— Ты прежде, чем истерики разводить, — я набычился, пошел ему навстречу грудью, — расспроси и в той очереди. Может, и там тебя пустят.
— Что я, — парень, ниже меня, но шире в плечах, все же замер, почувствовав мой встречный напор, — что я, пацан, что ли бегать туда-сюда, у всех выспрашивать! Зачем порезал⁈ Признавайся!
— Ты бредешь, — нахмурился я еще сильнее.
— У тебя поди и нож есть! Ану! Выверни карманы! Чем резал⁈ Дай глянуть⁈
А нож-то у меня и правда был. Пощупал я в кармане брюк и нашел там свой перочинный ножик-белку, с которым не расставался практически никогда, как папка мне его привез в подарок с Москвы на восемнадцать лет. И пусть лезвие там было уже слегка сточено, но носил я его с собой почти всегда. И даже сохранился у меня этот нож, с совсем исхудавшим от заточки лезвием до самой моей смерти.
— Так вышло, что есть, — сказал я, доставая нож-белку с кармана.
— Ах! Вот! — сразу завелся паренек на полную, — Зачем порезал⁈
Да только не боялся я того обстоятельства, что у меня с собой ножик был, потому как были у меня против его пылких обвинений подходящие слова.
Он было схватил меня за рукав рубахи, но я тут же вырвался, отбросил его руки. Строго заглянул в глаза.
— Ты что думаешь, — начал я ровным но холодным тоном, — что у тебя тут все за три секунды вымокло? Ты когда меня на своей машине застал? Дождь такой, — наседал я, — такой мелкий, что не замочит ячменя! Ты с порезанным тентом ехал от самой своей загрузки!
— И правда, — робко вмешался усатый контролер, — так быстро не замочит тебе зерно.
Парень злобно зыркнул на усатого, потом на меня. Он неприятно изогнул свои узкие губы, глядел волком, исподлобья. Глубоко дышал.
— Ай! Да пропади оно пропадом! — Взмахнул рукой парень и принялся застилать откинутый уголок тента.
Наблюдая за тем, как он уезжает на сушку, я вернулся в Белку.
Контролер дал добро подсохшему на нашем колхозном заве ячменю и я пошел на завальную яму. Стал поднимать кузов. Зерно шумно посыпалось вниз, за железные прутья.
Когда выехал я с ямы, пробежал глазами по очереди на сушилку. Стоял там, чуть не в самом конце, паренек на зиле. Кажется, не пропустили его вперед себя, а может, он постеснялся спросить?
Поехал было я уже назад, да только увидел, как возвращается на элеватор белая дедовская нива. Притормозил, поставил машину с краю площадки, чтобы никому не мешаться. Сам стал ждать.
Было мне очень интересно, нашли ли охранник со своим товарищем Радара. И хотя кинулась мне эта собака под колеса, переживал я за ее судьбу. Всегда любил собак, и безродных дворняжек, как мой Жулик, и породистых, как, вот Радар. И мог я с ними, если надо, находить всегда общий язык.
Если пес на кого-то скалится, рычит да открытую пасть показывает, мне он часто ластится. Вот так как-то получалось.
Заехала нива на элеватор, стала возле кирпичной сторожки, где обитал, по всей видимости, охранник. Двери раскрылись, и дедок со своим другом вышли из машины. Парень прошел назад, к третьей задней двери. Раскрыл ее вверх.
Увидел я через мгновение, как выводит он из-за машины грязного, усталого пса Радара. Я даже улыбнулся, видя, как овчар опустив голову к земле и вывалив язык, идет к сторожке непривычным псам медленным шагом.
— Нашелся, значит, — окликнул я старика, когда он проходил мимо.
— Ага, черт хвостатый! — Улыбнулся мне дед сквозь бороду, — загулял с какой-то безродной сученкой. Аккурат там, где ты сказал, я его нашел. Благо хватило у пса совести не бежать сломя голову в посадку, как егошняя невеста устроила.
— Ну отлично, — улыбнулся я, — хорошо, что вернули вы своего самовольца.
— Ага! — строго сказал дед, глядя на пса, — неделю его на одной каше держать буду! Ни единой кости не выдам!
Пес же, виновато оглянулся, поджал лохматый свой хвост меж задних лап.
— Ну, Радар, — подгонял его молодой парняга, — чего стал! А ну-ка, пойдем!
— Ну как? — Улыбнулся дедок, — пойдешь до меня? Обещал я тебе магарыч! По твоей наводке изловили мы беглеца!
— Да не, дядь, — отмахнулся я, — я поеду. Устал и есть хочу, не меньше чем твой Радар.
— Тогда тебе точно ко мне! — Оживился дед, — я охотничествую чуть-чуть. Настрелял я тут перепела! Как тебе дичь-то? Нравится? — Дед расплылся в улыбке, — они у меня жаренные. Вкуснятина! Проглотишь вместе с косточками! И не упирайся! Не приму я от тебя никакого отказу! — Замотал головой дед, когда понял, что хочу я отказаться, — не обижай! Пойдем!
— Эх, ладно дядь, — выпрыгнул я из Белки, — пойдем, глянем на твоих перепелок!
Вернулся я к машине минут через двадцать. И правда, были перепелки вкусные и сытные. В сторожке, продрогший на ночном сыром воздухе, я чуть-чуть отогрелся. Одежда на мне подсохла. И даже настроение улучшилось.
Не помешал нам даже ночной шум элеватора, что стоял за окном сторожки: гудели моторы, шумели зерновые конвейеры и транспортировочные агрегаты. То и дело где-то громко лязгал металл. Что-то трещало.
Одна беда — стало мне сонливее после такого плотного ночного ужина. Да тут уж ничего не поделать. Придется как-то себя развлекать по дороге до Красной.
Пошел я к Белке, да привычным делом стал обходить машину по кругу, глядеть все ли с ней так: нет ли масляных пятен под днищем, не спустили ли колеса. В общем, как обычно, когда ставлю машину где-то одну, без моего надзора.
Когда подходил я к ее белому Белкиному носу, то сразу нахмурился. А потом выругался матом. Добавил:
— Вот зараза… Найду — урою… — Процедил я зло.
У Белки были начисто разбиты фары.
Глава 23
Видно было, что били фары впопыхах. Оптика фар ближнего и дальнего света была хорошенько раздолбана. Когда я посмотрел внутрь своим новым фонариком, увидел, как в фарах, на отражателях, валяются большие осколки стекла, блестят на свету мелкие. Лампочки тоже лопнули.
То, что разбили лампочки — это ладно, запасные у меня были. Вот где взять новые фары? Вот это вопрос… Да хотя бы одну фару и тут уже было бы дело, потому как без света по ночи не поедешь.
— Вот скотина, — сказал я, сидя на корточках у Белкиной мордахи и играя в пальцах осколком стекла, — а сам, наверняка уже уехал.
Был у меня единственный подозреваемый в этом мерзком деле. Наверняка белобрысый паренек с зила разбил Белкины фары. И что самое главное, разбил он их, когда уезжал с элеватора. Думаю, иначе и не рискнул бы.
Тем не менее, я походил еще по месту, порасспрашивал мужиков, видел ли кто его. Может, кто заметил, как парень бил стекло, или слышал что-то.
— Фары разбили? — Спросил мне в ответ худощавый мужик лет сорока с рябым лицом, — ты посмотри, какая зараза. И кому еще такое в голову взбредеть? — Сетовал он, глядя на меня из кабины своего пятьдесят второго газона.
— А не видел ли, кто разбил? — Спросил я, — может, видел, куда поехал?
— Неа, — пожал он плечами, — не видал.
Так обошел я всю очередь на сушилку. Выяснил только то, что паренька на зиле действительно видели и пропустили вперед себя, услышав его историю про свадьбу. Потому паренек по-быстрому разгрузился и умотал с элеватора.
На всякий случай я прошелся и по очереди на основную яму. Большинство шоферов говорили, мол ничего не видали. Только почти в самом хвосте увидел я того, что кое-что смог мне подсказать.
Сначала, когда я глянул на третью с конца машину и увидел, что это тоже был зил, то у меня в первое мгновение аж закипело в груди. Но быстро я охолонул силой собственной воли, когда увидел за рулем зила другого мужика — парня лет под тридцать, который глядел перед собой, сквозь ветровое, сонными глазами.
— Здорово, — приблизился я к нему, постучал ладонью по железной двери его машины.
Тот будто бы очнулся, выглянул наружу через опущенное окошко.
— И тебе не хворать, — ответил он немного удивленно.
Паренек был рослым, с толстой шеей и большим лицом с крупными чертами. Большие скулы его и челюсть, напомнили мне немного по форме лошадиные, только уменьшенные. На голове его красовались вихрастые влажные от дождя темные волосы. Карие глаза смотрели устало.
