— Сейчас это не важно.
— А что… важно?
— То, что я могу подсказать Вам выход.
Мужчина угрюмо хмыкнул.
— Выход? Какой выход? Откуда?
— Из того тупика, куда Вас загнали известные мне люди.
— Ч-что? Что за ерунда? Ты что такое говоришь… м-мальчик?
Ну, по крайне мере, появились эмоциональные реакции. И то хлеб.
«Больной скорее жив, чем мертв…»
— Сначала я расскажу то, что с Вами произошло. Не возражаете?
— Н-ну. Расскажи.
— На детали не претендую, но суть такова. Скорее всего, все началось с вашего особиста. Раз Вы на хорошем счету в части, значит и с особистом у Вас нормальные отношения…
— Были…
— Были, — согласился я, — но в первый раз он встретился с Вами и предупредил о дурацкой анонимке…
— Откуда ты знаешь? Ты кто?
Родькин отец впился глазами в мое лицо. Руки вцепились в края стола.
— Успокойтесь, Анатолий Игоревич. Понятие «спецслужбы» Вам знакомы?
— Н-ну…
— А как Вы считаете, спецслужбы теоретически могут использовать для определенных узконаправленных целей агентов с… как бы это сказать… с определенным возрастным цензом, далеким от совершеннолетия?
— Хочешь сказать — детей?
— Хочу.
— Наверное… если теоретически… Возможно, да.
— Я перед Вами. Практически.
Оба замолчали. Во дворе с азартом чего-то штурмовали мальчишки, во всю глотку озвучивая треск воображаемых автоматов. В прихожей хлопнула дверь, раздался женский голос. Потом Родькин. Мой собеседник встал из-за стола и прикрыл дверь на кухню. Щелкнул язычок дверного замка.
— Ерунда, какая-то, — сказал он, проходя к столу и садясь на свой табурет, — Была анонимка, верно. О том, что я приторговываю ГэСээМом. Посмеялись на пару с «молчи-молчи»…
— Потом начались проверки и комиссии.
Мужчина замер. А я продолжил:
— В какой-то момент Вас реально зацепили. Здесь я могу только гадать. Скорее всего, была подстава. Что-то важное пропало, или подложили чего-нибудь…
— … Патроны. В летный подсумок. И секретка пропала. Так, пустяки, но с грифом…
— Значит, и то, и то. Дальше было больше. Я говорил раньше — деталей не знаю. Но самое интересное было впереди. Так?
Родькин отец схватился за бутылку. Потом опомнился и отдернул руку, как от жаровни. Усмехнулся.
— Ну, давай. Продолжай,… агент.
«Сарказмом отгораживается, — догадался я, — пытается инстинктивно поставить психологический барьер».
— А потом Вы неожиданно получили повестку из милиции, хотя Родион божился, что к пожару не имеет никакого отношения.
— Ну, про пожар я позже узнал. И Родька клялся тоже потом…
— Не важно. Вы встретились с неприятной женщиной-инспектором, а она дала понять, что Ваши проблемы на службе не случайны. Так?
— Да. Так это и было.
— И Вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…
— До завтра.
— А чтобы Вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает Ваша жена. С точностью по минутам. Где учится, где гуляет и с кем дружит Ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится, и чего он боится.
Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.
— Что… мне… делать?
— Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого Вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.
— А… Родька? Света? Моя жена?
— Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, Ваша вербовка — моя личная инициатива. Можно сказать — должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о Вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить Вашу семью. Вы согласны?
Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», что выход единственный, и «Вы согласны» работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…
— Да! Я согласен.
— Тогда, позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.
Я встал из-за стола.
— Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы Вы поступили, если бы я не появился?
Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки…
… кобуру.
Я так и думал.
Что мы знаем о добре и зле?
Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.
Досталось, одним словом.
Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Проценко. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которые никак не мог дождаться несчастный Гришко.
Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.
Ну, вот где логика?
У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем с ним знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.
Понял я. Понял! Иду уже.
— Постой минутку, — остановил меня шеф, — есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.
Я молча вернулся к столу и сел.
— Сегодня вышли на Агрипину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. Получила травмы, не совместимые с жизнью. Это все.
Не радостно.
— Шла к точке эвакуации?
Пятый устало потер лоб.
— Избавь меня от очевидных предположений. Давай, лучше, займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе — одна нога там, другая здесь. Вернешься, будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.
Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях, да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.
Я вздохнул и вышел из кабинета.
Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…
… Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!
Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.
А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом о переборку рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.
— Вс-с-сыпать бы тебе, — с чувством произнес Гришко, выхватывая у меня ключи, — по первое число! Весь день испоганил, паршивец.
— Степан Андреевич! Миленький! Ругайте меня. Ругайте! Нет мне прощения!
— Не кривляйся! И без тебя тошно. Волна еще разгулялась…
Он нырнул в машинное отделение. Я в панике заметил брошенные мною еще днем впопыхах ласты. Стал бочком двигаться в их направлении.
— Ведь ходовые же у меня сегодня, — как черт из табакерки появился из трюма Гришко, — неплановый регламент, туды ж его. А ты носишься с ключами где-то! Диверсант.
— Степан Андреевич! Ну, простите, пожалуйста. День сегодня сумасшедший. И, между прочим, удачный, довольно-таки.
— Удачный. Чтобы ты понимал в удаче, — продолжал ворчать, немного успокаиваясь обиженный в самых лучших чувствах мореход, — Ладно. За то, что меня в яхт-клубе сегодня как адмирала облизывали… хи-хи… разрешу тебе с собой прокатиться. Обещал ведь!
— Правда? Ура! Спасибо, Степан Андреевич! Век помнить буду!
