее толку. Да, — спохватился он и взглянул с подозрением на товарищей. — А чего вы такие смурные? Случилось чего? Ну, давайте, колитесь!
Летчики переглянулись. Рыжков нехотя полез в нагрудный карман и осторожно положил на стол перед Дивиным оплавленный и почерневший от пламени портсигар. Экспат медленно взял его в руки и пригляделся. А ведь знакомая вещица. Такие мастера из БАО делали для всех желающих из дюраля сбитых немецких самолетов. Вон и выдавленный силуэт «горбатого» на крышке, и надпись «Бей фашистов!» Погодите…
— Это ж Катункина! — задохнулся Григорий. — Откуда он у вас?
— Карпухин передал, — опустил голову Прорва. — А ему пехота. В общем…помнишь, когда Валерку сбили, его самолет упал на территории, занятой фрицами?
— Помню, — медленно кивнул Дивин. Еще бы не помнить, жуткое чувство: товарищ в беде, а помочь ты ему ничем не можешь. Их самих тогда зажали два десятка «худых» и «вульфов» и они отбивались, как могли. А Катункина сначала долбанули фашистские зенитки, а уже потом на отставшего от основной группы подранка набросились «мессеры». Убили стрелка, а потом без помех расстреляли беспомощную машину.
— В общем, когда тот район наши войска освободили, то нашли место падения. Опросили местных жителей. — Рыжков замолчал.
— Ну⁈ — нетерпеливо поторопил его Дивин. — Да говори уже!
— Валерка обгорел сильно, но был еще живой, когда его из кабины фрицы вытащили, — Валиев пришел на помощь Прорве. — Стрелок погиб, а он выжил. Он без сознания был, бредил и просил пить. А эти сволочи…представляешь, они притащили канистру, разжали ему зубы и начали лить в рот бензин!
— Что⁈ — вздрогнул Григорий. И осипшим голосом спросил. — Как бензин? Зачем⁈
— Известное дело, — катнул желваки Рыжков. — Напоили. Только по-своему. А потом подожгли. И бросили возле самолета.
Вот тогда экспат и спросил выпить.
— Каменского тоже сбили, — Прорва занюхал водку куском хлеба и потянулся за папиросами. — Плюхнулся на нейтралке. Осколки от разрывных снарядов «эрликоновских» ему ногу раздробили, позвоночник, легкие задели.
— Жив?
— Плох очень, — покачал головой тезка. — В тыл увезли. Но, когда грузили в машину, живой был. Без сознания, но живой. Слушай, командир, а тебя почему туда не отправили? Нам когда сообщили, что тебя на передке побило, то сказали, что в армейский госпиталь попадешь. Мол, ранен сильно. А ты вроде как бодрый такой. Нет, видно, конечно, что досталось, но на своих двоих ходишь. Опять, правда, тебе физиономию расписали. И глазищи страшенные.
— Ерунда, — отмахнулся экспат. — Знаешь как бывает: внешне кажется, что ужас, а на самом деле вполне терпимо. Беда, когда ранку сразу не видно, а внутри все в труху. Вот у меня как раз первый вариант. Так что, думаю: скоро выпишусь и обратно в полк. Тем более, — он скрипнул зубами, — у меня теперь к немчуре еще один счет образовался. И мне страсть как хочется начать его закрывать!
Следующим утром Григорий проснулся рано. Разбудили ревом моторов пролетевшие совсем низко «ильюшины». Экспат соскочил с кровати, подбежал к окну, распахнул его настежь и посмотрел в небо. Наметанным глазом враз определил, что летят те самые пушечные штурмовики. «Оглобли» НС-37 торчали из специальных обтекателей под крыльями и придавали необычный вид самолетам.
— И чего вам не спится, товарищ капитан? — заворчал недовольно один из стрелков, приподнявшись на постели. — Спали бы себе, до завтрака еще уйма времени.
— Вот и спи, засоня, — фыркнул Дивин. — А я лучше на реку схожу. С утра водичка замечательная, будто парное молоко.
Сказано — сделано. Теплая, чистая вода, ласковое утреннее солнце зарядили экспата радостной, позитивной энергией. Но, увлекшись купанием, но не доглядел, и намочил повязку на голове. Это мигом заметила медсестра во время утреннего осмотра и устроила ему форменную выволочку.
— Сдаюсь, сестренка! — покаянно поднял руки Григорий, признавая свою вину. — Больше не повторится, честное слово.
— Идите немедленно на перевязку! — сверкнула сердито глазами девушка. — Беда с вами. Учтите, не будете выполнять предписания врача, выздоровление может затянуться.
А вот начмед как раз искренне удивился, когда размотал бинты и осмотрел летчика.
— Удивительно! Еще вчера рана на вашей голове выглядела достаточно тревожно. А сегодня уже затянулась пленочкой и смотрится так, словно вы получили ее как минимум недели две тому назад. Странное дело, заживает на вас все, как на собаке. Ох, простите!
— Да ладно, все в порядке, — улыбнулся Дивин. — Я вовсе не обижаюсь. Наоборот, видите, как славно все складывается. Выходит, я был прав, когда в эвакгоспитале тому сердитому главврачу доказывал, что мне не требуется серьезное лечение. Наверное, песком и землей посекло, а серьезно и не задело вовсе.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением покачал головой начмед. — В моей практике такое впервые. Готов поклясться, что вчера я нисколько не ошибался, когда записал в историю вашей болезни, что имеет место быть контузия средней степени тяжести. По крайней мере все симптомы были налицо, как из учебника. А сегодня…сегодня уже совсем другая картина.
— Не время нам болеть, доктор! — криво ухмыльнулся экспат. — Фрицев бить нужно. Слышали, поди, что эти гады с товарищем нашим сделали? — Нехорошо, конечно, но следовало переключить мысли доктора. Скользкая складывалась ситуация, нехорошая. Чего доброго, начнутся разбирательства, осмотры, консилиумы и исследования на предмет его неожиданно скорого чудо-выздоровления. А надо ли это Григорию? Разумеется, нет. Поэтому, лучше направить врача в другом направлении.
