Полный комплект атрибутики из медвежьей шкуры, бутылки водки и балалайки он не использовал, у любого идиотизма должен быть разумный предел. Чисто внешне ограничился шапкой-ушанкой с красноармейской звёздочкой с пол ладони величиной. Я ржал, напяливая это на голову, но американцам нравилось. Уже не было зоологической ненависти к Советам, звероватый русский смотрелся просто как брутальный экзотический дикарь, под стать дикарям из американских городских джунглей.
С текстом вышло… не очень. Я должен был кричать под камерами «Перестройка-Горбачёв», в ответ на картинные нападки соперника мычать и скалить зубы, но не размениваться на членораздельные спичи.
Таким меня встретил Нассау Ветеранз Мемориал Колизеум, из виденных мной — первый в США зал, не уступающий внешне московскому Олимпийскому на проспекте Мира, пора всяких второсортных зальчиков в третьесортных отелях да стадионов средней руки для меня прошла.
Мой соперник Роб Чарлз уже ждал на ринге, сбросив халат и пританцовывая. Перед матчем он кинул в публику пространный спич, пойманный микрофонами и камерами:
— Восхищайтесь! Боги войны благоволят мне. Выдающиеся боксёры прежних времен сошли с небес и поддерживают, чтобы я присоединялся к их кругу избранных! Все силы рая и ада заключили союз, чтобы я стал чемпионом мира. Какой-то глупый русский мужик в дурацкой шапке надеется мне помешать? Я просто переступлю на него и двинусь дальше, не заметив.
— Перестройка-Горбачёв, — мне не оставалось ничего, как пробубнить заученные слова, пришедшиеся абсолютно не к месту, и благодарить промоутера, что хотя бы не обязан вытереть соплю рукавом, поддерживая имидж русского дегенерата.
На ринг топал без халата, но в той же ушанке, у канатов сорвал её с головы и швырнул в публику. Кому-то достанется сувенир.
Чарлз тем временем кружил внутри ринга, отвешивая воздушные поцелуи. Это был звероподобный негр, не подходящий на роль агрессивного русского лишь тёмной кожей.
— Я убью тебя! Раздавлю как кучку собачьего дерьма! — он даже по-русски попытался сказать, заучив по слогам: — Я уб’ю т’ебя.
Во как старался…
Не воспринимая всерьёз его ужимки, мы с Марвом очень тщательно исследовали манеру боя Чарлза и пришли к выводу, что он — реально сложный для меня случай. Несмотря на демонстрацию животной ярости перед матчами, на ринге он ведёт себя очень расчетливо и взвешенно, не кидается в бездумные атаки и предпочитает действовать от обороны, а она у него действительно классная. В поединках с более низкими парнями вроде меня он сильно нагибается вперёд, руки держит высоко, локти — сомкнутыми. С дальней дистанции мне его не достать, со средней мне доступны голова и верхняя часть корпуса, прилично укрытые. Остаётся вязаться, хлопать по почкам… Можно, но не наши методы.
По обыкновению я даже не пытался закончить бой в первом раунде, зная, что и Чарлз к этому не стремится. Работая от обороны, он выстреливал мощные и стремительные серии в контратаке, но начнёт работать всерьёз только с пятого-шестого раунда, уверенный, что соперник начал выдыхаться, а сам ещё довольно свеж.
Намеренно проваливаясь в атаке и раскрываясь, я пытался найти тот момент, с которого желающий меня убить постарается долбануть встречным. Естественно, готовился уклониться от этого встречного и быстренько запихнуть хук или апперкот в образовавшуюся щель в защите.
Не вышло. Он двигался, уступал центр ринга, к канатам не давал себя прижать, периодически выбрасывая левые джебы, удерживающие меня на дистанции, для него безопасной. Потанцевали, размялись и разбрелись по углам.
— Как намерен его ломать? — спросил Марв, протягиваю бутылочку с водой. — Корпус прикрыт. Войди в ближний и пробуй достать в затылок, пока рефери не тявкнет.
— Как вариант. Но смотри, уж очень он локотки сжимает. Они изучали мои бои, знают, как умею разбивать брюхо. Вот и воспользуюсь.
— Ты о чём?
— У него бока открыты. Такие тонкие хрупкие рёбра!
— Не говори ерунды. Ударом в бок по корпусу никто никого ещё не нокаутировал. Для этого Бог дал печень, солнце, селезёнку и почки, бей от души.
— По печени тоже хорошо…
Сексапильные девицы в купальниках и босоножках, лица на крепкую четвёрку, зато фигурки — идеал, пронесли по рингу щиты с большой цифрой два, знаменующей начало второго раунда. При звуке гонга я подпрыгнул и по команде «бокс» кинулся на афро-жертву, не дав парню даже толком выбраться из угла. На ураганный град ударов он ответил только защитой, позволив приблизиться, и мой хитрый кулак, обогнув его левый локоть, смачно врезался в рёбра.
Хренась!
Отступив, увидел, что в тёмно-карих глазах к выражению ненависти примешалась боль. Разозлённый, Чарлз кинулся атаковать, но как-то быстро сник. Наверно, резкие движения мучительны, если в рёбрах трещина.
Я повторил нехитрую комбинацию и снова добился попадания в левый бок. Противник аж взревел, выронив капу. Судья тормознул бой, попросив вернуть капу на место. Чарлз поднял её с канваса, вряд ли стерильного, и без тени брезгливости сунул в рот.
Он сменил стойку на правостороннюю, расположив травмированную зону как можно дальше от моих ладошек. Наивный! Твоя правая сторона меня так же вполне устраивает.
Он пропустил удар в бочину и уверился, наконец, что соперник спланировал банально переломать ему рёбра. Когда я начал размашистое круговое движение левой, Чарлз инстинктивно дёрнул локоть назад, превосходно обнажив правую часть пуза. Как несложно догадаться, именно туда и прилетело.
Мой последний хук свернул ему нос вправо и вверх, что довольно сложно в боях с афроамериканцами — у них носы от природы плоские, не зацепить. Уверен, теперь его лицо обретёт редкий индивидуальный признак, сопелка будет смотреть в сторону и в гору, если страдалец не заморочится пластической операцией.
Если бы я работал режиссёром телетрансляции этого боксёрского боя, то непременно включил бы в записи предматчевые похвальбы битого негритёнка: «выдающиеся боксёры прежних времен сошли с небес и поддерживают, чтобы я присоединялся к их кругу избранных. Все силы рая и ада заключили союз, чтобы я стал чемпионом мира…» Если кто-то и сошёл с небес, то только чтобы плюнуть и сказать: ну что валяешься, «чемпион»?
Пока рефери считал над телом до десяти словно первоклассник, только-только осваивающий устный счёт, я прыгал, поворачиваясь к зрителям Нассау Колизеум, отдельно к каждому сектору, тряс в воздухе кулаками и орал: «Перестройка! Ускорение! Гласность! Горбачёв!» Иными словами, вёл себя как конченный дебил, но такой дебилизм нравится американцам. Наконец, если не «Правда», то хотя бы «Известия» напишут в Москве, что выступающий в США советский спортсмен Матюшевич непременно кричит «Перестройка» и «Горбачёв», когда в очередной раз доказывает преимущества советской боксёрской школы над капиталистической.
Победа над Робом Чарлзом, имевшим семнадцать побед всего при двух поражениях на профринге, да ещё в бою, дающем право кинуть вызов чемпиону мира по версии WBC, подняла меня на новую ступеньку в иерархии бокса, в первую очередь, подсуетив кучу новых проблем. С первой из них я столкнулся уже через полчаса после окончания схватки. Выезд из спорткомплекса преградила не сильно большая, но плотная толпа, где перемешались самые разные личности — от желающих взять автограф или переспать со мной до намеревавшихся начистить мне рыло за «благословлённого богами войны». Дорогу нашим двум лимузинам расчистила полиция, а дальше впереди ехал фургончик «шевроле» с командой отморозков из частного охранного агентства. Дон предупредил: не приведи Господь теперь встрять в какую-то уличную драку или выяснение отношений, например — с мужем трахнутой тобой поклонницы. Любой, даже самый незначительный удар в чей-то пятак обернётся «ой, он меня практически убил» и миллионным иском. Конечно, Дон Дюк содержал адвоката, далеко не из последних, и тот благополучно разруливал инциденты с подопечными Марва, но каждая победа в суде оборачивалась ощутимыми затратами.
