— Говори своё мнений, — разрешил Иван Васильевич.
— По мне, так нечего тебе там делать, государь. Там одна голова больше другой. Они же всё время спорят, кто из них «круче». Вот пусть и докажут, что и без тебя управятся.
— А коли управятся? — усмехнулся царь.
Я отрицательно покрутил головой.
— Чую, ещё один пожар будет.
Царь с облегчением вздохнул и потёр друг о друга ладони.
— Ну, наконец-то, проявил ты себя, Федюня.
— В чём это?
— В ясновидении…
— Отнюдь, — не согласился я и, усмехнувшись, спросил. — Какой из меня ясновидец?
— Как какой? Клад нашёл? Нашёл? Трубку сделал? Сделал? Пожар предсказал? Предсказал.
— Когда это пожар предсказал? — удивился я. — Этот ещё не загорелся. Может и не будет его?
— Ха-ха! Это второго будет-не будет, а первый пожар ты предсказал ещё месяц назад.
— Когда это?
— А когда у меня был и мы про предсказание э-э-э…
Царь покосился на плавающую в бассейне царицу.
— Ну, ты понимаешь, про какое говорили. А ты сказал: «ехать бы вам с царицей в Слободу, там спокойнее».
— Та-ак, э-э-э… Про пожар-то я ничего не говорил…
— Да, ладно тебе, Фёдюня. То, что ты отрок особенный, видно издали. Не бывает таких отроков. Вон, хоть нашего Ивашку возьми. Да и иных… Совсем не ровня тебе. Говори ему не говори, он делает своё. А когда спросишь… Забыл. И все так отроки. Думают о своём и забывают о чужом. А ты нет. Думаешь обо всём, а своего-то у тебя и нет. Ивашке побегать попрыгать, а ты вечно занят. И держишь себя, как старец. Вон, даже уд свой укротил.
Царь усмехнулся. А я покраснел.
— Знал бы он, сколько нервов мне стоит это «укрощение строптивого»? — подумал я.
— Нет, государь, — вздохнул я. — Я не предсказатель. Просто не хочу, чтобы ты в Москву ехал до августа. Любая твоя отлучка скажется на царице. Она же переживать будет, думать о тебе. А это плохо. Надо как-то август пережить.
— Ты точно уверен в августе?
Я понял, что попался и напрягся.
— Волхвы напророчили, куда мне-то против них? Висит предсказание над нами, аки дамоклов меч… Пережить его надо.
— Ничего! Даст Бог, переживём. Не поеду я в Москву. И впрямь. Пусть сами справляются! У меня и здесь дел по горло. Да и немощен я. Вон, с посохом хожу, аки старец седой.
Царь-государь согнулся в «три погибели» и изобразил из себя согбенного болезнями и старостью человека. Иван Васильевич, действительно, после нашего с ним разговора достал где-то отцовский посох и стал изображать из себя болезного.
— Похоже? — спросил он.
— Похоже, государь! Только ты сильно в образ не входи. Хворобу к себе не притягивай. Наоборот бодрись, особенно на людях. Они сами додумают и придумают. Посчитают, что ты специально не подаёшь вида. С посохом это ты правильно придумал.
Глава 21
— Тут Строгановы в Слободу пожаловали. Не желаешь познакомиться? — спросил государь примерно через неделю после приезда гонцов из Москвы. — Ум у тебя пытливый, отрок ты разумный, попытай их, может чего и расскажут интересного. Я мало что знаю, а тебя твой учитель-грек нашпиговал знаниями, как хозяйка щуку фаршированную.
Иван Васильевич смотрел на меня с прищуром.
— Вдруг, что скрывают они? Грамоту разрешающую они просили у меня на розыск серебра, а мниться мне, что нашли они уже серебро и свою деньгу мнут. Что думаешь?
— Ну, ежели нашли, значит поделятся. Его же не только найти, но и добыть и выплавить надо. Я мало что о металлах знаю и вряд ли чем помогу тебе, государь. Меня один металл интересует — магнитное железо.
— Вот и порасспроси их про это железо, а потом спроси неожиданно про серебро. А я посмотрю на их лица.
— Понимаю, государь. Так и сделаю.
Иван Васильевич «поиграл» лицом и покачал головой. После его попытки уличить меня в предвидении будущего, он ещё не раз делал попытки меня «расколоть», но я упорно держался. Думаю, что если бы не царица, которой даже от моего присутствия становилось лучше, меня бы давно распяли на дыбе.
Аникей Фёдорович и его дети Семён и Яков были мужиками крупного телосложения. Аникей был уже стар, но держался молодцом и сколько ему было лет, понять было сложно. Яков по возрасту не уступал царю, а Семёну шел едва ли двадцатый год.
Не в привычках государя было принимать гостей в день приезда, именно по этому я был предупреждён о визите Строгановых к царю загодя.
Склонившись в поясном поклоне перед восседавшим на троне Иваном Васильевичем, Строгановы косились на меня из-под одинаково приподнятых левых бровей так забавно, что я не удержался и фыркнул. Это было редкое явление с моей стороны, и царь удивлённо спросил, тоже вскинув бровь:
— Что такое, Федюня?
— Да от них серебром за версту воняет, государь, — сказал я. — Много в своих руках серебра они держали самородного. Совсем недавно. Месяца не прошло. Самородное сильно воняет и запах долго держится, государь.
Строгановы подняли головы и раскрыли рты.
Эту провокацию я совершил, подумав, что лучше дать им шанс сразу заявить о серебре, а не в результате нашей с царём «комбинации». Строгановы всё-таки много сделали для государства Российского, думал тогда я. Понятно, что и себя не обделили… Попрятали столько серебра по Пермскому краю, что на многие поколения хватило, аж до Октябрьской Революции тысяча девятьсот семнадцатого года.
Раскрыли рты Строгановы, да как бухнется Аникей Фёдорович на колени перед царём! Сыновья подумали мгновенье и тоже пали ниц. Упали все и лежат молчат. Я посмотрел на царя-батюшку. Иван Васильевич посмотрел на меня. И так хитро посмотрел, головой из стороны в сторону покачивая.
— Ха! Фёдор у меня, пуще собаки злато-серебро чует. Дар у него такой. Молчите чего? — наконец сурово спросил государь.
— От того молчим, великий царь и государь, что вина на нас есть. Покаяться пришли.
— Ну, я не Господь Бог, чтобы каялись передо мной… Хотя, как помазанник… Ну да ладно! Кайтесь в грехах своих передо мной. Бог меня простит.
— Винимся, государь, в том, что серебро нашли и добывать стали без твоего на то разрешения.
— То вина не великая, — пожал плечами Иван Васильевич. — Прощаю. И где добытое серебро? Привезли?
Строгановы склонились ещё ниже, почти распластавшись на полу.
— Не вели казнить, государь! Не привезли! Убоялись гнева твоего!
Царь встал из кресла и, сойдя с подиума, глухо стукая о ковёр посохом, обошёл трёх «грешников» вокруг, причём «кающиеся» вздрагивали от каждого такого стука.
— Вот оно значит как? — сказал он спокойно. — Сокрыть хотели? А зачем приехали? И оставались бы в своей Перми. А теперь… Что вот мне с вами делать?
Я смотрел на государя и изумлялся. Обычно он заводился с «пол-оборота». Лицо его в гневе становилось сине-пунцовым и орал он, топая ногами, так, что свечи гасли. А тут…
— Прости, государь. Сыны глупые, хоть и старшие, нашли серебро и меня удивить хотели. Нарыли да поплавили. Я приехал, за голову схватился. Не корысти ради, государь, на благо для тебя старались. А приехали мы сообщить, что нашли серебро и образцы руды и самородки привезли, а плавленое привезти убоялись.
Аникей Фёдорович плакал, плечи его сотрясались.
— Сразу я заподозрил неладное, как запросил твой сын грамоту, Аникей Фёдорович. Фёдор спас вас, шельмец. Упредил, чтобы не успели завраться.
Царь погрозил мне пальцем.
— Верил тебе, Аникей, как себе. Сейчас веры не стало, извиняй. А посему, земли, ранее вам подаренные, себе забираю. Подати платить будешь на общих правилах. Съезжать с земель и бросать промыслы запрещаю. Всю добытую соль и поташ возите в Слободу, для чего здесь строишь за свой кошт склад и садишься на него сам. Сынов отправляешь обратно, сам же остаёшься при мне.
Голос Ивана Васильевича тёк спокойно и размеренно, словно река Волга. Аникей понял, что легко отделался и, приподняв голову, осмелился глянуть на царя.
— Вставайте ужо, — вздохнув, приказал тот и обратил взор ко мне. — Ежели б не твоя медленная гимнастика, Фёдор Никитич, порвал бы я их на клочки, а так.
