И Миронов не выдержал, глядя в умоляющие глаза Бергена — он только моргнул легонько, как бы говоря, что все в порядке, беды нет, даже наоборот. И увидел, как судорожно сглотнул старый офицер, с какой благодарностью одарил его взглядом. Но то было секунду, и стальным голосом комендант отдал приказание и одновременно выхватил из ножен шпагу.
— Господин подполковник! Путь должен быть чист! Выполнять!
— Есть, господин полковник!
Раньше бы Федор усмехнулся, глядя, как резво побежал старик с двумя пожилыми солдатами, но сейчас даже мысленно не улыбнулся. Понял, что и они так же честно выполняют присягу.
— Прошу следовать за мною, господин губернский секретарь, — тем же стальным голосом скомандовал полковник. — На кра-ул!
Солдаты лязгнули затворами, загоняя патроны, а потом дружно выхватили длинные кинжальные штыки и примкнули их. И пошли, с отрешенными лицами, держа ружья наперевес.
Миронов шел позади полковника, и на глаза поневоле накатывали слезы. Он теперь знал, что, случись нападение (совершенно невозможное дело, вроде африканской жары под Рождество), все эти офицеры и солдаты полягут, защищая его до последней капли крови. Вернее, ту депешу от императора, что сейчас держат его руки.
Силистрия
— Небеса оказались к нам неблагосклонны. Кысмет…
Пожилой паша, в изорванной одежде, с обгорелой бородой и перевязанной чистой холстиной головой, низко и почтительно поклонился сидящему перед ним генералу.
— Пусть мне отрубят голову по приказу пресветлого султана, да хранит его Аллах, но держать крепость я больше не в силах.
— Вы и так, Ибрагим-паша, сделали сверх того, что положено честному воину. Просто мы оказались намного сильнее, чем вы предполагали. Наши ружья просто выкашивают ваших безусловно храбрых аскеров, что напрасно дерутся до конца. Столько молодцов погибло…
Генерал-аншеф Кутузов говорил негромко и без ноток привычной для него вкрадчивости. Михаил Илларионович был еще та лиса, про таких говорят, что стелет мягко, вот только спать на жестком приходится. Он прекрасно знал такие отзывы, но тщеславия здесь не проявлялось, даже когда ему передали слова любимого наставника фельдмаршала Суворова: «Ой хитер, ой мудер, никто его не обманет!»
Недаром после второй войны с Турцией государь назначил именно его, тогда молодого сорокалетнего генерала, чрезвычайным и полномочным послом в Турцию. И Кутузов с блеском воспользовался этой крайне нужной для страны поездкой.
Все иностранные дипломаты писали о полнеющем ловеласе и развратнике, который чуть не проникнул в султанский гарем, бережно хранимый евнухами. Зато ни один из них, и даже вечно зыркающие на гяуров турки, не заметил, как русский посол создал дополнительную сеть агентуры, крепко подсадив на бакшиш множество приближенных султана Селима.
И не зря русское золото или текло тонким ручейком, или щедро разбрасывалось горстями — недаром двое пашей, те, с кем имел долгие приватные беседы уважаемый Кутуз-паша, сдали вверенные им крепости Никополь и Варну в первые часы войны.
Да и свитские моряки, специально включенные в делегацию, что изображали тупых канцеляристов и любителей рыбной ловли, хорошо постарались — лоции и планы береговых батарей на обоих берегах Босфора стали весьма неплохим уловом.
Впрочем, турки им не особо мешали, для них важнее всего была позиция Англии, благодаря которой «две красивых девственных гурии», а так они именовали Проливы, остались в их руках.
— Хм…
Вспомнив красочное восточное сравнение с невинными прелестницами, моложавый, пусть и тучный, и совсем не старый генерал — едва за 52 года перевалило — игриво хмыкнул.
Да уж — мастера тут турки, но ничего не видят и уроки не любят извлекать. Или они просто не желают вспоминать обстрел Грейгом Константинополя, что стал для них неслыханным позорищем.
Или визиты пьяных английских матросов по всем злачным местам и вертепам Константинополя. Так же, как не желают замечать и английские корабли, что уже четырнадцать лет неизменно стоят в Золотом Роге.
Какая уж тут девственница — шлюхи прожженные с таким стажем, что в любой бордель с руками оторвут!
Петровская Гавань
От корабля отлетел белый пороховой дым, но то был не приветственный салют, что положен при входе корабля в иностранный порт. Жители это поняли сразу и порскнули, как зайцы, в разные стороны, оберегаясь от вылетевшей из пушки смерти.
С шипением небольшое ядро пролетело над свинцово-синей гладью воды и ударило в камни, омываемые волнами. Осколки разлетелись в разные стороны, вспенив воду.
Недолет!
И тут же ответно громко рявкнула береговая батарея, которую моментально заслонило густое облако дыма. Сильно прогрохотала, куда там слабосильным корабельным пушчонкам. Но ветер тут же отнес его в сторону, рассеял на лоскуты и погнал вглубь бухты. А у борта брига отчетливо всплеснулось море, и тут же отлетели щепки. Корабль испуганно вздрогнул всем корпусом от попадания тяжелого, почти пудового ядра, предназначенного для пробития толстенных деревянных стен рукотворных морских крепостей — грозных линкоров.
С моря суматошливо тявкнули пушки — английский бриг, сделав залп всем бортом, стал с разворотом уходить вглубь бухты, подгоняемый громкими криками взбодренных горожан.
— Что, не по нутру пришлась русская закуска?! — надсаживая горло, заорал старый рыбак, и ему радостно вторили другие голоса.
— В коленях слабо стало!
— Так их, родненькие!
— Бейте поганцев!
— Всю души с англичанки вытряхните!
Шелихов усмехнулся — выстрелы с британского корабля не испугали, а разъярили русских поморов, которые собрались на берегу в изрядном числе, только баб с детишками не было — их немедленно услали.
И в руках был не хлеб-соль для незваных гостей, а тускло поблескивали стволы граненых винтовок и старых кремниевых ружей, что уже за оружие давно не считались. Благо в каждом втором доме в Петровской Гавани они были. А в каждом первом казаки с воинскими людьми проживали; у тех винтовки на стенках постоянно висят, чтобы под рукою всегда были — служба обязывает.
Губернатор скривил губы — попытавшийся напасть на город вражеский бриг явно не ожидал ответного огня столь мощных орудий и теперь позорно улепетывал, виляя корпусом, как побитая собачонка.
— А ведь наши попали! Руль-то повредили!
Рядом с Шелиховым кто-то радостно закричал, правильно растолковав странные маневры английского брига.
— Смотри, Григорий Иванович!
Старый казак крепко, до боли, сжал своей лапищей локоть губернатора, который не обратил на такое вопиющее нарушение субординации ни малейшего внимания.
Шелихов напряженно смотрел в свинцовую даль бухты, где вырастали мачты с белыми парусами. Он их узнал сразу, и тут же их опознали стоящие на берегу оживленные горожане.
— Это же «Надежда» Крузенштерна!
— Щас наш немец покажет им кузькину мать!
Губернатор облегченно вздохнул — русский военный бриг прибыл как никогда вовремя. И теперь воровской корабль вряд ли уйдет от него, в скорости явно уступает. Так что грянет бой — врага нельзя выпускать из бухты, чтоб в будущем другим дороги сюда не было.
Отвадить их нужно накрепко, нехристей!
И Григорий Иванович Шелихов еле слышно прошептал, чуть шевеля побелевшими губами:
— Постарайтесь, Иван Федорович… А я уж свою Настеньку тогда за вас замуж с легким сердцем отдам…
Дарданеллы
— Годдэм!
Никогда еще в своей жизни вице-адмирал Нельсон не испытывал столь пронзительное чувство бессильного унижения. Словно кошмарный сон запечатлелся в его памяти. В желудке снова заныло, как тогда, когда надежная палуба флагманского корабля неожиданно взлетела под его ногами, а потом стремительно рухнула вниз.
Он не мог поверить своим глазам: добротно скроенный и крепко сшитый линкор был разорван на две части, и безумные крики матросов до сих пор раздавались в ушах.
— Дьявольское оружие!
Адмирал много лет служил на флоте, чтобы сразу сообразить, что его эскадра напоролась на минные заграждения, по крайней мере, так он квалифицировал это оружие, когда увидел всплывшую в отдалении большую деревянную бочку.
Пловец из адмирала был никудышный, а потому он мертвой хваткой вцепился в мачту и даже взобрался на нее, мысленно благодаря Господа, что находится в теплых водах Эгейского моря, а не в ледяном крошеве у суровых шотландских скал.
С мачты он увидел, как целый десяток матросов облепили эту всплывшую бочку, и тут же грянул взрыв, разметавший ошметки человеческих тел далеко в стороны: весьма знакомая картина для любого военного, и неважно, моряк ли он или кавалерист.
Именно такие смертельно опасные для любого корабля бочки, как он понял, и уничтожили всю его эскадру, превратив спокойную гладь Дарданелл в «кипящий бульон с гренками».
